Пащевский, Геннадий Анатольевич

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Геннадий Анатольевич Пащевский
Пащевский Геннадий Анатольевич
Дата рождения	20 мая 1923(1923-05-20)
Место рождения	Новая Шульба, Семипалатинская губерния, Киргизская АССР, РСФСР
Дата смерти	20 июля 2013(2013-07-20) (90 лет)
Место смерти	Краснодар
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	ВВС
Годы службы	1941—1965
Звание	полковник
Часть	63-й бомбардировочный авиационный полк
Награды и премии

Паще́вский Генна́дий Анато́льевич — участник Великой Отечественной войны, военный лётчик 1-го класса, участник Парада Победы в 1945 году, полковник. Почётный гражданин Краснодара, почётный гражданин Тахтамукайского района Республики Адыгея, активист ветеранского движения.

Биография

Геннадий Анатольевич Пащевский родился 20 мая 1923 года в селе Новая Шульба Семипалатинской губернии (ныне Восточно-Казахстанская область Казахстана).

В июне 1941 года Геннадий Пащевский был призван Алма-Атинским РВК в РККА и направлен в Чкаловскую военно-авиационную школу. По завершении обучения в июне 1942 года направлен в 63-й бомбардировочный авиационный полк 132-й бомбардировочной авиационной дивизии. Прибыв в полк, Пащевский, ранее учившийся летать на истребителе, сумел в течение достаточно короткого времени освоить новый тип самолёта — американский бомбардировщик «Бостон» и с октября 1942 года участвовал в боевых действиях. В 1942 году его полк ведёт боевую деятельность в районе Туапсе, а 25 октября 1942 года наносит удар по позициям вражеских войск в районе села Шаумян в составе 132-й бомбардировочной авиационной дивизии. Полк имел в наличии 20 бомбардировщиков «Бостон» Б-3, пролетал на этих бомбардировщиках всю войну и использовался, в основном, для ночных бомбардировок войск и объектов тыла противника.

В 1943 году вступил в ВКП(б). Весной 1943 года полк базировался на аэродроме в Адлере и наносил удары по кораблям и самолётам и переправам в Керченском проливе, производил бомбардировку аэродрома Владиславовка. За первых 16 успешных боевых вылетов в ночное время суток приказом по 132-й бад 8 мая 1943 года пилот 63-го ночного авиаполка сержант Пащевский награждён орденом «Красной Звезды» . За 75 ночных боевых успешных вылетов и уничтожение 7 самолетов, 4 складов, 5 автомашин, 2 ДЗОТов 6 сентября 1943 года старший летчик 63-го ночного авиаполка лейтенант Пащевский награждён орденом «Отечественной войны» I степени.

Осенью 1943 года принимает участие в составе полка в Новороссийско-Таманской операции, бомбит укрепления так называемой «Голубой линии», затем отступающие по Таманскому полуострову немецкие войска.

С 10 апреля 1944 года полк Пащевского (в ночь на 11 апреля) участвует в штурме Керчи, подавляет вражескую артиллерию в Булганаке, Грязевой Пучине, Горе Куликовой, Катерлезе, затем наносит удары по эшелонам на станции Багерово и на перегоне Багерово — Тышляр. С 23 апреля 1944 года полк базируется на аэродроме Михайловка, рядом с Джанкоем, производит бомбардировки Севастополя, после его освобождения переброшен в Белоруссию, где действует в интересах 2-го Белорусского фронта, начиная с Бобруйской операции. Продолжая воевать в составе 63-го полка старший летчик лейтенант Пащевский 6 июля 1944 года награждён орденом «Красного Знамени» за 63 успешных боевых вылетов на самолете «Бостон» и уничтожение 5 самолетов, 4 барж, 3 складов с боеприпасами, 1 склада с ГСМ.

После тяжелых боев 4 сентября 1944 года полк Пащевского выведен на переформирование и доукомплектование на аэродром Шаталово Смоленской области, рядом с городом Починок. 6 декабря 1944 года перелетел на аэродром Мачулищи близ Минска, в 1945 году базируется на аэродроме близ Модлина, затем близ Плоцка и последний аэродром находился на западном берегу Одера. 19 января 1945 года полк бомбит скопления войск на станции Найденбург на восточном берегу реки Одер южнее Штеттина, 24 апреля 1945 года — Потеронсдорф. Последние вылеты в ходе войны совершает на морскую базу Свинемюнде. Свой последний боевой вылет Геннадий Анатольевич выполнил 28 апреля 1945 года — на бомбардировку Берлина. Всего на счету Г. А. Пащевского 204 боевых вылета..

После войны 24 июня 1945 года Геннадий Анатольевич Пащевский принял участие в Параде Победы в составе сводного полка 132-й бомбардировочной авиационной Севастопольской дивизии 2-го Белорусского фронта. После завершения боевых действий Пащевский остался на военной службе. Освоил самолёт Ту-2. В 1948—1952 годах проходил службу в войсковой части № 93051, сотрудники которой участвовали в испытаниях атомного оружия. 29 августа 1949 года принял участие в испытании на Семипалатинском полигоне (Казахстан) первой советской атомной бомбы. С 1961 года занимал должность начальник штаба содействия при военном комиссариате.

В 1965 году вышел в запас. Проживал в Кореновске. В 1976 году Геннадий Анатольевич вместе с супругой Елизаветой Петровной переехали в Краснодар. После выхода в запас Пащевский ещё 30 лет продолжал активную трудовую деятельность: работал в ГРС № 5, а затем в ГРС № 4 Краснодара, в Первомайском райвоенкомате, в городской автодружине.

Вскоре после переезда в Краснодар Пащевский активно включился в ветеранскую работу и в 1978 году возглавил первичную ветеранскую организацию. С 1996 года — руководитель Совета ветеранов Центрального округа города Краснодара.

В 1999 году в связи с 50-летием испытания первой советской атомной бомбы Г. А. Пащевский, как один из участников испытания, Указом президента Российской Федерации награждён орденом Мужества.

Геннадий Анатольевич проводил активную воспитательно-патриотическую работу в учебных заведениях Краснодара, регулярно участвовал в городских мероприятиях по патриотическому воспитанию молодежи. По инициативе Пащевского были установления тесные отношения между ветеранами Краснодара и Тахтамукайского района Республики Адыгея.

Геннадий Анатольевич умер 20 июля 2013 года в Краснодаре. Похоронен на аллее почётных захоронений Славянского кладбища Краснодара.

Награды и звания

Награждён орденом «Мужества», орденом «Красного Знамени», тремя орденами «Красной Звезды», орденом «Отечественной войны» I степени, двумя орденами «Отечественной войны» II степени, более двадцатью пятью медалями, в том числе: медаль «За боевые заслуги», медаль «За оборону Кавказа», медаль «За взятие Кёнигсберга», медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», медалями администрации Краснодарского края и муниципального образования город Краснодар: «За заслуги», «За выдающийся вклад в развитие Кубани 2 степени», «За выдающиеся особые заслуги Республики Адыгея».

Удостоен почётных званий: «Лауреат Лиги Мира Республики Адыгея» и «Почётный гражданин Тахтамукайского района Республики Адыгея», «Почётный гражданин города Краснодара».

Труды

• Сборники стихов о боевых товарищах и летчиках.
• Книга «Ночные бомбардировщики выходят на цель». Издана в 2008 году краснодарским издательством «Ультрапресс» была издана книга воспоминаний Геннадия Пащевского «Ночные бомбардировщики выходят на цель».

Книга сыграла важную роль в работе поисковых отрядов при опознавании погибших в небе над Кубанью однополчан Пащевского, чьи останки были найдены поисковыми отрядами Краснодарского края.

Память

Решением городской Думы города Краснодара от 19.06.2014 г. была установлена мемориальная доска на стене дома 46 по улице Филатова, где проживал Почётный гражданин города Пащевский.

Ссылки

• [krasnodar.regnews.org/doc/lq/4u.htm Решение городской Думы Краснодара]

Отрывок, характеризующий Пащевский, Геннадий Анатольевич

Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.