Певзнер, Яков Александрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Певзнер Яков Александрович»)
Перейти к: навигация, поиск
Яков Александрович Певзнер
Дата рождения:

15 января 1914(1914-01-15)

Место рождения:

Гомель

Дата смерти:

2003(2003)

Страна:

СССР СССРРоссия Россия

Научная сфера:

экономика, японоведение

Место работы:

Институт мировой экономики и международных отношений

Альма-матер:

Московский институт востоковедения

Награды и премии:


Певзнер Яков Александрович (Хацкелевич) (19142003) — советский российский экономист, политолог, японовед.





Образование

Родился в Гомеле.Окончил электротехникум им. Красина. В 1932 поступил учиться в Институт философии, литературы и истории. После первого семестра перешел на японский факультет Московского института востоковедения. Окончил этот институт, затем аспирантуру Института мирового хозяйства и мировой политики (ИМХМП), ученую степень кандидата экономических наук ему присвоили 11 июня 1941.

Профессор, доктор экономических наук (1961).

Разведчик

В 1941 направлен в Китай по линии военно-морской разведки. Официально работал директором организации «Совэкспортлес». Входил в состав «шанхайской пятерки» советских разведчиков. В конце 1942 арестован японской жандармерией, прошел через тюрьму и пытки, был обменен и вернулся в СССР.

Научная деятельность

В 1945 вернулся в Институт мирового хозяйства и мировой политики, занимался научной деятельностью. В 1947 ИМХМП был ликвидирован (после того, как его директор академик Е. С. Варга впал в немилость у И. В. Сталина), а часть его сотрудников, включая и Я. А. Певзнера, были переведены в отдел капиталистических стран Института экономики АН СССР.

С 1956 работал в Институте мировой экономики и международных отношений, где руководил японоведческими исследованиями. Возглавлял группу по изучению Японии, отдел экономики Западной Европы и Японии, отдел Японии. Лауреат Государственной премии СССР (1977). Кавалер орденов Трудового Красного знамени (СССР), «Благородное сокровище» III степени (Япония, 1994).

Главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, до конца жизни работал в Центре Азиатско-тихоокеанских исследований этого института. В 1990-е занимался вопросами теории социал-демократии и критики коммунизма и ортодоксального марксизма.

Один из крупнейших российских японоведов, автор ряда книг, посвященных анализу экономики современной Японии и теоретическим проблемам экономики капитализма. Создал школу специалистов по Японии, отвергнувших пресловутый классовый подход и провозгласивших строгую научную объективность главным критерием оценки творческих усилий. Его произведения сделались настольными учебными пособиями для поколений студентов. В течение многих десятилетий был «невыездным», впервые посетил Японию лишь в 1988.

«Вторая жизнь»

В течение нескольких десятилетий вёл дневниковые записи, которые опубликовал в 1995 в книге «Вторая жизнь». Судя по его дневниковым записям, по крайней мере к концу 60х годов Певзнер окончательно разочаровался и в ленинизме как политической теории и в «реальном социализме», несмотря на то, что он неоднократно избирался в партком института[1]. В книге он признался[2]:

Процентов 25-30 того, что я писал в своих книгах и статьях, было правдой... но эту правду я мог давать, только обрамляя её ложью... Были диссиденты, были умственные рабы, и были люди, державшие кукиш в кармане. Я, видимо, отношусь к последним.

Труды

Напишите отзыв о статье "Певзнер, Яков Александрович"

Примечания

  1. Черкасов П. П. [americana.socionet.ru/files/IMEMO_book.pdf ИМЭМО. Портрет на фоне эпохи]. — М.: Весь мир, 2004. — 572 с. — ISBN 5-7777-0279-1.
  2. Латышев И. А. Япония, японцы и японоведы. (Как складывались и освещались в печати во второй половине ХХ века советско-японские и российско-японские отношения) — М.: Изд. «Алгоритм», 2001

Ссылки

  • [www.edurss.ru/cgi-bin/db.pl?cp=&lang=Ru&blang=ru&list=78&page=Book&id=1689 Биография.]


Отрывок, характеризующий Певзнер, Яков Александрович

– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.