Паттерсон, Джеральд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джеральд Паттерсон
Гражданство Австралия Австралия
Дата рождения 17 декабря 1895(1895-12-17)
Дата смерти 13 июня 1967(1967-06-13) (71 год)
Место рождения Мельбурн, Австралия
Место смерти Морнингтон-Пеннинсула,
Виктория, Австралия
Завершение карьеры 1928
Рабочая рука правая
Удар слева одноручный
Одиночный разряд
Наивысшая позиция 1 (1919)
Турниры серии Большого шлема
Австралия победа (1927)
Франция 4-й круг (1928)
Уимблдон победа (1919, 1922)
США 1/2 финала (1922, 1924)
Парный разряд
Турниры серии Большого шлема
Австралия победа (1922, 1925-27)
Уимблдон финал (1922, 1928)
США победа (1919)
Завершил выступления

Джеральд Лейтон Паттерсон (англ. Gerald Leighton Patterson; 17 декабря 1895, Мельбурн — 13 июня 1967, Морнингтон-Пеннинсула, Виктория) — австралийский теннисист-любитель и бизнесмен, первая ракетка мира в 1919 году (разделил первое место с Биллом Джонстоном). Трёхкратный победитель турниров Большого шлема в одиночном и шестикратный — в мужском и смешанном парном разряде, обладатель Кубка Дэвиса 1919 года в составе сборной Австралазии. Член Зала спортивной славы Австралии (с 1986) и Международного зала теннисной славы (с 1989).





Биография

Джеральд Лейтон Паттерсон родился в конце 1895 года в Мельбурне в семье аукционера Томаса Александра Паттерсона. Его мать Изабелла, урождённая Митчелл, была сестрой знаменитой певицы Нелли Мельбы. Семья Паттерсонов была частью мельбурнского бомонда, и Джеральд получил образование в престижной частной школе Скотч-колледж, где впервые заявил о себе как о сильном теннисисте. В годы мировой войны он служил в полевой артиллерии Британского экспедиционного корпуса в звании капитана и получил Военный крест за отвагу, проявленную в ходе Мессинской операции 1917 года[1].

С начала 1920-х годов Паттерсон представлял в Австралии интересы производителей спортивного оборудования A. G. Spalding & Bros, в 1935 году заняв в этой компании должность исполнительного директора. В дальнейшем он занимал руководящие посты в компаниях Darley Firebrick, David Mitchell Estate, Bill Patterson Motors, Colonial Gas Holdings, Riley Dodds, Allied Meat Industries и Hawkes Bros (одним из владельцев последней был его партнёр на корте Джек Хокс), а также в австралийском филиале американской Empire Trust Company. Деньги, полученные в наследство от родителей и Нелли Мельбы, позволили ему расширять бизнес и вести роскошный образ жизни[1].

В 1922 году Паттерсон женился на Этель Мэнсон-Ригголл. В браке у него родились двое детей — дочь и сын Билл, ставший впоследствии известным на местном уровне автогонщиком (из наиболее значимых достижений на его счету числится победа в австралийской Формуле-Libre, бывшей высшим национальным чемпионатом Австралии того времени на технике формульного типа[2]). Джеральд Паттерсон скончался в присутствии жены и детей 13 июня 1967 года в Морнингтонской больнице неподалёку от Мельбурна[1].

Спортивная карьера

В 1914 году Джеральд уже стал финалистом чемпионата Австралазии в одиночном разряде, а в парном стал чемпионом. Первая мировая война задержала его выход на международную арену. После войны Паттерсон выступал в составе теннисной сборной Австралийских имперских сил в Англии и Франции[1]. Венцом этих выступлений стал завоёванный в 1919 году на Уимблдонском турнире чемпионский титул в одиночном разряде. Позже в том же году Паттерсон и его соперник по уимблдонскому финалу Норман Брукс обыграли в финале парного турнира чемпионата США местных фаворитов — Билла Тилдена и Винсента Ричардса. В конце года газета Daily Telegraph, ещё до войны начавшая публиковать ежегодные рейтинги сильнейших теннисистов мира, в очередном таком рейтинге поставила на первое место Паттерсона и чемпиона США Билла Джонстона — первый и последний случай, когда авторы рейтинга не смогли однозначно определить первую ракетку мира. В начале января 1920 года Паттерсон был приглашён в теннисную сборную Австралазии, защищавшую чемпионский титул в Международном кубке вызова — командном турнире, позже ставшем известным как Кубок Дэвиса. Австралазийская сборная победила соперников с Британских островов, причём Паттерсон выиграл все три свои встречи — две в одиночном разряде и одну в паре с Бруксом, обеспечив своей команде досрочную победу после четвёртой игры.

Хотя в дальнейшем Паттерсон уже не поднимался на первую позицию в рейтинге Daily Telegraph, он долгие годы продолжал оставаться одним из лидеров мирового тенниса. Выиграв в 1922 году свой второй Уимблдон в одиночном разряде, он добавил к этим титулам победу в чемпионате Австралии 1927 года. Он также выиграл Уимблдонский турнир 1920 года в смешанных парах с Сюзанн Ленглен (проиграв Тилдену матч за чемпионское звание в одиночном разряде), а потом ещё четыре раза побеждал в чемпионатах Австралазии и Австралии, ставших после войны международными, в мужском парном разряде. После расформирования сборной Австралазии он стал играющим капитаном сборной Австралии в Международном кубке вызова[3] и дважды подряд, в 1923 и 1924 годах, доходил с ней до решающего матча за кубок; оба раза, однако, австралийцы уступали в финале американцам. Всего с 1919 по 1928 год Паттерсон провёл в Международном кубке вызова 31 игру в одиночном разряде, победив в 21 из них, и 15 в парах (11 побед). Через несколько лет после прекращения регулярных выступлений Паттерсон провёл в 1932 году свой последний финал в турнире Большой четвёрки (ещё не получившей названия Большого шлема), проиграв с Гарри Хопманом на чемпионате Австралии Джеку Кроуфорду и Эдгару Муну. После Второй мировой войны Паттерсон ещё раз появился в составе сборной Австралии, уже в ранге неиграющего капитана возглавив её в матче за Кубок вызова против сборной США.

В 1986 году имя Джеральда Паттерсона было включено в списки Зала спортивной славы Австралии, а в 1989 году — в списки Международного зала теннисной славы.

Стиль игры

Джеральд Паттерсон был, по описанию современника, «крупным привлекательным мужчиной великолепного телосложения»; позже, в 1946 году, уже прекратив играть, он весил 114 килограммов[1]. Благодаря своим физическим данным Паттерсон стал адептом силовой игры. Он был прозван «человеком-катапультой» за свою сокрушительную подачу, одновременно резаную и крученую (некоторые поданные им мячи отскакивали на трибуны)[3], а в 1925 году в матче Кубка вызова против сборной Франции пушечным ударом сверху нокаутировал Жана Боротра[1]. Он также был поклонником быстрых выходов к сетке, первым в Австралии взяв на вооружение эту технику, когда в моде была ещё игра с задней линии; ещё одним новшеством для того времени была игра металлической ракеткой вместо обычной деревянной[3]. При этом его стиль игры не отличался техничностью, и своих побед он достигал благодаря силе и напору, а не мастерству. Самым слабым местом его игры был бэкхенд, который он играл той же стороной ракетки, что и форхенд[1]. Его стиль хорошо характеризуют показатели победного финального матча чемпионата Австралии 1927 года, за пять сетов которого он 29 раз подавал навылет и столько же раз сделал двойную ошибку[3].

Финалы турниров Большого шлема за карьеру

Одиночный разряд

Победы (3)

Год Турнир Соперник в финале Счёт в финале
1919 Уимблдонский турнир Норман Брукс 6-3, 7-5, 6-2
1922 Уимблдонский турнир (2) Рандольф Лисетт 6-3, 6-4, 6-2
1927 Чемпионат Австралии Джек Хокс 3-6, 6-4, 3-6, 18-16, 6-3

Поражения (3)

Год Турнир Соперник в финале Счёт в финале
1920 Уимблдонский турнир Билл Тилден 6-2, 2-6, 3-6, 4-6
1922 Чемпионат Австралазии Джеймс Андерсон 0-6, 6-3, 6-3, 3-6, 2-6
1925 Чемпионат Австралазии Джеймс Андерсон 9-11, 6-2, 2-6, 3-6

Мужской парный разряд

Победы (5)

Год Турнир Партнёр Соперники в финале Счёт в финале
1919 Чемпионат США Норман Брукс Винсент Ричардс
Билл Тилден
8-6, 6-3, 4-6, 4-6, 6-2
1922 Чемпионат Австралазии Джек Хокс Джеймс Андерсон
Норман Пич
8-10, 6-0, 6-0, 7-5
1925 Чемпионат Австралазии (2) Пат О'Хара-Вуд Джеймс Андерсон
Фред Калмс
6-4, 8-6, 7-5
1926 Чемпионат Австралазии (3) Джек Хокс Джеймс Андерсон
Пат О’Хара-Вуд
6-1, 6-4, 6-2
1927 Чемпионат Австралии (4) Джек Хокс Иэн Макиннес
Пат О’Хара-Вуд
8-6, 6-2, 6-1

Поражения (8)

Год Турнир Партнёр Соперники в финале Счёт в финале
1922 Уимблдонский турнир Пат О'Хара-Вуд Джеймс Андерсон
Рандольф Лисетт
6-3, 9-7, 4-6, 3-6, 9-11
1922 Чемпионат США Пат О’Хара-Вуд Винсент Ричардс
Билл Тилден
6-4, 1-6, 3-6, 4-6
1924 Чемпионат Австралазии Пат О’Хара-Вуд Джеймс Андерсон
Норман Брукс
2-6, 4-6, 3-6
1924 Чемпионат США (2) Пат О’Хара-Вуд Говард Кинси
Роберт Кинси
5-7, 7-5, 9-7, 3-6, 4-6
1925 Чемпионат США (3) Джек Хокс Винсент Ричардс
Ричард Норрис Уильямс
2-6, 10-8, 4-6, 9-11
1928 Уимблдонский турнир (2) Джек Хокс Жак Брюньон
Анри Коше
11-13, 4-6, 4-6
1928 Чемпионат США (4) Джек Хокс Джордж Лотт
Джон Хеннесси
2-6, 1-6, 2-6
1932 Чемпионат Австралии (2) Гарри Хопман Джек Кроуфорд
Эдгар Мун
10-12, 3-6, 6-4, 4-6

Смешанный парный разряд

Победа (1)

Год Турнир Партнёр Соперники в финале Счёт в финале
1920 Уимблдонский турнир Сюзанн Ленглен Элизабет Райан
Рандольф Лисетт
7-5, 6-3

Напишите отзыв о статье "Паттерсон, Джеральд"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Virginia O'Farrell. [adb.anu.edu.au/biography/patterson-gerald-leighton-7982/text13903 Patterson, Gerald Leighton (1895–1967)] // Australian Dictionary of Biography. — National Centre of Biography, Australian National University, 1988. — Vol. 11.
  2. [www.formula3.com.au/files/09files/series/goldstar.asp Gold Star Winners - 1957 - 2009]. Formula3.com.au. Проверено 29 марта 2016.
  3. 1 2 3 4 [www.sahof.org.au/hall-of-fame/member-profile/?memberID=421&memberType=athlete Джеральд Паттерсон] на сайте Зала спортивной славы Австралии  (англ.)

Литература

  • Virginia O'Farrell. [adb.anu.edu.au/biography/patterson-gerald-leighton-7982/text13903 Patterson, Gerald Leighton (1895–1967)] // Australian Dictionary of Biography. — National Centre of Biography, Australian National University, 1988. — Vol. 11.

Ссылки

  • [www.sahof.org.au/hall-of-fame/member-profile/?memberID=421&memberType=athlete Джеральд Паттерсон] на сайте Зала спортивной славы Австралии  (англ.)
  • [www.tennisfame.com/hall-of-famers/gerald-patterson Джеральд Паттерсон] на сайте Международного зала теннисной славы  (англ.)
  • [sites.google.com/site/worldwidetennisdatabase/Home/men-final-database Статистика участия в финалах]  (англ.) в базе данных Worldwide Tennis Database (поиск по имени и фамилии)
  • [www.tennisarchives.com/player.php?playerid=1352 Результаты в одиночном разряде] в базе данных Tennis Archives  (англ.)
  • [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)


Отрывок, характеризующий Паттерсон, Джеральд

– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.