Пашенная, Вера Николаевна

Вера Пашенная
Имя при рождении:	Вера Николаевна Пашенная
Профессия:	актриса, театральный педагог
Годы активности:	1907—1961
Театр:	Малый театр
Роли:	Аннушка, Марья Андреевна, Анна Андреевна, Кабаниха
Награды:
IMDb:	ID 0664540

Ве́ра Никола́евна Паше́нная (в замужестве — Грибунина; 7 (19) сентября 1887 год, Москва, — 28 октября 1962, Москва) — русская советская актриса театра и кино. Народная артистка СССР (1937). Лауреат Ленинской (1961) и Сталинской премии первой степени (1943). Член КПСС с 1954 года.

Биография

Вера Пашенная родилась в семье знаменитого актёра Николая Рощина-Инсарова (настоящая фамилия — Пашенный); её сестра, Екатерина Рощина-Инсарова, в 1919 году эмигрировала.

В 1904—1907 годах училась у Александра Ленского в Московском театральном училище. С 1907 года — актриса Малого театра. Заменив в одном из спектаклей великую Марию Ермолову, Вера Пашенная быстро добилась признания и стала ведущей актрисой главного драматического театра России. Среди ролей — Любовь Яровая («Любовь Яровая» К. А. Тренева), Васса («Васса Железнова» М. Горького), Старая хозяйка («Каменное гнездо» Х. Вуолийоки).

С 1914 года преподавала на драматических курсах при Малом театре.

В 1920-е годы Вера Пашенная выступала в нескольких московских театрах: в бывшем Театре Корша (1921), Замоскворецком театре (1923—1924), Музыкальной студии МХАТа под руководством Вл. Немировича-Данченко (1924); по приглашению К. С. Станиславского участвовала в зарубежных гастролях МХАТа (1922—1923).

В 1924 году вместе с Н. А. Смирновой организовала из первого выпуска курсов Театр-студию и стала его директором.

С 1933 года руководила несколькими курсами, с 1941 года — профессор Высшего театрального училища имени М. С. Щепкина.

В 1936 году, оставшись на гастроли в Игарке, основала здесь Народный театр.

Вера Пашенная умерла 28 октября 1962 года. Похоронена на Новодевичьем кладбище (участок № 2).

Личная жизнь

Вера Пашенная дважды была замужем:

• первый муж — актёр Витольд Полонский.
• второй муж — актёр Владимир Фёдорович Грибунин.

В Москве Вера Пашенная проживала по адресу: ул. Огарева (сейчас Газетный пер.), 1/12. На доме установлена мемориальная доска.

Признание и награды

• народная артистка СССР (1937)
• Сталинская премия первой степени (1943) — за многолетние выдающиеся достижения в области театрально-драматического искусства
• Ленинская премия (1961) — за исполнение заглавной роли в спектакле «Васса Железнова» М. Горького и роли хозяйки Нискаувори вспектакле «Каменное гнездо» Х. Вуолийоки (1957)
• два ордена Ленина (1937, 26.10.1949)
• орден Трудового Красного Знамени (1957)
• медали.

Память

• улица Пашенной в посёлке Валентиновка, Королёв, Московская область
• улица Пашенной в Донецке (Украина)
• переулок Пашенной в Полтаве (Украина)

Творчество

Роли в театре

На театральной сцене Вера Николаевна Пашенная сыграла более 100 ролей.

• 1907 — «Дельцы» И. И. Колышко — Вера
• 1907 — «Джентльмен» А. И. Сумбатова — Кэт
• 1908 — «Без вины виноватые» А. Н. Островского — Аннушка
• 1908 — «На покое» А. И. Куприна и А. И. Свирского — Маша
• 1908 — «Франческа да Римини» Габриеле д' Аннунцио — Франческа
• 1908 — «Казённая квартира» В. А. Рышкова — Таня Дедявкина
• 1908 — «В борьбе за мужчину» К. Фибих — Христиана Мюллер
• 1909 — «Белая ворона» Е. Н. Чирикова — Липа
• 1909 — «Жены» Д. Я. Айзмана — Наденька
• 1909 — «Бедная невеста» А. Н. Островского — Марья Андреевна
• 1910 — «В старые годы» И. В. Шпажинского — Клавдия
• 1910 — «Старый обряд» А. Н. Будищева — Татьяна Кондарева
• 1926 — «Любовь Яровая» К. А. Тренёва — Любовь Яровая
• 1943 — «Нашествие» Л. М. Леонова — Таланова
• 1949 — «Ревизор» Н. В. Гоголя. Режиссёр: Вениамин Цыганков — Анна Андреевна
• 1952 — «Васса Железнова» М. Горького — Васса Борисовна Железнова
• 1957 — «Каменное гнездо» Х. Вуолийоки — хозяйка Нискаувори
• 1960 — «Остров Афродиты» А. Парниса. Режиссёр: В. Г. Комиссаржевский — Ламбрини
• 1961 — «Гроза» А. Н. Островского. Режиссёры: Вера Пашенная, М. Н. Гладков — Марфа Игнатьевна Кабанова

Фильмография

• 1912 — Бесприданница — Лариса
• 1912 — Гроза — Катерина
• 1912 — Тайна дома № 5 — куртизанка Эльза
• 1919 — Поликушка — Акулина
• 1920 — Хромой барин — Катенька Мордвинская
• 1952 — Горе от ума — Хлёстова
• 1952 — Волки и овцы — Мурзавецкая
• 1953 — Васса Железнова — Васса Борисовна Железнова
• 1956 — Дорога правды
• 1957 — Екатерина Воронина — бабушка Екатерины
• 1958 — Идиот — Генеральша Епанчина
• 1959 — Повесть о молодожёнах — Ольга Николаевна, директор детского дома

Литература

• Толченова Н. Живая Пашенная. М.: Советская Россия, 1987.

Ссылки

• [gapeenko.net/chronograph/4562-vera-pashennaya-i-teatr-ee-imeni.html Авторский блог Валентины Гапеенко: «Вера Пашенная и театр её имени»]
• [www.from-ussr.com/article_info.php/articles_id/42/headline/Talant--trud--tvorchestvo--- Журнал «Огонек» о В. Н. Пашенной]

Отрывок, характеризующий Пашенная, Вера Николаевна

Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.