Певческая академия Драйсига

Певческая академия Драйсига (нем. Dreyssig'sche Singakademie für Oratorien, Cantaten, Messen u. a. geistliche Musik) — немецкий хоровой коллектив, действовавший в Дрездене. Был основан в 1807 году по образцу Берлинской певческой академии хормейстером и органистом Антоном Драйсигом.

В 1830—1857 гг. академией руководил Иоганн Готлоб Шнайдер, в 1857—1867 гг. — Адольф Рейхель, затем до 1873 г. Густав Меркель, с ней также постоянно сотрудничал в качестве дирижёра Адольф Бласман: в зрелый период состав коллектива доходил до 100 хористов. Среди заметных страниц истории коллектива — гастроли в Санкт-Петербурге в 1839 г., в ходе которых впервые в России была исполнена Торжественная месса Людвига ван Бетховена, и участие в исполнении Девятой симфонии Бетховена под управлением Рихарда Вагнера (1846); кроме того, академия пропагандировала в Дрездене хоровую музыку Иоганна Себастьяна Баха. Известно также, что репетиции Академии посещал Эрнст Теодор Амадей Гофман в период работы над статьёй «Старая и новая церковная музыка». В 1865 г. Академия Драйсига выступила основным организатором первого фестиваля Немецкого певческого союза, прошедшего в Дрездене и собравшего множество германских хоров. Затем, с возникновением в Дрездене других постоянно действующих хоровых коллективов, значение Академии Драйсига стало ослабевать, и в середине 1930-х гг. она прекратила своё существование.

Литература

• Otto Schmid. Geschichte der Dreyßigschen Sing-Akademie zu Dresden. Zur 100-jährigen Jubelfeier (5. März 1907). — Dresden, 1907.
• Die Dreyßigsche Singakademie in Dresden. Bach im Exil. // Bach und die Nachwelt. / Hg. von Michael Heinemann und Hans-Joachim Hinrichsen. — Bd. 1 (Laaber 1997). — S. 327—347.

Ссылки

• [www.musicamigrans.de/corporations/de/institutions/T40795/properties Dreyssig’sche Singakademie <Dresden>] // Musica migrans: Musikinstitutionen in Mittel- und Osteuropa  (нем.)

Отрывок, характеризующий Певческая академия Драйсига

– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.