Пашаев, Мир Джалал

Мир Джалал Пашаев
Mir Cəlal Paşayev
Марка Азербайджана 2008 года, посвящённая 100-летию Пашаева
Имя при рождении:	Мир Джалал Али оглы Пашаев
Дата рождения:	26 апреля 1908(1908-04-26)
Место рождения:	Ардебиль, Каджарский Иран
Дата смерти:	28 сентября 1978(1978-09-28) (70 лет)
Место смерти:	Баку, Азербайджанская ССР, СССР
Гражданство (подданство):	Иран Иран СССР СССР
Род деятельности:	писатель, драматург, переводчик, публицист
Язык произведений:	азербайджанский
Награды:

Мир Джалал Пашаев (азерб. Paşayev Mir Cəlal Əli oğlu; 1908—1978) — азербайджанский писатель, учёный-литературовед, доктор филологических наук (1947), профессор (1948), заслуженный деятель науки Азербайджанской ССР (1969).

Дед первой леди Азербайджана Мехрибан Алиевой.

Биография

Родился в 1908 году вблизи Ардебиля. Позднее семья Мир Джалала переехала в Гянджу. Здесь он получает первое образование. В 1923 году он поступил в Педагогический техникум в Гяндже, который окончил в 1928 году. Некоторое время преподавал в Гяндже и Кедабеке. В 1930 году Мир Джалал поступил в Казанский Государственный Педагогический Институт. По возвращению в Баку, он поступает в аспирантуру Азербайджанского Государственного Научно-Исследовательского Института. С 1933 года до конца жизни Мир Джалал Пашаев занимается преподавательской деятельностью, как профессор, заведующий кафедрой истории азербайджанской литературы Азербайджанского Государственного Университета.

Мир Джалал Пашаев награждён Орденами Орден «Знак Почёта», «Октябрьской революции» и различными медалями.

В 1940 году им была защищена кандидатская диссертация на тему «Поэтические особенности поэзии Физули».

В 1947 году Пашаев защищает докторскую диссертацию на тему «Литературные школы Азербайджана».

Скончался Мир Джалал Пашаев 28 сентября 1978 года в Баку. Одна из улиц города Баку названа в честь писателя Мир Джалала Пашаева.

Творчество

В современной азербайджанской литературе Мир Джалалу Пашаеву принадлежит почетное место автора сатирико-юмористических произведений, романов, и как ученого-критика. М. Пашаев является автором около 50-ти художественных, научных и публицистических произведений, более 500 статей-рецензий, и других научно-теоретических трудов и учебников.

Его рассказам «Воришка огорода», «Доктор Джинаятов», «Использование», «Сваты вернулись», «После плова», «Анкет Анкетов», «Заграничная болезнь», «Мирза Шафи», «Биография Мохлетова», «Банкет друга» и другим свойственен неповторимый сатирический стиль. В них отображена борьба нового со старым, человеческие чувства, патриотизм, уважение и любовь к родителям. Интересны комические ситуации, порой сознательно воспроизведенные в рассказах, на первый взгляд кажущиеся даже убедительными.

Романы Мир Джалала Пашаева «Воскресший человек», «Манифест молодого человека», «Открытая книга», «Сверстники», «Новый город», «Куда держим путь?». В каждом из них писатель прослеживает судьбу нескольких героев, раскрывает их индивидуальную психологию, убедительными, запоминающимися штрихами рисует внутренний психологический мир.

Десятки статей и очерков, созданных Мир Джалалом Пашаевым такие, как «На путях перестройки» и «Манифест новой поэзии» о С.Вургуне, о романе М. С. Ордубади «Табриз туманный», «Роман больших проблем». Статьи Мир Джалала об А. Ахвердове, С. Рустаме, Э. Мамедханлы, А. Джамиле явились новым словом в азербайджанском литературоведении.

Ссылки

• [bse.sci-lib.com/article076831.html БСЭ. Мир Джалал]
• [navoprosotveta.net/pashaev-mir-dzhalal.html Пашаев Мир Джалал. Куда ведут дороги.]
• [www.azeri.org/Azeri/az_latin/latin_lit/az_literature/short_stories/pashayev_mir_jalal/mir_jalal_eng/intro_life_works.html The Life and Works of Mir Jalal (1908—1978)]
• [www.lit.az/?Hekay%26%23601%3B%2C_povest%2C_roman:Dekabr:21.12.07%2FMir_C%26%23601%3Blal_Pa%26%23351%3Bayev%2F%26%23304%3Bclas_qurusu]
• [news.day.az/culture/398667.html В Гяндже отметили юбилей Мир Джалала Пашаева]

Отрывок, характеризующий Пашаев, Мир Джалал

– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.