Альварадо, Педро де

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Педро де Альварадо
Pedro de Alvarado y Contreras<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Официальный портрет Альварадо</td></tr>

Генерал-капитан Гватемалы
1523 — 1526
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Хорхе де Альварадо
Генерал-капитан Гватемалы
1530 — 1533
Предшественник: Агустин Франсиско де Ордунья
Преемник: Хорхе де Альварадо
 
Вероисповедание: Католицизм
Рождение: 1485 или 1495
Бадахос, Эстремадура
Смерть: 4 июля 1541(1541-07-04)
Ночистлан, Сакатекас
Место погребения: Мичоакан, в 1580 году перезахоронен в соборе Сантьяго-де-лос-Кабальерос
Супруга: 1) Франсиска де ля Куэва (в 1527),
2) Беатрис де ля Куэва (в 1537—1541)
Луиса де Тласкала (наложница)
Дети: 3 сына и 2 дочери (от наложницы и любовницы)

Пе́дро де Альвара́до и Контре́рас (исп. Pedro de Alvarado y Contreras; около 1485, Бадахос, Эстремадура, Испания — 4 июля 1541 г., близ Гвадалахары, Новая Испания) — видный испанский конкистадор с титулом аделантадо, отвечавший за покорение Центральной Америки, первый губернатор Гватемалы. Индейцы называли его «Тонатиу» (аст. Tonatiuh, «Солнце») за ярко-рыжий цвет его волос. Отличался чрезвычайной жестокостью, в силу чего стал одним из ключевых персонажей «Чёрной легенды».





Биография

Происхождение

Родился в Бадахосе в знатной семье потомственных военных. Его отцом был Гомес де Альварадо-и-Мехиа (Gómez de Alvarado y Mexía), женатый дважды: сначала на Тересе Суарес де Москосо-и-Фигероа, потом на Леонор де Контрерас (дочь Гонсало Контрераса де Карвахаля и Исабель Гутьерес де Трехо-и-Ульоа). От первого брака у Гомеса была дочь Исабела, от второго — восемь детей:

  • Педро де Альварадо и Контрерас.
  • Гонсало де Альварадо и Контрерас — в 1510 году уехал в Индии с дядей Диего.
  • Хорхе де Альварадо и Контрерас — в 1510 году уехал в Индии с дядей Диего. завоеватель Мексики и Гватемалы, основатель городов. Умер в 1553 году.
  • Гомес де Альварадо и Контрерас — в 1510 году уехал в Индии с дядей Диего.
  • Эрнандо де Альварадо и Контрерас — в 1510 году уехал в Индии с дядей Диего.
  • Хуан де Альварадо и Контрерас — в 1510 году уехал в Индии с дядей Диего.
  • Сара де Альварадо и Контрерас — сестра-близнец Педро.
  • Каталина де Альварадо и Контрерас[1]

О ранних годах жизни и точной дате рождения сведений почти нет.

Переезд в Америку

В 1510 г. Альварадо отправился на Эспаньолу вместе с дядей Диего де Альварадо и Мехия де Сандоваль (исп. Diego de Alvarado y Mexía de Sandoval) и пятью младшими братьями. Участвовал в экспедиции Хуана де Грихальва на Юкатан, где получил представление о богатствах Мексики.

В команде с Кортесом

В 1519 г. вошёл в отряд Эрнана Кортеса, командуя одним из 11 судов экспедиции. Был одним из 16 конных рыцарей первоначального отряда. В дальнейшем был доверенным лицом Кортеса, фактически его заместителем. Именно Альварадо был оставлен комендантом захваченного Теночтитлана, когда появились известия о высадке Нарваэса. Впервые проявил свою жестокость, без видимых причин перебив множество знатных ацтеков, собравшихся для религиозной церемонии. Во время «Ночи печали» (исп. La Noche Triste, 1 июля 1520 г.) командовал арьергардом. В мифологию Конкисты вошёл Salto de Alvarado («Прыжок Альварадо») — не желая попасть в руки восставших индейцев, лейтенант Альварадо воспользовался копьём как шестом для прыжков в высоту.

Завоевание Гватемалы

В 1524 г. Альварадо по поручению Кортеса повёл испанцев на покорение Гватемальского нагорья. Задача облегчалась тем, что эта страна была населена враждебными друг другу народами семьи майя — какчикелями и киче. По отношению к индейцам он вёл себя крайне жестоко: деревни сжигались, а их жителей бросали на растерзание псам. Восстание индейцев под предводительством Атлакатля заставило испанцев отступить на север, сам Альварадо был тяжело ранен в бедро.

В 15271531 гг. Альварадо, получив от короля титул губернатора и аделантадо, обосновался в основанном им городе Сантьяго-де-лос-Кабальерос. Оттуда он рассылал отряды на покорение Белиза, Гондураса и Сальвадора. Был пожалован кавалерством ордена Сантьяго де Компостела.

Завоевание Эквадора и кончина

В 1534 г. Альварадо, втайне от короля, отправился на покорение Эквадора, но встретил там отряд людей Писарро во главе с Белалькасаром. Дело чуть было не дошло до схватки, но в последний момент Альварадо передумал и продал свои корабли и боеприпасы Диего де Альмагро за 100 тыс. песо золотом. Альварадо погиб при подавлении восстания индейцев: близ Ночистлана в Сакатекасе его сбросила собственная лошадь, и он скончался через несколько дней. Похоронен был поначалу в Мичоакане, и только в 1580 г. его дочь перевезла прах в кафедральный собор Сантьяго-де-лос-Кабальерос. Ныне собор в руинах.

После смерти Альварадо его жена в течение нескольких месяцев продолжала управлять Гватемалой, однако погибла от селя при извержении вулкана Агуа.

Личная жизнь

Законные браки

В первый раз Альварадо женился в 1527 г. на племяннице графа Альбукерки — Франсиске де ля Куэва, скончавшейся после перехода через Атлантический океан.[1] В 1537 г. конкистадор женился на её сестре, донье Беатрис де ля Куэва. Оба официальных брака Альварадо были бездетны.

Любовницы и потомки

Верной спутницей жизни конкистадора была индейская наложница, дочь тласкаланского вождя — Шикотенкатль (Xicoténcatl или Teculuace), в святом крещении — донья Луиса де Тласкала (исп. Luisa de Tlaxcala). Шикотенкатль в 1519 г. была подарена её отцом Эрнану Кортесу в доказательство верности испанцам, Кортес же подарил её Альварадо. Луиса де Тласкала в Мексике рассматривалась как законная жена Альварадо, обладала высоким общественным статусом, и сопровождала его во всех походах. Умерла она в 1535 г. и была похоронена в кафедральном соборе Гватемалы. От своей индейской наложницы Альварадо имел трёх детей:

  • Леонор де Альварадо — жена Педро де Портокаррера
  • Педро — погиб в море по пути в Испанию
  • Диего «Метис» — умер, предположительно, в 1554 году во время гражданских войн в Перу.

У него также были сын и дочь от испанских любовниц:

  • Гомес — о нём нет достоверных сведений.
  • Ана де Альварадо (Анита), вышла, предположительно, замуж за брата второй жены своего отца.[1] (Берналь Диас перепутал её с Леонор де Альварадо)

Свидетельство очевидца

Альварадо, ещё в 1537 году построил в Гватемале, где он был наместником, на самом западном краю Нового Света, в гавани Акахутлы, большой флот из 13 кораблей. Целью было: найти путь в Китай. На это предприятие Альварадо потратил почти всё своё состояние, все те громадные богатства, какие он вывез из Перу. Но вице-король, узнав об этом и предвидя успех, непременно захотел участвовать в деле. Альварадо согласился и в 1538 году прибыл в Мешико, чтоб совместно с вице-королём избрать начальника экспедиции, так как сам он не мог оставить Гватемалу в виду сильного брожения. Вот тут-то и случилось восстание в Халиско. Альварадо поспешил на помощь весьма вовремя, так как кучка испанцев была близка к истощению. Неприятель отпрянул, но продолжал отбиваться в горах; Альварадо наступал. И случилось так, что на горной тропе лошадь одного из солдат оступилась, затем опрокинулась и так сильно подмяла Педро де Альварадо, что он впал в беспамятство. Его уложили в носилки, он несколько раз приходил в себя, но вскоре умер, так как не было настоящего ухода и покоя. Так скончался один из виднейших наших товарищей, подлинный конкистадор «первого призыва». Многочисленная его семья горько плакала, больше всего убивалась его жена, донья Беатрис де ла Куева. Все мы, старые его товарищи, старались её утешить, но напрасно. И вот, неисповедимым образом случилось, что и она вскоре покинула сию юдоль печали при необычных совершенно условиях. А именно: соседний с городом Сантьяго де Гватемала вулкан, бушевавший уже трое суток, изрыгнул такой поток лавы, камней и кипящей воды, что по пути вырывались столетние деревья и пробивались самые толстые стены. Все смешалось, никто не знал, что делает сосед, отец не смел помочь сыну. Было это 11 сентября 1541 года, в воскресенье, под вечер. Почти половина Сантьяго де Гватемалы погибла, разрушен был и дом, где жила вдова Альварадо. Она с дочерьми и прислужницами спасалась в крепкой часовне, но ворвался горячий вал и всех истребил, спаслись лишь дочь и две служанки, их вытащили из-под развалин со слабыми признаками жизни. Дочь эта и осталась единственным отпрыском Педро де Альварадо, ибо сыновья тоже умерли в молодости.

Берналь Диас дель Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. Пер. Д. Н. Егорова

Напишите отзыв о статье "Альварадо, Педро де"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.euskalnet.net/laviana/gen_hispanas/alvarado.htm Pagina nueva 1]

Литература

  • [web.archive.org/web/20070308015410/mesoamerica.narod.ru/diazhis.html Берналь Диас. Правдивая история завоевания Новой Испании]
  • Gustavo González Villanueva, El testamento del Adelantado Don Pedro de Alvarado. El hombre y el mito, San José, C.R.: Promesa, 2007
  • Díaz del Castillo, Bernal (1632) Historia verdadera de la conquista de la Nueva España. Р. 266.
  • Vázquez Chamorro, Germán (2003) «La conquista de Tenochtitlan» colección «Crónicas de América», compilación de los cronistas J.Díaz, A.de Tapia, B.Vázquez, F. de Aguilar; «Relación de méritos y servicios» pp. 121–147. Dastil, S.L. ISBN 84-492-0367-8

См. также

Отрывок, характеризующий Альварадо, Педро де

«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.