Паэс, Хосе Антонио

Хосе Антонио Паэс José Antonio Páez<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Венесуэлы
13 января 1830 год — 20 января 1835 год
Предшественник:	Симон Боливар
Преемник:	Андрес Нарварте
Президент Венесуэлы
1 февраля 1839 год — 28 января 1843 год
Предшественник:	Карлос Сублетте
Преемник:	Сантос Микелена
Президент Венесуэлы
29 августа 1861 год — 15 июня 1863 год
Предшественник:	Педро Гуаль
Преемник:	Хуан Крисостомо Фалькон
Рождение:	13 июня 1790(1790-06-13) Курпа, Португеса, Венесуэла
Смерть:	6 мая 1873(1873-05-06) (82 года) Нью-Йорк, США
Супруга:	Доминга Ортис Барбарита Ньевес
Автограф:

У этого человека испанская фамилия; здесь Паэс — фамилия отца, а Эррера — фамилия матери.

Хосе Антонио Паэс Эррера (исп. José Antonio Páez Herrera; 13 июня 1790, Курпа, Португеса, Венесуэла — 6 мая 1873, Нью-Йорк, США) — герой борьбы Венесуэлы за независимость; президент Венесуэлы.

Биография

Принято считать, что Хосе Антонио Паэс (в дореволюционной русской литературе встречается транскрипция «Паэц») происходил из потомственных пастухов венесуэльских степей-«льяносов» — субэтнической группы льянерос. Или, во всяком случае, был тесно связан с этой средой. По утверждению французского историка Шарля Сеньобоса, один из родителей Паэса был индейцем. Имелись у Паэса и канарские предки.

Смолоду Паэс тоже был пастухом… В 1811 году испанский генерал Монтеверде, воевавший, с переменным успехом, против революционной армии Симона Боливара, обратился за содействием к воинственным и полудиким льянерос. Во главе иррегулярных формирований льянерос был поставлен астуриец Хосе Томас Бовес, по прозвищу «Бовес-Крикун» (1782 — 1814), жестокий и удачливый авантюрист. Паэс завербовался в армию Бовеса, а в 1812 году вышел в отставку сержантом.

В 1813 году Паэс вступил в контакт с эмиссарами Боливара — и принял его сторону. В том же 1813 году, став во главе небольшого отряда льянерос, Паэс одержал первую победу у Лас-Матас-Герреньяс. Вскоре, вследствие измены, Паэс попал в плен, но немедленно был выкуплен друзьями.

С 1814 года начинается ряд эпических битв с испанцами, в которых Паэс принял деятельное участие под началом Боливара. Лихой кавалерист, отчаянно-смелый в атаке и неутомимый в долгих походах, Паэс заслужил прозвище «Кентавра Льяносов» («El Centauro de los Llanos»)… В 1821 году все 6500 человек республиканских войск были реорганизованы в три дивизии, и Паэс стал командующим 1-й дивизией. В этом качестве он участвовал в решающем сражении при Карабобо, обеспечившем независимость Венесуэлы от Испании; после этого сражения Боливар сделал Паэса главнокомандующим республиканской армией. В 1822 году он взял приступом Пуэрто-Кабелло, где укрылись остатки испанских сил. Сеньобос, весьма недоброжелательный к Паэсу, утверждал, что «Паэс остался совершенным дикарём: бывало, что ради забавы, он давал бежать пленному, потом догонял его верхом и убивал своей рукой»…

На освобождённых от испанской власти территориях на севере Южной Америки было провозглашено государство Колумбия, которое делилось на три департамента; Паэс стал главой вооружённых сил департамента Венесуэла. Постепенно нарастали разногласия между теми, кто хотел выстроить реальное государство с единым центром, и теми, кто считал его не более чем временным военным объединением для борьбы с испанским владычеством. После того, как Паэс был обвинён в убийстве французского полковника, он был лишён власти и в 1826 году вызван в Боготу на суд, однако в Венесуэле началось полуспонтанное движение «Ла-Косиата» в его поддержку; Валенсия, Каракас и ряд других городов объявили о неподчинении Боготе и провозгласили Паэса своим военным лидером. Вице-президент Сантандер, управлявший в это время страной, объявил Паэса в мятеже; сам Паэс написал напрямую Боливару, руководившему в это время боевыми действиями против испанцев в Перу. Боливар вернулся и приступил к исполнению обязанностей главы государства в конце 1826 года. Он объявил амнистию всем участникам «Ла-Косиаты», а Паэса сделал гражданским и военным главой Венесуэлы. Из военного героя войны за независимость Паэс стал превращаться в политического лидера. В последующие годы он стал отстранять от власти на местах тех, кто не поддержал «Ла-Косиату», и продвигать своих сторонников. В 1830 году Паэс организовал отделение Венесуэлы от Колумбии и с 11 февраля 1831 года стал первым конституционным президентом нового независимого государства.

По окончании президентского срока Паэс передал власть избранному вместо него Хосе Марии Варгасу, и удалился в свои владения в Сан-Пабло, однако сторонники проигравшего президентские выборы Сантьяго Мариньо подняли мятеж и свергли Варгаса. Используя свою популярность и военный престиж, Паэс набрал войска и восстановил конституционный порядок.

В 1838 году Паэс вновь выиграл президентские выборы, и в 1839—1843 годах снова стоял во главе государства. В этот период он занимался укреплением экономики, поражённой международным экономическими кризисом 1838 года. В 1848 году он организовал перевозку останков Симона Боливара из Колумбии в его родной Каракас.

В 1846-1847 годах Паэс стоял во главе правительственных войск, подавляя антиправительственное восстание. В 1848 году избранный президентом представитель либералов Хосе Тадео Монагас, которого Паэс привёл к власти, распустил Конгресс и провозгласил себя диктатором. Теперь уже Паэс поднял мятеж, но был разбит и был вынужден отправиться в изгнание, после чего поселился в Нью-Йорке.

В 1858 году в Венесуэле произошла революция, свергнувшая правительство либералов. Новое правительство восстановило звания и титулы Паэса, и он смог вернуться на родину. Вскоре после этого в стране началась новая гражданская война. Паэс возглавил правительственные силы, а в 1861 году стал верховным диктатором. После окончания в 1863 году гражданской войны отказался от власти и вернулся в Нью-Йорк, где и жил до конца своих дней.

Паэс написал автобиографию (Ramon Páez, Public life of José Antonio Páez, 1884; Michelena, Resumen de la vida militar y política del ciudadano esclarecido general José Antonio Páez, 1890).

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.

Отрывок, характеризующий Паэс, Хосе Антонио

– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…