ПеТа (Перельмана – Татарченко) излучение

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

ПеТа излучение — это инфракрасное характеристическое излучение, сопровождающее фазовые переходы первого рода, главным образом кристаллизацию расплава и конденсацию или осаждение пара. Излучение является результатом высвобождения скрытой энергии фазового перехода. Иногда применяются другие аббревиатуры
ИКХИ — инфракрасное характеристическое излучение, ФП — фазовопереходная люминесценция.
Наиболее важным и широко распространённым примером ПеТа эффекта является инфракрасное излучение при образовании облаков и тумана.

История вопроса

Конденсация водяного пара при образовании облаков и тумана является простейшим примером фазового перехода первого рода. Это экзотермический процесс, то есть он протекает с выделением тепла и на молекулярном уровне может быть описан как переход молекул с более высокого возбуждённого энергетического уровня в пересыщенном паре на более низкий уровень в жидкости. Энергетический зазор между уровнями соответствует скрытой энергии конденсации на молекулу. В течение длительного времени считалось, что при переходе из пара в жидкость эта энергия отводится за счёт теплопроводности, то есть при каждом акте перехода молекула пара рождает несколько фононов. Например, Джон Мейсон на этой основе предложил теорию образования облаков, которая вошла во все учебники по метеорологии.

Однако в 1960-годах советские физики Марк Перельман и Виталий Татарченко независимо друг от друга предложили возможность ещё одного механизма для освобождения от избытка энергии — испускание одного или нескольких фотонов. При этом, энергия фотона оказывается равной полной скрытой энергии фазового перехода на молекулу, если один фотон рождается, или части этой энергии, если рождается больше одного фотона. Совокупность фотонов должна образовать характеристический для данного вещества спектр фазового перехода, аналогично тому, как это происходит в лазере.

Открытие заставляет пересмотреть устоявшуюся точку зрения на известные физические процессы — конденсацию пара и замерзание жидкостей, что может привести к пересмотру некоторых аналитических моделей, особенно при анализе атмосферных процессов.

Открытие не получило быстрого широкого признания в среде физиков, однако привлекло внимание известного советского физика Андрея Сахарова. Благодаря его поддержке Марк Перельман опубликовал свои первые теоретические работы. Подробно об истории открытия двух советских ученых рассказал журнал New Scientist незадолго до смерти М.Перельмана в 2010 году.

В. Татарченко исследовал это излучение экспериментально при кристаллизации расплавов. Расчёты показывали, что излучение должно лежать в инфракрасном диапазоне. Поэтому представлялось логичным провести кристаллизацию веществ, прозрачных в этом диапазоне. Идеальными представлялись щёлочно-галлоидные кристаллы (NaCl, LiF и др.) и сапфир (Al2O3). В 1966 году В.Татарченко начал эксперименты в ЛФТИ им. А. Ф. Иоффе АН СССР, далее эксперименты продолжались в ГОИ им. Вавилова и ИФТТ АН СССР. Характеристическое излучение для этих веществ лежит в том же диапазоне, где планковское излучение кристаллизующегося расплава наиболее интенсивно, что затрудняло его фиксацию. Поэтому первые положительные результаты были получены только в 1968 году.

Однако первая работа В. Татарченко была принята к публикации лишь в 1977 году . Позже были опубликованы ещё две статьи . В 2006 году М. Перельман и В. Татарченко объединили свои усилия и опубликовали совместно ряд работ . В 2010 году журнал «NewScientist» в подробную статью об открытии включил обсуждение этого эффекта с учеными разных стран. В процессе дискуссии это физическое открытие было названо «Эффектом Перельмана-Татарченко» (аббревиатура «ПеТа эффект»).

Фиксация ПеТа излучения при кристаллизации расплавов

Ученые, занимавшиеся кристаллизацией расплавов, множество раз фиксировали ИК излучение по время работы. Вот некоторые результаты этих измерений.

2.1. При исследовании инфракрасных эмиссионных спектров, сопровождающих кристаллизацию щёлочно-галлоидных соединений (LiF, NaCl, NaBr, NaI, KCl, KBr, KI) и хлорида свинца PbCl2, на фоне теплового излучения фиксировались дополнительные пики, соответствующие длине волны λ ≈ 3 — 4µm. Интенсивность характеристического излучения возрастала с увеличением скорости кристаллизациию. Для LiF была получена тонкая структура пика излучения.

2.2. При кристаллизации расплава сапфира (Al2О3) на фоне теплового излучения был выделен пик неравновесного излучения с максимумом на длине волны 1.1 мкм, соответствующей однофотонному излучению энергии кристаллизации сапфира (скрытая теплота фазового перехода 26 ккал/моль) .

2.3. Спектры излучения при кристаллизации расплава тиосульфата натрия, имеющего низкую температуру плавления, фиксировались приёмником, имеющим высокую чувствительность в спектральном диапазоне 2.5 — 10.0 мкм. Температура и энтальпия плавления этого вещества соответственно следующие: 48,5°С, 23.4кДж/моль. В отличие от экспериментов со щелочно-галлоидными соединениями и сапфиром, низкая температура плавления исследуемого вещества облегчила регистрацию неравновесного ИК-излучения. При кристаллизации расплава, переохлаждённого на 15°С, что обеспечивало высокую скорость кристаллизации, отчётливо проявлялся пик неравновесного излучения.

2.4. В одном из экмпериментов дифференциальная детектирующая система, позволяющая регистрировать очень быстрые процессы в инфракрасном диапазоне 2 — 4 мкм, была использована для исследования кристаллизации теллура. Кристаллизация образцов массой 10г начиналась при глубоком переохлаждении порядка 100°С и происходила в течение 1.5 миллисекунд с испусканием интенсивного излучения. В обычных условиях расплав теллура не прозрачен в указанном диапазоне. Регистрация ПеТа излучения в данном эксперименте возможна благодаря специфическому эффекту — появлению окна прозрачности для ПеТа излучения в переохлаждённых расплавах

Теоретические предпосылки существования ПеТа эффекта

На микроскопическом уровне в рамках квантовой электродинамики возможность излучательного фазового перехода в деталях анализируется в нескольких работах Перельмана и Татарченко. Это излучение находится в полном соответствии с явлением сверхизлучения, предсказанного Робертом Дикке в его работе «Coherence in Spontaneous Radiation Processes». Явление сверхизлучения состоит в том, что система возбуждённых частиц за счёт их взаимного влияния друг на друга посредством общего поля излучения испытывает оптический переход на нижний уровень за время, много меньшее времени радиационного распада отдельной частицы. Российские физики Салль и Смирнов в одной работ показали, что при некоторых условиях процесс роста новой фазы приобретает характер такого кооперативного оптического явления, причем теплота фазового перехода выделяется в виде последовательности импульсов сверхизлучения. Очень важным является вопрос, какая часть скрытой энергии фазового перехода излучается. Этот вопрос теоретически ещё не решён. Специальных экспериментов такого рода тоже не проводилось. Очевидно, что количество излучённой энергии прежде всего зависит от прозрачности обеих (метастабильной и стабильной) фаз. Проблема прозрачности метастабильной фазы очень специфична. Действительно, по аналогии с лазером, эта фаза содержит два уровня — основной и возбуждённый. Следовательно, эта среда может функционировать как усилитель и при условиях достаточного пересыщения должна быть прозрачна для ПеТа излучения. Этот эффект был назван окном прозрачности пересыщенной фазы. Это объясняет, почему ПеТа излучение детектируется при фазовых переходах ряда веществ, непрозрачных для инфракрасного излучения. Что касается спектра ПеТа излучения, это по этому вопросу пока нет окончательного решения. Этот вопрос был рассмотрен Перельманом и Татарченко. Однако, эта модель не позволяет однозначно предсказать спектры для конкретных веществ. Ванг и Брюстер предложили двухуровневую модель ПеТа излучения для конденсации водяного пара, чтобы объяснить экспериментально полученный спектр.

ПеТа эффект при конденсации и осаждении водяного пара

4.1. ИК — излучение при кипячении воды' Об инфракрасном излучении в диапазоне 1 — 4 мкм при кипячении воды сообщается в работе английских физиков Поттера и Хоффмана конца 1960-х. Физики, работавшие позднее с этим излучением, пришли в к выводу, что эта работа Поттера является первым экспериментальным подтверждением существования ФП или ПеТа излучения. Однако, последующий тщательный анализ экспериментальной установки показал, что через слой воды и стекла ИК-излучение в этом диапазоне не могло быть зафиксировано, тем более, что в более поздней работе авторы признались, что этот результат им не удалось повторить.

4.2. ИК — излучение при охлаждении нагретого пара. Ход нескольких экспериментов по фиксации ИК — излучения при охлаждении нагретого пара был описан в работах Карлтона и некскольких других физиков-оптиков 1970-х годах. Они, вслед за авторами других научных работ на эту тему , связывают ИК-излучение с гигантскими кластерами. Однако специалисты в области спектроскопии водяного пара отрицают существование подобных кластеров .

4.3. Исследование ПеТа излучения при искусственном образовании облаков было начато на основе публикаций . Эксперименты проводились на установке для конденсации водяного пара при различных пересыщениях, что достигалось уменьшением давления путём выпуска воздуха из камеры сравнительно малого объёма в вакуумированную камеру большого объёма (подобно камере Вильсона второго типа). Для исследования ПеТа эффекта специальная фото-ячейка была добавлена к установке. Ячейка улавливала излучение от конденсирующегося пара через специальное окно, прозрачное как для видимого, так и ИК излучения. Излучение детектировалось ИК детектором МГ — 30, чувствительным в области от 2 до 14 µм. Было найдено, что интегральная интенсивность ПеТа излучения на порядок превосходила интенсивность Планковского излучения. Применение узкополосных фильтров позволило установить, что 50 % излучаемой энергии находится в диапазоне от 3.3 до 5.5 µm.

4.4. Эксперименты с глубоким охлаждением. Для экспериментов с охлаждением жидким азотом был использован Perkin Elmer Frontier MIR спектрометр, который по своим параметрам на два порядка превосходил регестрирующую аппаратуру, используемую для первых экспериментов по исследованию ПеТа эффекта Известны результаты нескольких простых и наглядных экспериментов подтверждающих существование ПеТа эффекта. Для каждого эксперимента излучающий объект — 200 мл чашка из различных материалов помещалась на расстоянии 4 см от входного окна спектрометра. Спектрометр регистрировал излучение от стенок чашки.

На Рис. 1 представлено изменение интегральной интенсивности излучения в области 1 — 25 µм от стенок алюминиевой или пластиковой чашки в результате некоторых манипуляций. В точке А1 показана интегральная интенсивность Планковского излучения при комнатной (25ºС) температуре. Через 20 сек в чашку помещается другая чашка с жидким азотом. Интегральная интенсивность начинает падать вследствие падения температуры. По расчётам, когда температура достигнет 77 К, интенсивность должна упасть в 3500 раз. Но в точке В1 она начинает расти и возрастает в 3 раза по сравнению с комнатной температурой. Это объясняется появлением ПеТа излучения в результате осаждения и конденсации составляющих воздуха (в основном водяного пара) на стенках чашки. Операция повторяется много раз (на рисунке — 6 раз), и каждый раз результат тот же самый.

Рис.1. Интегральная интенсивность излучения в области 1 — 25 µм от стенок тигля.	Рис.2. Температурная зависимость интегральной интенсивности излучения в области 1 — 25 µм от стенок тигля.

На Рис.2 показано, что интегральная интенсивность ПеТа излучения увеличивается с уменьшением температуры мишени (а следовательно — с увеличением скорости осаждения). Для этого был создан специальный тигель с вмороженной в его стенки термопарой.

В ещё одной работе были проведены эксперименты по сопоставлению интенсивностей ПеТа и Планковского излучений: Алюминиевый стакан был наполнен жидким азотом (77 K). Стенки стакана покрылись ледяной плёнкой. Была измерена интегральная интенсивность излучения, U1, в диапазоне от 1 до 25 мкм от стенок стакана. Потом пластиковый стакан был наполнен тёплой водой с температурой выше точки росы, и измерялась интегральная интенсивность излучения U2 в том же диапазоне, и температура стаканчика повышалась пока интенсивности U1 и U2 не сравнялись. При уменьшении температуры от комнатной до 77 K максимум Планковского излучения перемещается от 9.9 мкм к 37.6 мкм, и интегральная интенсивность Планковского излучения в диапазоне от 1 до 25 мкм уменьшается в 3500 раз. Это означает, что при этой температуре от стенок стакана исходит только ПеТа излучение. Таким образом, было установлено, что при температуре лаборатории 298 K и относительной влажности 47 % (что соответствует точке росы 286 K) интенсивность интегрального ПеТа излучения при 77 K равняется интенсивности Планковского излучения при 329 K. Спектры обоих излучений приведены на Рис.3. Подобный же эксперимент при аналогичных условиях был проведён с двумя пластиковыми стаканами, заполненными раствором спирта и нагретыми до температур ниже и выше точки росы. Было найдено, что интенсивность излучения при температуре 253 K равна интенсивности Планковского излучения при температуре 298 K. Однако при температуре 253 K мы не можем пренебречь Планковским излучением. Таким образом, было найдено, что интенсивность суммы ПеТа и Планковского излучений при 253 K равна интенсивности Планковского излучения при 298 K. Спектры обоих излучений приведены на Рис. 3.

Источники инфракрасного излучения в природе

Вот несколько примеров проявления ПеТа эффекта в атмосфере.

5.1. Ещё в 1968 году авторы одной из работ разработали фотокамеру, позволяющую получать фотографии объектов в различных спектральных диапазонах. В инфракрасном диапазоне 8 — 14 мкм они обнаружили в земной атмосфере источники излучения, которые не могут быть объяснены ни равновесным тепловым излучением, ни эффектами отражения (Рис. 4). Эти источники соответствуют нижним частям формирующихся облаков с температурой −5ºC и поднимающемуся тёплому воздуху, насыщенному водяным паром. Авторы признаются, что природа обнаруженного излучения им не ясна.
По мнению Перельмана и Татарченко, в этом случае зафиксировано ПеТа излучение при конденсации водяного пара.

Рис. 3. Четыре радиационных спектра, Uλ, в условных единицах, соответствующих четырём различным температурам излучающих объектов.	Рис. 4. Фотографии кучевых облаков в обычном (слева) и инфракрасном (справа) свете.

5.2. В работах приведены факты фиксации инфракрасного излучения широкополосным радиометром в диапазоне длин волн 7 — 14мкм в районе села Преображенка Читинской области на высоте порядка 1 км над уровнем моря 14 июля 1987 года и 14 декабря 2006 года во время существования слабой грозовой облачности. Импульсы излучения превышали по мощности все возможные помехи.

5.3. Инфракрасное излучение, фиксируемое искусственными спутниками земли (ИСЗ), позволяет получать интересную информацию о процессах, происходящих на земной поверхности и в земной атмосфере, если трактовка инфракрасных изображений является правильной. В этом параграфе и параграфе 5.4 рассматриваются два примера, показывающих, какие ошибки возникают, если не учитывать ПеТа излучение.
На Рис.5 показано распределение температуры на склонах гор, зафиксированное американскими ИСЗ Температура повышается вверх по склону, достигает максимума примерно на его середине и далее уменьшается с приближением к вершине. Это распределение температуры не соответствует наземным измерениям . По мнению авторов открытия, спутники меряют не температуру а интенсивность инфракрасного излучения, а затем в предположении, что это равновесное излучение, по формуле Планка переводят его в температуру. На самом деле, это неравновесное ПеТа излучение, возникающее при образовании облаков. Максимум этого излучения совпадает с местом наиболее интенсивного облакообразования.

Рис.5. Распределение яркостной температуры на горных склонах:↵ Слева — Западный склон горы Тайбэй (Калмфорния, США); Справа — Приморский разлом (Сибирь, Россия).	Рис. 6. Фотография земли, снятая в ИК диапазоне на длине волны 6.7мкм.

5.4. Регистрация водяного пара по ИК излучению. В настоящее время существует множество изображений земли, снятых из космоса в различных спектральных диапазонах. Как правило, инфракрасный диапазон 6.7 — 6.9 мкм используется для регистрации водяного пара в земной атмосфере. Однако специалисты, работающие в этой области, не могут правильно интерпретировать результаты, если они игнорируют наличие ПеТа излучения.

Например, на специализированном сайте приводятся фотографии земли, снятые на длине волны 6.7мкм (Рис.6). Для интерпретации ИК изображений со спутников обычно используется популярная книга по метеорологии, в которой поясняется: «Картина распределения водяного пара возникает из излучения, испускаемого им в диапазоне длин волн 6.5 — 7.0 мкм. Это не окно прозрачности, а часть спектра, где водяной пар является доминантным абсорбером. Центр полосы абсорбции соответствует 6.7 мкм». При этом не объясняется, какова физическая природа излучения. В результате возникает путанница в интерпретации изображений.

На упомянутом выше сайте Рис. 6 комментируется так: «Эти приборы могут воспроизводить изображение в диапазоне 6.7мкм, регистрируя излучение, поглощаемое водяным паром в верхней тропосфере. На этой картинке тёмные области соответствуют высокой концентрации водяного пара в то время как яркие области являются сравнительно сухими». В то же время на сайте Imaging the Earth приводится противоположная интерпретация того же изображения: «Спутник регистрирует излучение, испускаемое водяным паром в верхней тропосфере. Области с высокой концентрацией водяного пара являются яркими, а тёмные пятна соответствуют низкой его концентрации».

5.5. Эффект иглу. Иглу, или снежный дом, — это типичное убежище, построенное из снега. Снаружи иглу температура может быть −45˚C, а внутри от −7˚C до +16˚C. Широко распространённое мнение: это объясняется тем, что снег является хорошим изолятором . Но это не объясняет увеличение температуры внутри иглу. С другой стороны, вышеописанные эксперименты показывают, что снежные стены иглу должны быть хорошим источником ПеТа излучения, которое создаёт комфортные условия внутри иглу, чем и объясняется широкое распространение этих жилищ в северных странах.

5.6. Духота перед ураганом. Духота перед ураганом — хорошо известное явление. Она заканчивается с первыми каплями дождя . Этот эффект связан с ПеТа излучением во время интенсивного образования облаков.

Перспективы использования ПеТа эффекта

Экспериментальные и теоретические аспекты ПеТа продолжают изучаться, но специалисты уже называют возможные варианты применения открытия

6.1. В соответствие с принципом квантовой электродинамики, сформулированным Эйнштейном, наличие спонтанного перехода должно приводить к возможности стимулировать этот переход. Например, кристаллизация переохлаждённого расплава или пересыщенного пара может стимулироваться ПеТа излучением. Это может привести к созданию новых технологий роста кристаллов.

6.2. Образование облаков может иметь место в результате облучения атмосферы ПеТа излучением. Это может стимулировать атмосферные осадки.

6.3. При этом первичный ПеТа-луч будет усилен. Таким способом энергия конденсации пара может быть аккумулирована в атмосфере, создав новый источник энергии в атмосфере.

6.4. Инфракрасный лазер может быть создан на основе кристаллизации или конденсации различных веществ, в частности, водяного пара в атмосфере.

6.5. Этот лазер может быть использован для аккумулирования энергии конденсации. Представим себе систему из двух параллельных зеркал (одно из них полупрозрачное) площадью 1м2 на расстоянии 1 м одно от другого. Поместим эту систему в атмосферу, где водяной пар насыщен, но ещё не сконденсирован. Как отмечалось выше, таким местом может быть склон горы на высоте 1000—2500 м. Каким-либо способом спровоцируем конденсацию пара. Около 10г водяного пара будет сконденсировано в этом объёме 1м3. Это соответствует выделению 25кДж энергии. При этом система будет работать как лазер. Если обеспечить движение воздуха в системе со скоростью 1м/с, то при разумном значении кпд 8 % можно создать импульсный генератор мощностью 2 квт и частотой 1гц. Для сравнения, солнечная батарея площадью 1м2 обеспечивает мощность 100 вт при наличии солнечного освещения.

6.6. Образование грозовых облаков и ураганов, очевидно, сопровождается мощным ПеТа излучением. Его регистрация может служить, наряду с другими существующими способами, целям грозовых предупреждений. Дополнительные сведения о структуре грозовых облаков и ураганов также могут быть получены.

6.7. Излучение является одним из ключевых элементов физики атмосферы. Для решения научных проблем, лежащих в основе глобального изменения климата создана в том числе Международная Программа Измерения Атмосферной Радиации (Atmospheric Radiation Measurement Program — ARMP). Её деятельность сфокусирована на роли облаков в радиационных атмосферных процессах. ПеТа эффект может включаться во все расчёты энергетического баланса в атмосфере. В частности, инфракрасное переизлучение в космос, особенно в результате формирования облаков на большой высоте, служит одним из каналов охлаждения атмосферы. «Искусственное образование таких облаков могло бы обеспечить дополнительное охлаждение земной атмосферы», — считает Виталий Татарченко. То есть влияние водяного пара на энергетический баланс в атмосфере гораздо сильнее, чем это предполагают все современные модели, и усиление парникового эффекта объясняется не столько увеличением содержания СО2 в атмосфере, сколько изменением содержания водяного пара.

6.8. ПеТа излучение может быть использовано для обнаружения воды на других планетах.

6.9. ПеТа эффект объясняет чрезмерное ИК излучение и цвет других планет, например, природу большого красного пятна Юпитера. ПеТа излучение есть результат конденсации и замерзания в верхних слоях атмосферы газов, предварительно нагретых у поверхности и конвективно поднимающихся вверх

6.10. В окне прозрачности атмосферы — в диапазоне длин волн от 7 до 14 мкм ни один из составляющих атмосферу газов не имеет полос поглощения. Поэтому аномально высокое поглощение в этом диапазоне оставалось непонятным на протяжении многих лет. ПеТа эффект объясняет это явление. В США группа исследователей во главе с М. Брюстером доказала это теоретически и экспериментально.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Ссылки

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий ПеТа (Перельмана – Татарченко) излучение

Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.