Педро IV (король Арагона)

Педро IV Церемонный исп. Pedro IV el Ceremonioso араг. Pero IV Ceremonioso кат. Pere el Cerimoniós<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Арагона
1336 — 5 января 1387
Предшественник:	Альфонсо IV Кроткий
Преемник:	Хуан I Охотник
Король Валенсии
1336 — 5 января 1387
(под именем Педро II)
Предшественник:	Альфонсо IV Кроткий
Преемник:	Хуан I Охотник
Граф Барселоны
1336 — 5 января 1387
(под именем Педро III)
Предшественник:	Альфонсо IV Кроткий
Преемник:	Хуан I Охотник
Король Сардинии и Корсики
27 января 1336 — 5 января 1387
(под именем Пьетро I)
Предшественник:	Альфонсо I
Преемник:	Джованни I
Герцог Афинский
1381 — 1387
Предшественник:	Мария Сицилийская
Преемник:	Нерио I
Вероисповедание:	Католицизм
Рождение:	5 октября 1319(1319-10-05) Балагер
Смерть:	5 января 1387(1387-01-05) (67 лет) Барселона
Род:	Барселонский дом
Отец:	Альфонсо IV Арагонский
Мать:	Тереза д'Энтенса
Супруга:	1) Мария Наваррская 2) Элеонора Португальская 3) Элеонора Сицилийская 4) Сибила де Фортиа
Дети:	сыновья: Хуан I, Мартин I дочь: Констанция ещё четыре сына и четыре дочери

Педро IV Церемонный (араг. Pietro IV d'Aragón Zeremonioso, кат. Pere el Cerimoniós, 5 октября 1319, Балагер — 5 января 1387, Барселона) — король Арагона, носивший также титул короля Валенсии (под именем Педро II), короля Сардинии и Корсики (под именем Пьетро I), графа Сердани и графа Барселоны (Педро III) с 1336 года до смерти. В 1344 году он сверг короля Мальорки Хайме III и присоединил Мальорку к королевству Арагон. Всё его правление он пытался укрепить арагонскую корону против анти-централистких движений, самым значительным из которых была Арагонская уния, восстаний, а также вёл войны на Сицилии, на Сардинии, в Южной Италии, в Греции и на Балеарских островах. В 1381 году он был провозглашён герцогом Афинским.

Восшествие на трон

Педро был старшим сыном графа Урхельского Альфонсо и его жены Терезы д'Энтенса. Впоследствии Альфонсо стал королём Арагона под именем Альфонсо IV, и Педро унаследовал все его титулы, за исключением графа Урхель. Последний титул отошёл его брату Хайме, основавшему третью Урхельскую династию. После смерти отца Педро созвал кортесы в Сарагосе для коронации. Нарушив договор о вассальной зависимости Арагона от римских пап, заключённый королём Педро II, Педро IV короновался сам, без участия епископа Сарагосы, вызвав неудовольствие последнего. Также в Сарагосе посольство королевы Кастилии Элеоноры, второй жены его отца, просило подтвердить собственность на земли, переданные ей Альфонсо IV, но Педро дал уклончивый ответ.

После церемонии в Сарагосе Педро отправился на коронацию в Валенсию, сделав остановку в Лериде, чтобы подтвердить законы Каталонии и принять присягу своих каталонских подданных. Это вызвало крайнее возмущение Барселоны, в которой обычно проходила эта церемония. Граждане Барселоны пожаловались королю, который ответил, что Лерида лежала на его пути в Валенсию. В Валенсии Педро IV лишил Элеонору Кастильскую всех её владений, но, так как он не имел достаточно влияния, чтобы поддерживать власть в Кастилии, в 1338 году при посредничестве папы Римского он отменил этот указ и помирился с Элеонорой.

В 1338 году он женился на Марии, дочери короля Наварры Филиппа III и Жанны Французской.

В мае 1339 года Педро заключил союз с королём Кастилии Альфонсо XI против Марокко, но арагонский флот не оказал существенного влияния на исход сражения на Рио-Саладо.

Война с Мальоркой

Королём Мальорки, находившейся в вассальной зависимости от Арагона, был Хайме III, муж сестры Педро Констанции. Хотя Хайме как вассал обязан был пойти церемонию признания Педро своим сеньором, он дважды её откладывал, а в 1339 году церемония всё-таки прошла, но на его условиях. Мальорка в этот период динамично развивалась как торговый город и получала различные торговые привилегии в Западном Средиземноморье, что угрожало положению Барселоны. Окончательно вызвали гнев Педро IV начало чеканки золотой монеты на Мальорке, признание Мальорки Францией как равной, и, наконец, союз Хайме III с маринидским правителем Абу ль-Хасаном, с которым Арагон находился в состоянии войны. В состав королевства Мальорка входила также сеньория Монпелье, которая была предметом территориального спора с Францией. В 1341 году Хайме обратился к своему сюзерену Педро IV за защитой от угрозы французского вторжения. Педро оказался в сложной ситуации, так как он не хотел портить отношения с Францией и поддерживать Хайме. Тогда он вызвал Хайме на кортесы в Барселону, предполагая, что тот не явится. Когда, действительно, ни Хайме, ни его представители не приехали в Барселону, Педро объявил, что он свободен от обязательства защиты своего вассала.

Затем Педро IV начал уголовное преследование Хайме на том основании, что хождение золотой монеты, отчеканенной на Мальорке, в графствах Сердань и Руссильон подрывает королевскую монополию на выпуск денег. С учётом правоприменительной практики того времени это действие было достаточно спорным, и после вмешательства папы Климента VI Педро согласился заслушать Хайме в Барселоне в присутствии папских послов, но распространил слухи, что Хайме хочет захватить его в плен. В свою очередь, Хайме, боясь, что Педро вторгнется на Мальорку, вернулся из Барселоны на остров и начал готовиться к защите. В феврале 1343 года Педро объявил, что Хайме III нарушил свои вассальные обязательства, и формально аннексировал королевство Мальорка.

Затем Педро начал войну против Мальорки. В мае арагонский флот, до того блокировавший Альхесирас, был направлен на Мальорку, и в сражении при Санта-Понсе разбил армию Хайме. Балеарские острова сдались Педро, и последний подтвердил их привилегии, которыми острова пользовались при Хайме III. Хотя Хайме обратился к папе Клименту за посредничеством, Педро вернулся в Барселону и начал готовиться к наступлению на континентальные владения Хайме, Руссильон и Сердань. В 1344 году последние были завоёваны, а Хайме сдался на условиях обеспечения личной безопасности. В марте 1344 года Педро IV объявил, что Мальорка отныне присоединена к его владениям, и короновался как король Мальорки. Впоследствии Хайме продал Монпелье Франции, на вырученные деньги снарядил армию и попытался высадиться с ней на Мальорке, но потерпел поражение и погиб.

Внешняя политика

По заключённым ранее соглашениям, Педро вынужден был помочь королю Кастилии Альфонсо XI в его войне с северной Африкой. В 1344 году арагонский флот участвовал в успешной осаде города Альхесирас, а в 1349 — в неудачном нападении на Гибралтар. Затем в 1356 году он начал многолетнюю войну против Кастилии, в которой в то время правил уже Педро I. В течение войны Кастилия несколько раз вторгалась на территорию Арагона, и лишь к 1365 году Педро IV удалось исправить положение, и арагонские войска захватили Молину. Затем в Кастилии началась гражданская война, в результате которой Педро I был в 1369 году убит своим братом, который и стал королём под именем Энрике II. К 1375 году война закончилась без изменения довоенных границ.

В начале 1350-х годов Педро, который также носил титул короля Сардинии и Корсики, участвовал в войне с Генуей за обладание Сардинией. В 1354 году он лично возглавил армию, которая отправилась на Сардинию и одержала там несколько военных побед над генуэзцами. В 1377 году он завоевал Сицилию, но передал её своему сыну, будущему королю Мартину I.

Внутренняя политика

В 1340-х годах Педро был вынужден вести длительную борьбу против арагонских баронов. Так, к 1347 году он имел лишь дочь Констанцию, и поэтому наследовать трон должен был его брат инфант Хайме, с которым у Педро сложились напряжённые отношения. В 1347 году Педро объявил Констанцию наследницей арагонского трона, и потребовал, чтобы его вассалы принесли ей присягу. Хайме и многие вассалы отказались это сделать и образовали коалицию (Арагонская уния) против Педро. Коалиция оказалась сильнее собственных сил Педро, и последний обязался созывать ежегодно кортесы в Сарагосе, которые будут утверждать членов государственного совета. После этого инфант Хайме внезапно умер, и в Арагоне началась гражданская война, при этом партию, враждебную Педро, поддерживала Кастилия. Некоторое время Педро IV, бывший королём Валенсии, был фактически вынужден жить в Валенсии на положении пленника. Затем ему удалось бежать, и в 1348 году противоположная ему партия потерпела сокрушительное поражение, а многие её члены были казнены. В октябре 1348 года в Сарагосе кортесы приняли закон, запрещавший образование коалиций, направленных против короля.

Вопрос о престолонаследии разрешился после рождения у короля в 1350 году сына Хуана, будущего Хуана I Арагонского.

В 1358 году на кортесах, которые проходили в Барселоне, Вильяфранке-дель-Пенедес и Сервере, король дал присягу о том, что будет соблюдать законы королевства и не будет никого подвергать казни или изгнанию без решения суда. Было введено правительство (Женералитат), первым президентом которого стал Беренгер де Круиль.

Педро IV в искусстве

• Педро IV является одним из персонажей исторического романа Ильдефонсо Фальконеса «Собор Святой Марии».

Источники

• Thomas N. Bisson. [books.google.com/books?id=b_NncxsOhdQC&printsec=frontcover&dq=isbn:0198202369&hl=ru&source=gbs_book_other_versions_r&cad=0_1 The Medieval Crown of Aragon: A Short History]. — Oxford, England: Oxford University Press, 1986. — 264 с. — ISBN 0-19-820236-9.

• H. J. Chaytor. [libro.uca.edu/chaytor/achistory.htm A History of Aragon and Catalonia]. — London,: Methuen, 1933.

• Kenneth M. Setton. Catalan Domination of Athens 1311–1380. — Revised edition. — London,: Variorum, 1975.

Отрывок, характеризующий Педро IV (король Арагона)

– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.