Пейтингерова таблица

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Певтингерова таблица»)
Перейти к: навигация, поиск

Пейтингерова или Певтингерова таблица (лат. Tabula Peutingeriana или лат. Peutingeriana Tabula Itineraria) — пергаментная копия с древней римской карты, созданная в XIII веке монахом из Кольмара (Эльзас). На ней изображены римские дороги и основные города Империи. Карта получила своё название по имени одного из владельцев — Конрада Пейтингера, немецкого гуманиста и любителя древностей, жившего в XV — XVI вв.

В 2007 году Пейтингерова таблица вошла в список «Память мира» ЮНЕСКО.





История

Оригинал карты был создан в период между I веком до н. э. и V веком н. э.[1] Предположительно Пейтингерова таблица восходит к карте Агриппы, составленной для его тестя императора Октавиана Августа. Затем на протяжении нескольких веков в карту вносились изменения и уточнения. Вероятно, карта была исправлена в IV веке, так как на ней обозначен Константинополь, названный так Константином Великим 11 мая 330 года. С другой стороны, на Пейтингеровой таблице есть изображения городов на территории современной Германии, разрушенных или покинутых после V века, что свидетельствует о том, что в V веке в карту перестали вносить изменения.

Сохранившийся манускрипт датируется XIII веком. Он был создан неизвестным монахом из Кольмара, который сделал копию с древнего оригинала около 1265 года.

В 1494 году Конрад Цельтис обнаружил карту в библиотеке Вормса. После его смерти в 1508 году карта по завещанию перешла к его другу Конраду Пейтингеру (14651547).

В 1591 году карта была частично опубликована издательским домом Жана Море (Jan Moretus) под названием «Fragmenta tabulæ antiquæ». Через несколько лет, в декабре 1598 года, тот же издательский дом в Антверпене выпустил полный вариант карты — копию, выполненную Абрахамом Ортелием под патронажем бургомистра Аугсбурга и мецената Маркуса Вельзера[2], приходившегося родственником Пейтингеру. Тираж насчитывал 250 экземпляров.

Семья Пейтингеров владела картой до 1714 года. Затем она некоторое время переходила из одних рук в другие, пока не была продана за сто дукатов Евгению Савойскому. После его смерти в 1736 году карта была приобретена Имперской дворцовой библиотекой Габсбургов (Hofbibliothek), где и находится до сих пор.

Сейчас Пейтингерова таблица хранится в Австрийской национальной библиотеке в Хофбурге (Вена) и редко демонстрируется публике[3].

Описание

Пейтингерова таблица состоит из 11 пергаментных листов. В целом длина карты — 6,75 м, а ширина — 0,34 м[4]. На ней изображены римские дороги, длина которых в сумме составляла около 200 тыс. км, а также отмечены города, моря, реки, леса и горы. На карте представлена вся Римская империя, Ближний Восток и Индия, отмечены Ганг, Шри-Ланка (лат. Insula Taprobane) и даже Китай.

На первом листе изображены восточная часть Британских островов (географически — юго-восток острова Великобритания, современные графства Эссекс, Кент и Восточный Суссекс), Голландия, Бельгия, часть Франции и западная часть Марокко. Отсутствие Иберийского полуострова заставляет предположить, что до наших дней не дошел двенадцатый лист, на котором должны были быть изображены Испания, Португалия и западная часть Британских островов. Ниже представлена вся карта, а черно-белый фрагмент — это попытка реконструкции утерянного двенадцатого листа Пейтингеровой таблицы, выполненная Конрадом Миллером в 1887 году.

Реконструкция Пейтингеровой таблицы, сделанная Конрадом Миллером в 1887 году

На карте обозначены 555 городов и около 3500 достопримечательностей (например, маяки, святые места). Города отмечены двумя домиками, а особо значимые (например, Рим, Константинополь, Антиохия) — специальными пиктограммами в виде медальонов.

Расстояния и ландшафты представлены не так, как на современных картах. Пейтингерову таблицу можно назвать скорее схемой, чем картой, так как законы перспективы и масштабирования в то время не соблюдались. Впрочем, создатель карты и не ставил перед собой такую цель — карта использовалась для того, чтобы узнать, как проще добраться из одного населенного пункта в другой, какое расстояние их разделяет и прочую подобную информацию.

Есть на карте и ошибки, допущенные копиистом. Например, город Гренобль назван Culabone, в то время как в античности он назывался Cularone (Cularo). Иногда копиист, указывая расстояния между почтовыми станциями, случайно заменял римскую цифру V на II и наоборот.

См. также

Напишите отзыв о статье "Пейтингерова таблица"

Литература

Ссылки

  • [www.webgeo.ru/index.php?r=57&id=25 История развития картографии до Великих географических открытий]
  • [geo.1september.ru/2004/43/29.htm Шейкин А. Шесть метров дорожной карты] (Хрестоматия «Точки и линии. Кое-что из занимательного картоведения». Составитель Ю. Н. Лазаревич)
  • [www.romansites.com/carta_dell'impero.htm Roman Sites: complete scan of Tabula Peutingeriana 13th century] (Скан Пейтингеровой таблицы XIII века на сайте «Roman Sites»)  (англ.)  (итал.)
  • [www.fh-augsburg.de/~harsch/Chronologia/Lspost03/Tabula/tab_intr.html Bibliotheca Augustana: complete scan of Tabula Peutingeriana 1887—1888] (Скан Пейтингеровой таблицы 1887—1888 гг. на сайте «Bibliotheca Augustana»)  (англ.)
  • [www.livius.org/pen-pg/peutinger/map.html Peutinger Map article by Lendering] (Статья Джона Лендеринга о Пейтингеровой таблице)  (англ.)

Примечания

  1. Levi A. and M. Itineraria picta: Contributo allo studio della Tabula Peutingeriana. Rome: Bretschneider, 1967.
  2. John P. Considine. [books.google.ru/books?id=cqBkQFiTbX4C Dictionaries in early modern Europe: lexicography and the making of heritage]. — Cambridge University Pres, 2008. — P. 136. — 393 p.
  3. [akado.com/science/2007/11/27/romemap/ Древнеримские дороги дошли до публики]
  4. В английской Википедии указана длина 6,75 м, во французской — 6,82 м.

Отрывок, характеризующий Пейтингерова таблица

Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.