Патрон Халил

Патрона Халил

Patrona Halil

Портрет кисти Жана-Бабтиста ван Мура

Патрона Халил — предводитель восстания в Стамбуле, приведшего к свержению султана Ахмеда и великого визиря Ибрагима Невшехирли. Восстание также положило конец эпохе культурных реформ.

Происхождение

Халил происходил из албанской семьи, проживавшей в Хорпештели (ныне Ористида). Халил служил на флоте и в корпусе янычар. На флоте от своих соотечественников-албанцев Халил получил прозвище «Патрона» в честь капитана корабля, на котором он служил. После восстания янычар в Нише и Видине Халил перебрался в Стамбул, где занялся мелкой торговлей и ремеслом, а также работал банщиком в хаммаме. Кроме того, Халил был частым гостем мейхане (питейное заведение) в Галате, где в то время собирались сторонники революции.

Восстание

Эпоха тюльпанов требовала огромных затрат, вследствие этого постоянно повышались налоги и цены. Среди ремесленников и торговцев возникло недовольство, перешедшее в бунт. К рядам недовольных примкнули и янычары, которых не радовала обстановка в начавшейся в 1730 году войне против персов, а также проблемы с выплатой жалования. Произвол властей лишь накалял обстановку. 28 сентября 1730 года бунт вылился в восстание, возглавляемое Халилом. Восставшие разгромили дворцы знати и потребовали выдачи визиря и четырёх сановников. Султан Ахмед казнил великого визиря Ибрагима-пашу. 29 сентября Ахмед отрекся от престола в пользу племянника Махмуда.

В течение нескольких недель после восстания империя находилась в руках бунтовщиков. Халил сопровождал нового султана в мечети Эюп, где прошла церемония подпоясывания Махмуда мечом Османа. Многие из ведущих офицеров были свергнуты и преемниками их назначены бунтовщики, служившие в рядах янычар и представшие перед султаном босыми и в старых мундирах простых солдат. Бунтовщики получали также и более высокие должности. Так гречески мясник Янаки, некогда ссудивший золото Халилу, был назначен господарем Молдавии, но сам Янаки пост не принял. Халил же получил должность в совете Дивана.

Махмуд, вероятно, опасавшийся нового переворота, при поддержке крымского хана, великого визиря, муфтия и аги янычар принял решение избавиться от Халила. Халил был убит в присутствии султана после совета Дивана, на котором он объявил о новой войне против России. Его греческий друг Янаки и ещё около 7 тысяч поддержавших Патрона также были казнены. Ревность, которую офицеры янычар испытывали к Халилу, и их готовность помочь в его уничтожении, способствовали подавлению восстания.

В культуре

• В турецком телесериале 2012 года «Однажды в Османской империи: Смута» роль Патрона Халила исполнял Фырат Таныш.

Литература

• Reşat Ekrem Koçu. Patrona Halil. — Istanbul: Koçu Yayınları, 1967. — 176 с.
• Robert W. Olson The Esnaf and the Patrona Halil Rebellion of 1730: A Realignment in Ottoman Politics? (англ.) // Journal of the Economic and Social History of the Orient. — 1974. — Vol. 17, no. 3. — P. 329-344.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/119003/Патрона Словари и энциклопедии на Академике:Патрона Халила восстание]

Отрывок, характеризующий Патрон Халил

Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.