Паутинные бородавки
Паутинные бородавки — органы пауков, располагающиеся на брюшке (опистосоме). Представляют собой подвижные парные выросты (от одной до четырёх пар), зачастую обладающие членистым строением[1]. Основная функция паутинных бородавок — формирование паутинного волокна: как правило, на их вершинах открываются протоки паутинных желёз[1]. Нередко, однако, часть бородавок редуцируется и не участвует в производстве паутины[1]. У пауков из семейства Hersiliidae очень длинные задние бородавки служат в том числе органами осязания[1].
Содержание
Происхождение
Традиционно паутинные бородавки рассматривают в качестве гомологов конечностей X и XI сегментов тела (соответственно, IV и V сегментов опистосомы)[1][2]. Исходно на обоих сегментах расположено по две пары бородавок (наружная и внутренняя)[1][2]. Существует два взгляда на их соответствие исходной конечности. Согласно первому, наружные и внутренние бородавки — гомологи ветвей изначально двуветвистой конечности, согласно второму, они представляют собой результат её вторичного деления[1][2]. Сторонники второй точки зрения, на основе эмбриологических данных, считают гомологами конечностей лишь наружные пары паутинных бородавок, внутренние полагая новообразованиями[1]. Последний взгляд подтверждается также и тем, что членистое строение характерно лишь для наружных пар[1].
Членистобрюхие пауки
В подотряде членистобрюхих пауков сохраняется наиболее примитивное строение прядильного аппарата: четыре пары бородавок, сильно вынесенные вперёд[1][2]. При этом все четыре функционируют лишь у молодых особей, у взрослых же обе внутренние пары частично или полностью утрачивают способность производить паутину[2]. У небольшого числа представителей задняя внутренняя пара сливается в единое образование[1].
Мигаломорфные и аранеоморфные пауки
Паутинные бородавки представителей этих подотрядов в ходе эмбрионального развития перемещаются на задний конец тела и в большинстве случаев располагаются сразу перед анальным бугорком[1]. Подавляющее большинство их утрачивает переднюю внутреннюю пару[1][2]. На её месте у аранеоморфных пауков обычно располагается небольшая пластинка — колулюс (лат. colulus)[1][2]. Мигаломорфные пауки, как правило, утрачивают обе передние пары. Как среди аранеоморфных, так и среди мигаломорфных пауков известны представители с одной парой паутинных бородавок[1].
Передняя внутренняя пара бородавок сохраняется и функционирует на протяжении всей жизни лишь у крибеллятных аранеоморфных пауков, у которых в результате её слияния образуется крибеллярная пластинка или крибеллюм (лат. cribellum)[2].
Напишите отзыв о статье "Паутинные бородавки"
Примечания
Отрывок, характеризующий Паутинные бородавки
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
