Пегги Сью
Поделись знанием:
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
 |
Описание сюжета в статье или разделе является слишком длинным или подробным в сравнении с остальным текстом статьи. Пожалуйста, отредактируйте статью, чтобы в ней описывалось произведение, а не просто пересказывался сюжет.
|
Пегги Сью — главная героиня подростковой серии книг «Пегги Сью и призраки» французского писателя Сержа Брюссоло.
Содержание
Биография
Пегги Сью Фэервей — девушка 14-и лет, путешествующая вместе со своими верными друзьями Синим псом и Себастьяном. У Пегги необыкновенный дар - она может видеть призраков (что обернулось ей немалыми проблемами). В этих книгах она путешествует по разным загадочным и необыкновенным местам.
Список книг в серии
- Рассказ: Кто скребется за стеной?
- 1. День синей собаки
- 2. Сон демона
- 3. Бабочка из бездны
- 4. Заколдованный зоопарк
- 5. Чёрный замок
- 6. Подземное чудовище
- 7. Восстание драконов
- 8. Красные джунгли
- 9. Волшебный свет
- 10. Волк и фея
- 11. Проклятый цирк
- 12. Дерево из ниоткуда
- 13. Принцесса и свинцовый человек
- 14. Хрустальные слёзы (Не переведена на русский)
Где можно прочитать книги
www.litmir.co/books_in_series/?id=485
Планеты и фантастические миры в цикле
- Вселенная Миражей — волшебный мир, созданный снами могущественного демона по прозвищу Спящий Гений. Вселенная часто менялась в зависимости от сновидений Гения. Одни из особенностей этой волшебной Вселенной — разнообразие её миров, полная подвластность желаниям людей, которым миражи старались заманить, как можно больше, в частности, подростков. Именно туда Невидимки во 2 части заманили Пегги Сью, чтобы та погибла в ловушках сада и дворца Гения, сны которого они превращали в кошмары.
- Планета Невидимок — планета, прародина Невидимок, уничтоженная в 3 части.
- Зета — планета в иной галактике, много тысячелетий назад практически уничтоженная пролетающей мимо кометой. На Зете обитали высоко развитые существа, напоминающие древних динозавров Земли, которые успели предсказать выход кометы на орбиту их планеты, а также спрятать себя в миллионы искусственных яиц, чтобы в итоге возродиться на другой планете (4 часть)
- Кандарта — шестая планета в Солнечной системе в галактике Зелёной Обезьяны. Кандарта была давно заселена людьми, которых привлёк огромный запас полезных ископаемых. Впоследствии люди выяснили, что планета — гигантское яйцо, плавающее в космосе, снесённое много веков назад доисторическим космическим существом, а в центре яйца — живёт и развивается гигантский космический осьминог женского пола, которого жители Кандарты прозвали Пожирательницей. Пожирательница долгое время дремала, а теперь, пробудившись, решила продолжить существование своего рода, потому что она — последний представитель своего вида. Для воплощения своего коварного плана она похищала своими щупальцами детей Кандарты, чтобы по их образу составить из своей шкуры и плоти супер-клонов, которых она расселит по всей галактике, чтобы те в свою очередь продолжили их вид и захватили Вселенную.
- Зантора — далёкая планета, находящаяся в галактике Андромеды. Много тысяч лет назад на этой планете произошел ужасающий природный катаклизм, вроде глобального похолодания, почти уничтоживший все живые организмы на планете, кроме драконов, спрятавшихся в недрах земной коры и питавшихся лавой. Впоследствии, планета была колонизирована, люди построили на неё большие города, посёлки, но планета на которой ранее жили вовсе не люди, а слабо развитые существа — обычные животные — начала выпускать из своих недр в атмосферу и гидросферу некую магическую субстанцию, превращавшую людей в животных. Поначалу люди страшились этого, считая, что это — проклятье за колонизацию планеты, что она превращает всех в чудовищ. На самом деле, превращение проходило совсем иным образом: злые и жестокие люди превращались в грозных зверей (волков, медведей, тигров, львов), а добрые и уравновешенные — в маленьких зверей (зайцы, кролики, суслики).
- Анкарта — родная планета Анны-Софии, с которой её увезли ещё ребёнком. Государства планеты выглядят на уровне развития европейских стран эпохи раннего Нового времени, однако по уровню научных знаний состоят в значительной вышине (даже перед современными знаниями жителей Земли). Большинство стран на планете — могущественные империи и военные державы, часто разрываемые враждой между друг другом из-за территорий. Планета обладает удивительной историей, населена невероятными жителями — мифическими существами (гномами, ведьмами, магами).
Персонажи
- Пегги Сью — (настоящее имя Анна-София, владелица Черных Земель, младшая дочь королевы Азены и короля Вильяма Третьего) ей 14 (1-9 книга) — 15 лет (в 10-11 книгах), 16 исполняется Пегги в 12 серии, как раз при её возвращении с Анкарты на Землю. Во всех повестях Пегги представлена сильной, храброй и добродушной личностью, довольно умелой, умной, умеющей не теряться в самых безвыходных ситуациях, однако довольно доверчивой и ранимой (особенно, когда её парень Себастьян забыл и бросил).
Пегги родилась, как воин для уничтожения расы Невидимок, грозящих истребить человечество (из-за чего её родная мать и оставила свою дочь на Земле, чтобы запутать злодеев, пытавшихся убрать её, видя в ней и в её мистическом даре угрозу). В 1 четырёх частях носила очки, в 5 серии избавилась от плохого зрения после посещения колдуньи в городе Исенгрин. В кого бы она не влюблялась, всех её бойфрендов ждали неприятности:
- Дадли (1 серия) — получил амнезию после взрыва волшебного синего солнца.
- Себастьян (2-7 серия) — едва не погиб несколько раз в стране миражей, в городке Аквалия и в ходе случая в Чёрном замке, когда стал последним воином древней расы космических крокодилов и едва не уничтожил Вселенную, убив последнего гигантского угря. Позабыл Пегги на планете Зантора, превратившись в оборотня.
- Шин Доггерти (3 серия) — молодой механик, был влюблен в Пегги, поэтому ненавидел Себастьяна. В подземном вулкане рассыпался на сотни кусочков, но после помощи бабочки из бездны возродился в виде человека с лицом в виде мозаики, но со способностью проходить через лабиринты и решать сложные головоломки.
- Мартина (4 серия)- жительница Аквалии, которая помогает Пегги разобраться в чём же дело.
- Наксос (8-9 серия) - был ранен красным единорогом в марсианском лесу, но исцелен при помощи животворной глины.
- Колин Манике (10 серия) — был ранен отравленной стрелой, одет в проклятые доспехи воина-волка, погиб в водах проклятого озера.
Пегги очень часто спасала мир, человечество и другие планеты, среди её подвигов:
- Борьба с Невидимками (1-3 часть)
- Путешествия в стране миражей и в замке Демона (2 часть)
- Спасение мистической бабочки из бездны (3 часть)
- Спасение Земли от воскрешения древней расы жителей планеты Зета, уничтоженной много тысячелетий назад кометой (4 часть)
- Спасение Земли и почти всей Вселенной от битвы космических крокодилов и гигантских угрей, вызвавшей Апокалипсис (5 часть)
- Спасение планеты Кондарты от пробуждения гигантского подземного чудовища (6 часть)
- Выяснение секрета планеты Зантора, на которой долгие годы хозяйничала мутация, превращавшая людей в чудовищ (7 часть)
- Путешествия в джунглях зоопарка в колледже супергероев (8 часть)
- Спасение планеты, замороженной богами (9 часть)
- Приключения в лесах Анкарты — своей родной планеты, борьба с феями и спасение Анкарты от пробуждения каменных великанов (10 часть)
- Спасение Анкарты и почти всей Вселенной от нашествия даззаков — агрессивного и воинственного инопланетного народа, мечтавшего покорить всю Вселенную (11 часть)
- Путешествие по загадочному миру гигантского Мирового Дерева (12-13 часть)
В 8 части Пегги проходит учёбу в секретном колледже супергероев, в котором разыгралась трагическая кровавая война, в ходе которой колледж оказался разрушен, а его студенты и персонал — убиты космическими животными, вырвавшимися на свободу. Пегги и горстке её друзей — синему псу, Наксосу, Джеффу и Зебу — удается спастись в летающем шаре. Шар уносит в космос, где его затягивает космическим течением в иную галактику. В 9 серии Пегги, попав на проклятую планету и путешествуя в подземных пещерах, от колдуна по имени Токияши впервые узнает правду о своем рождении, а в конце за ней прилетает её мать — волшебница Азена, рыжеволосая королева. В книге «Волк и фея» Пегги возвращается на родную планету, где встречает много новых друзей, в частности: свою родную сестру Марию-Женевьеву и крестьянских парней-конюхов: Колена и Антонена. В конце Колен погибает, жертвуя собой ради спасения Пегги, которая, в свою очередь, спасает родное королевство от нападения гигантов. В «Проклятом цирке» Пегги с синим псом и своей сестрой вынуждена скрываться в землях страны Никовод, после того как власть в их королевстве захватил тира Тибо Де Шато-Юрлан. Там же они спасают страну от инопланетного народа даззаков с помощью сил могущественных божеств. Мария-Женевьева становится королевой Никовода, а Пегги поселяется в уютной хижине в тихом саду. В книге «Дерево из ниоткуда» Пегги возвращается на Землю в небольшой городок, в качестве стажера медицинского персонала лечебницы для монстров, остаётся в корнях огромного космического дерева, чтобы разыскать свою бабулю Кетти. Она очень сильно любила Себастьяна, которого встретила во 2 серии и тяжело переживала его уход в 7 серии, вспоминая о нём почти всю 8 серию и окончательно забыв о нём лишь к 9 серии. В книге «Дерево из ниоткуда» она отдаёт воспоминания о её любви к этому мальчику.
- Синий пёс — пёс с шерстью ярко-синего цвета, полученной в результате облучения искусственного солнца, сотворенного в 1 книге Невидимками. После событий 1 книги синий пёс стал самым лучшим другом Пегги и сопровождал её практически во всех её приключениях: в Стране Миражей, на Кандарте, на Занторе, в колледже супергероев и т. д.
- Наксос — один из самых близких друзей Пегги, с которым она познакомилась во время учёбы в колледже супергероев (события книги «Красные джунгли») и с которым пережила все опасности зоопарка, колледжа, а также спасла замороженную планету от гибели. Очень веселый, смелый и дружелюбный юноша и преданный друг, одна из особенностей которого — его волосы, состоящие из чистого золота, а также нечеловеческая сила, данная ему животворной волшебной глиной, которая также излечила его после того, как его едва не убил красный единорог. Имеет сильную привязанность к Пегги, не очень ладит с Джеффом, но после 9 книги вынужден оставить Пегги и вернуться на Землю, чтобы жить нормальной жизнью.
- Джефф — высокомерный и нахальный мальчишка, одноклассник Пегги и Наксоса в колледже супергероев, хочет стать героем. В «Красные джунгли» Пегги спасла его с космической станции, в которой находился колледж и с тех пор он в её компании, несмотря на то, что сначала оба проявляли друг к другу презрение. В книге «Волшебный свет» они попадают на странную планету, проклятую много веков назад древними богами, которые заморозили планету. Но один из выживших людей построил маяк, поддерживающий жизнь, свет и тепло на планете, но маяк стал неисправен. Джефф помогает Пегги разгадать тайну маяка, а потом после всех приключений возвращается домой, на Землю.
- Зеб — существо, слепленное Пегги из животворной глины во время приключений в джунглях зоопарка на втором этаже колледжа супергероев. Девочка хотела воссоздать Себастьяна, бросившего её, и когда она его лепила, она представляла себе его в идеале. Зеб получился добрым и смелым. Он может создавать условия, необходимые для жизни, но его кожа имеет зеленоватый оттенок, что иногда пугает людей. Он обожает свою создательницу и ради неё он погибает в книге «Волшебный свет». Его растерзал лев Бальбас, присматривающий за древним замёрзшим городом. В конце 9 книги Азена говорит Пегги, что Зеб все же остался жив, но хочет остаться на замороженной планете, чтобы помогать местным жителям бороться с хрустальной зимой.
- Лоба — сильная и смелая воительница лет 17, в прошлом — выпускница колледжа супергероев, а потом — пленница адских красных джунглей, не сумевшая пройти опасный экзамен, поэтому прятавшаяся с некоторыми уцелевшими в подземном бункере. Во многом очень помогла Пегги, став её подругой, но впоследствии погибла во время битвы студентов с чудовищами из джунглей.
- Колин Манике — парень, которого встречает Пегги в книге «Волк и Фея». Сильный и смелый юноша, который устроился конюхом в дворцовые конюшни, чтобы заработать денег для бедной семьи. Влюблен в Пегги. Он узнает о интриге разворачивающейся под самым носом у всех, затеянной Тибо Де Шато-Юрланом — женихом Пегги. В ходе чего был посажен в тюрьму, а затем отправлен в Темный Лес, где был подстрелен слугой Тибо. Колин начинает погибать от отравленной стрелы, но его находит Лесная Дева, Мария-Женевьева, сестра Пегги. Единственный способ спасти Колина — найти проклятые доспехи барона Эрвана де Бреганога, умершего воина-волка, но магия этих доспехов превращает Колена в бессмертного, но жестокого оборотня. Колен погибает в пучинах озера, воды которого превращают все в камень, помогая и защищая Пегги Сью. Перед этим он вручает Марии-Женевьеве волшебное кольцо с фамильным гербом Бреганогов, с помощью которого она сможет вызвать его из мира мертвых, чтобы он смог спасти любимую.
- Мария-Женевьева — родная сестра Пегги, о которой та узнает только в книге «Волк и фея» и которую Пегги и многие люди в королевстве считали погибшей от лап диких собак астролога, на самом же деле — учившаяся в лесной школе фей. Влюблена в Колина и из-за этого отчасти ненавидит свою сестру, ради которой тот готов на все. Мария-Женевьева — довольно дерзкая, но очень дружелюбная девушка. Носит маску (в книге «Проклятый цирк» маска ей уже не будет нужна, так как древние боги изменят её внешность) потому, что в школе фей за плохие оценки ей изуродовали лицо. После смерти Колина в водах проклятого озера становится врагом королевства, как и её сестра, и вынуждена скрываться в землях страны Никовод. Впоследствии, после спасения Никовода от нашествия даззаков, становится новой королевой Никовода и самой знаменитой волшебницей страны.
- Кэтти Эрин Флэнаган — бабушка Пегги, которая на самом деле не родная ей, но от этого любит названую внучку ещё сильнее. В своей деревне под названием Шака-Кандаррек она местная колдунья и даёт напрокат жителям деревни котов, которые снимают напряжение. В 4 книге перебралась на жительство в курортный городок Аквалия. Кэтти во многом помогала Пегги и синему псу, оказала неоценимую помощь во время их приключений на Занторе. Однако, вскоре, после восьмой серии она решает бросить колдовство. В книге «Дерево из ниоткуда» Кэтти становится главным ветиранаром лечебницы для монстров и руководительницей заповедника для оборотней, куда приглашает работать и Пегги Сью. Там же описано, что она носит футболку с надписью «Колдовство — это глупо!», что доказывает о её неприязни к магии. В этой же книге она отправляется на ветки гигантского дерева и не возвращается из его плена, из-за чего Пегги отправляется ей на помощь, осознавая, что дерево угрожает не только тихому городку, но и всей цивилизации.
- Себастьян — первый парень Пегги, который помог ей преодолеть все ловушки Страны Миражей и спасти родителей из плена мира сновидений. В книге «Сон демона» ему 69 лет, но так, как он всё время с 15-16 лет жил в мираже, то остался подростком. Из-за этого он подвергся наказанию властелина миражей: его тело состоит из песка в реальном мире, а чтобы он не рассыпался, его нужно поливать чистой водой. Однако парень избавляется от этого заклятья в книге «Черный замок», после операций космического робота-хирурга, обитавшего в средневековом аббатстве и брошенном там своими создателями — космическими крокодилами. В 6 серии Себастьян помогает Пегги бороться с подземным чудовищем. В книге «Восстание драконов» он превращается в волка, забывает про Пегги и влюбляется в Изи — юную ведьму, которая тоже стала волчицей. В последней книге ему становится 70 лет. Тогда-то Себастьян, чудом вспомнив Пегги, выясняет, что на Земле бабушке Кэтти и всему человечеству грозит опасность. Он перелетает всю галактику, находит Пегги на её родной планете и вместе с ней прилетает снова на Землю.
- Изи — юная рыжеволосая ведьма из города Омакайдо, на планете Зантора, которую Пегги встретила во время событий 7 серии книги, и которая под действием мутации превратилась в волчицу и увела у Пегги Себастьяна.
- Зарк — верховный судья и покровитель города Омакайдо, хранитель секретного яда.
- Меканикус — королевский лекарь Омакайдо, маг и главный помощник Зарка. Был подозрительно настроен против Пегги Сью и её друзей.
- Дженнифер — молодая крестьянка, которую Пегги, Себастьян и синий пес встретили в деревушке Блэк-Четоу, в 5 части. Жила с отцом в прицепе фургона на заброшенной свалке автомобилей. В конце концов помогла друзьям разгадать загадку Чёрного замка и его таинственного обитателя, которого долгое время считали чародеем-лекарем, а оказавшимся — роботом-хирургом.
- Дьяблокс Неустрашимый — один из знаменитых супергероев 20 века. В настоящее время, когда Пегги встретила его в колледже для супергероев, он уже состарился и даже ослаб. Обладает деспотичным, грубым и самоуверенным характером, что показывается в его уверенности в том, что он и отряд его студентов сумеет противостоять натиску космических животных. В итоге погиб в решающей схватке в саду колледжа, затоптанный гигантскими слонами.
- Анабиус Торкеваль Массалия — главный военнокомандущий военными силами планеты Кондарты, который призвал на родную планету Пегги Сью, чтобы просить её спасти их расу от подземного чудовища.
- Токияши — волшебник, обитающий в подземной стране замороженной планеты, чью дочь Юки Пегги спасла из морского плена волшебного океана (однако Юки пыталась мстить Пегги, так как была изуродована, в ходе чего была съедена подземним чудовищем). Именно Токияши рассказал Пегги тайну о её рождении, а потом помог ей спасти планету, вылечив медузу целебным порошком.
- Аразала — механик волшебного маяка, которого герои встретили в 9 части. Именно Аразала рассказал подросткам печальную историю замороженной планеты и тайну маяка, а также, что именно нужно сделать, чтобы починить маяк окончательно. Спустиля из башни маяка на ковре-самолёте, который ему одолжила Пегги.
- Азена — родная мать Пегги и Марии-Женевьевы, которая в 1 книге помогала ей бороться с Невидимками, представляясь волшебницей из иной галактики, а на самом деле являющаяся величественной королевой планеты Анкарты. В прошлом была в хороших отношениях с волшебником Токияши. Вернулась за дочкой в конце 9 книги. В 10 книге держалась холодно с младшей дочерью, чтобы не показать свою слабость к ней, поэтому Пегги сомневалась, что мать её любит. Была уколота волшебной палочкой, после чего уснула на целый век.
- Вильям Третий — родной отец Пегги, которого она плохо помнит, король Анкарты и муж Азены. Мало заботился о судьбе дочерей и даже о судьбе королевства. Усыплен на целый век Тибо Де Шато-Юрланом в ходе дворцового заговора.
- Графиня Де Манвиффлор — старая и очень уважаемая графиня, подруга Азены и наставница Анны-Софии и Марии-Женевьевы. Очень не любила Анну-Софию, считая, что та после долгого пребывания на Земле, на планете «пещерных людей» никогда не поддастся обучению и не станет такой, как все светские люди её рода.
- Антонен — юный крестьянин, лучший друг Колена Манике и Анны-Софии.
Тибо Де Шато-Юрлан — главный антагонист в 10 книге, молодой, но нахальный и жестокий барон, пытавшийся захватить власть в королевстве, для чего требовалось устроить смерть принцессы Анны-Софии. По его вине в проклятом озере погиб Колин Манике, а когда Пегги и её сестра бежали из страны, был назначен верховным монархом и стал узурпатором, но продолжал разыскивать сестер. Потом же он передумал, узнав, что Мария-Женевьева стала королевой Никовода, а помогли ей в этом могущественные божества.
- Дени Де Монтовер — молодой и беспечный граф, лучший друг Тибо Де Шато-Юрлана.
- Сафра Раанит — фея-воительница, руководительница лесной школы фей, которая поклялась отомстить Пегги Сью за кражу сонной иглы. Впоследствии отказалась от этой затеи, узнав, что Пегги и её друзья находятся под прикрытием древних богов в Ниководе.
- Астракос — король Никовода, страны, которая была почти опустошена из-за колдовских слонов набу, питомцев даззаков. Также стал жертвой набу, как и все его подданные.
Напишите отзыв о статье "Пегги Сью"
Отрывок, характеризующий Пегги Сью
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.
На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
