Пейзаж

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Пейзажист»)
Перейти к: навигация, поиск

Пейза́ж (фр. Paysage, от pays — страна, местность) — жанр изобразительного искусства (а также отдельные произведения этого жанра), в котором основным предметом изображения является первозданная, либо в той или иной степени преображённая человеком природа. Современные представления о пейзаже сформировались на протяжении столетий с развитием художественных приёмов для его изображения. В пейзажном произведении особое значение придаётся построению перспективы и композиции вида, передаче состояния атмосферы, воздушной и световой среды, их изменчивости.





Характеристика жанра

Пейзаж — сравнительно молодой жанр живописи. Веками образы природы рисовались лишь как изображение среды обитания персонажей, в качестве декораций для икон, впоследствии для сцен жанровых сюжетов и портретов.

Постепенно, с развитием научных и опытных знаний линейной и воздушной перспективы, светотени, пропорциональности, общей композиции, колорита, рельефности изображения, природные виды стали вначале равноправным членом сюжетной композиции, а затем трансформировались в центральный предмет изображения.

Длительный период времени пейзажные мотивы представляли собой обобщённые, сочинённые, идеализированные виды. Значительный рывок в отношении осознания художником значения пейзажа представляло изображение им конкретной местности (берег Женевского озера, швейцарский художник XV века Конрад Виц).

Во всемирно-культурном процессе пейзаж как живописный жанр заявил о себе, в первую очередь, как европейское искусство[1], несмотря на существование древнекитайской и других восточных традиций искусства пейзажного рисунка и их влияние на европейские художественные процессы.

Пейзажные произведения европейских мастеров XVII—XVIII веков — неотъемлемый образец идеальных эстетических воззрений на пейзаж, работы импрессионистов и постимпрессионистов явились кульминационным моментом необычайного становления пейзажного жанра в конце XIX века.

Расцвет пейзажной живописи ознаменовало развитие пленерного пейзажа, связанного с изобретением в XIX веке метода производства тюбиковых красок. Живописец мог работать вдали от своей мастерской, на природе, при натуральном освещении. Это значительно обогатило выбор мотивов, приблизило искусство к зрителю, дало возможность творцу воплотить свои непосредственные эмоциональные впечатления в произведение живописи.

Если в прошлые времена, особенно при господстве академизма, пейзаж относился к «второстепенному» жанру живописи, то, особенно начиная с импрессионистов (с их, несомненно, ведущим пейзажным приоритетом) и поныне, это направление представлено в творчестве многих художников и пользуется непреходящим интересом любителей живописи. При взгляде на лучшие пейзажные произведения можно почти физически ощутить дуновение ветра, запах моря, тишину снега или шум листвы.

Элементы, виды и характеры пейзажа

Пейзаж обычно изображает открытое пространство. В нём, как правило, представлено изображение водной и/или земной поверхности. В зависимости от направления — растительность, здания, техника, метеорологические (облака, дождь) и астрономические (звёзды, солнце, луна) образования.

Иногда художник использует также фигуративные включения (люди, животные), преимущественно в виде относительно мимолётных сюжетных ситуаций. В пейзажной композиции им, однако, отводится однозначно второстепенное значение, часто роль стаффажа.

В зависимости от типа изображённого мотива можно выделить сельский, городской (в том числе архитектурный — ведута и индустриальный) пейзаж. Особую область составляет изображение морской стихии — морской пейзаж или марина. При этом пейзажи могут быть как камерными, так и панорамными.

Кроме того, пейзаж может носить эпический, исторический, героический, лирический, романтический, фантастический и даже абстрактный характер.

Развитие пейзажного жанра в европейской живописи

Элементы пейзажа можно обнаружить уже в наскальной живописи эпохи неолита (плато Тассилин-Аджер в Сахаре). Первобытные мастера схематично изображали на стенах пещер реки или озера, деревья и каменные глыбы.

В искусстве античного Средиземноморья пейзажный мотив — довольно часто встречающаяся деталь настенных росписей патрицианских домов.

Однако позднее, в искусстве Средневековья, идеалы, воодушевлявшие античных художников — радость бытия, телесность, правдивость, — уступили место изобразительным видам, в первую очередь в цельной, образной форме дающих представление о красоте божественного: живопись была призвана воздействовать на зрителя как немая проповедь. (Подавляющему большинству населения было недоступно непосредствованное обращение к Библии — её перевод с латинского появился лишь в XIV веке.)

Из живописи на долгое время практически исчезает пейзаж — художники-иконописцы почти пренебрегают фоном, при необходимости изображая природу и строения весьма схематично и необъемно.

Интерес к пейзажу становится явно заметен, начиная с живописи Раннего Возрождения — кватроченто, XV в. (четырёхсотые годы, начиная от тысячного). Многие картины свидетельствуют о стремлении живописцев добиться гармоничного и целостного изображения природы и человека. Таково, к примеру, полотно «Шествие волхвов» итальянского мастера Сассе́тты (1392—1450/51).

Ещё более важную роль пейзажные мотивы начали играть в эпоху Высокого Возрождения, чинквеченто (XVI в.). Именно этот период больше, чем какой-либо другой, ориентирован на поиск наилучших возможностей композиции, перспективы и др. составляющих живописи для передачи окружающего мира. Теперь пейзаж представляется важным элементом картины. Ярчайшим примером тому является знаменитый портрет Моны Лизы, написанный Леона́рдо (1452—1519). Недаром именно в эту эпоху диаметральным образом изменился социальный статус художника: из представителя одного из низших сословий традиционного общества (в Средневековье художник был приписан к малярному цеху) он трансформируется в социокультурный идеал, посколько именно в его деятельности реализованы главные культурные идеи, ценности и идеалы ренессансного гуманизма: свобода, творчество, самодеятельность, самодостаточность и саморазвитие.

В создании пейзажного жанра этого периода большую роль сыграли мастера Венецианской школы. Одним из первых художников, в картинах которых природа является главным персонажем, стал Джорджо́не (1476/7-1510). Пейзаж на полотне «Гроза» — определённо носитель чувств и настроений. А уже в раннем полотне Тициа́на (1473/88-1576) «Бегство в Египет» (1508) изображение природы на заднем плане начинает господствовать над сценами, показанными на переднем плане.

Традиции венецианской школы нашли отражение и в живописи ученика Тициана, испанского художника Эль Гре́ко (1541—1614). Среди самых известных картин мастера — пейзаж «Вид Толедо».

В Северной Европе, начиная с XVI века, пейзаж также постепенно выходит из поля притяжения других художественных жанров. Образы природы занимают важное место в творчестве многих художников голландской школы — Питера Бре́йгеля (Старшего) (ок. 1525—1569), Яна Верме́ера Де́льфтского (1632—1675) и других. Для большинства голландских пейзажей характерен приглушенный колорит, состоящий из светло-серебристых, оливково-охристых, коричневатых оттенков, близких к естественным краскам природы.

В Германии пейзаж зародился в работах мастеров так называемой Дунайской школы живописи в I трети XVI века.

Реалистическое искусство Испании, Италии и Франции оказало своё влияние на дальнейшее развитие пейзажной живописи. Виртуозные картины великого испанского мастера Диего Вела́скеса (1599—1660) свидетельствуют о зарождении пленерной живописи. В его работе «Вид виллы Медичи» передается свежесть зелени, теплые оттенки света, скользящего по листьям деревьев и высоким каменным стенам.

В период классицизма (XVII век) природа трактовалась, исходя из законов разума, а представление её в виде идеальной гармонии считалось эстетическим эталоном (идиллический пейзаж). Клод Лорре́н (1600—1682) и др. живописцы.

Иной предстает природа на полотнах мастеров барокко, стремящихся передать динамику окружающего мира, бурную жизнь стихий. Пейзажи, утверждающие радость бытия характерны для творчества фламандца Питера Пауля Ру́бенса (1577—1640) («Пейзаж с радугой»).

В XVIII веке широкое распространение получил архитектурный пейзаж, элементы которого проявились ещё в искусстве Средневековья. Замечательными мастерами ведуты были представители венецианской школы живописи Франческо Гва́рди (1712—1793), Канале́тто (1697—1768).

Ярким представителем искусства рококо (XVIII век) был французский художник Франсуа Буше́ (1703—1770), создававший пейзажи, словно сотканные из голубых, розовых, серебристых оттенков. У Буше учился другой французский художник, работавший в этом стиле, — Жан Оноре Фрагона́р (1732—1806), чьи красочные пейзажи пронизаны воздухом и светом.

В пейзажной живописи эпохи Просвещения (вторая половина XVIII столетия) художники стремились показать зрителю эстетику естественной природы. Основанные на натурных наблюдениях и оснащенные яркими эффектами освещения морские пейзажи Жозефа Верне́ (1714—1789) вызывали восторг современников.

Живопись Верне оказала воздействие на представителей романтического направления, появившегося в европейском и американском искусстве в первой половине XIX века. Значительными представителями романтического пейзажа в Англии были Уильям Тёрнер (1775—1851) и Джон Консте́бл (1776—1837), в Германии — Ка́спар Да́вид Фридрих (1774—1840).

Красоту простой сельской природы открыли для зрителя французские пейзажисты — представители барбизонской школы: Теодор Руссо́ (1812—1867), Жюль Дюпре́ (1811—1889) и др. Близка искусству барбизонцев живопись Камиля Коро́ (1796—1875), стремившегося передать трепетную воздушную среду с помощью валёров.

Камиля Коро считали своим предшественником французские импрессионисты. Пленерные пейзажи Клода Моне́ (1840—1926), Огюста Ренуа́ра (1841—1919), Эдуарда Мане́ (1832—1883), Камиля Писсарро́ (1830—1903), Альфреда Сисле́я (1839—1899) и др. удивительным образом передают изменчивую световоздушную среду.

Традиции импрессионистов развили и в своей живописи художники-постимпрессионисты: Поль Сеза́нн (1839—1906), Винсент ван Го́г (1853—1890), Жорж-Пьер Сёра́ (1859—1891), Поль Синья́к (1863—1935) и др.

В XX веке к пейзажному жанру обращались представители самых различных художественных направлений. Яркие картины природы создавали фовисты: Анри Мати́сс (1869—1954), Андре Дере́н (1880—1954), Альбер Марке́ (1875—1947), Морис Влами́нк (1876—1958), Рауль Дюфи́ (1877—1953) и др.

Кубисты — Пабло Пикассо (1881—1973), Жорж Брак (1882—1963), Робе́р Делоне́ (1885—1941) и др. выполняли свои пейзажи в виде геометрических форм. Пейзажный жанр интересовал также сюрреалистов — Сальвадо́ра Дали́ (1904—1989) и др. и абстракционистов — Элен Фра́нкенталер (1928—2011) и др.

Признанными мастерами пейзажной живописи в XX веке неизменно оставались и представители реалистических направлений — Рокуэлл Кент (1882—1971), Джордж Уэсли Бе́ллоуз (1882—1925), Рена́то Гутту́зо (1911/2-1987) и др.

Пейзаж в русском и советском искусстве живописи

В русском искусстве пейзаж как жанр живописи возникает в конце XVIII века. Его основоположником принято считать Семёна Щедрина (1745—1804). Пейзажные произведения Щедрина построены на стилистических канонах классицизма (использование кулис в композиции, трёхплановое распределение цвета, заглаженная фактура письма). В их пока ещё условной красоте они, тем не менее, значительно отличаются от существовавших до того «живописных видов» городов и достопримечательных мест своей художественно-эмоциональной выразительностью. Она разнообразно достигается глубиной и ширью далей, контрастами между крупными массами первого плана и открывающимися за ними зелено-голубыми просторами, что в целом придаёт его пейзажам впечатляющую воздушность. Другими пионерами этого жанра стали художники Фёдор Матвеев (1758—1826), Фёдор Алексеев (1753/55-1824) и другие художники, как и Щедрин, прошедшие обучение академической живописи в Западной Европе.

Классицизм продолжал занимать главенствующее положение в русском искусстве пейзажной живописи и в начале XIX века. Продолжают работать Матвеев (героические ландшафты) и Алексеев (элегические виды Петербурга и Москвы), городские виды привлекают и Андрея Мартынова (1768—1826).

Это направление, однако, постепенно всё более вытеснялось романтизмом. Здесь следует отметить Сильвестра Щедрина (1791—1830), Василия Садовникова (1800—1879), Михаила Лебедева (1811—1837), Григория Сороку (1823—1864), и, конечно, Алексея Венецианова (1780—1847), одним из первых показавшего очарование неяркой природы Среднерусской полосы.

Искусство русской пейзажной живописи второй половины XIX века сложилось чрезвычайно разнообразным по художественным направлением. По-прежнему широко создавались пейзажные произведения в духе романтизма такими мастерами, как Максим Воробьёв (1787—1855) и его ученики: братья Григорий (1802—1865) и Никанор (1805—1879) Чернецовы, Иван Айвазовский (1817—1900), Лев Лагорио (1826—1905), Алексей Боголюбов (1824—1896).

В жанре пейзажа работали также Пётр Суходольский (1835—1903), Владимир Орловский (1842—1914), Ефим Волков (1844—1920) и другие живописцы этого времени.

Повествовательно-конкретные художественные тенденции нашли яркое отражение в творчестве многих живописцев, в первую очередь — Ивана Шишкина (1832—1898), сказочно-поэтические — в творчестве Виктора Васнецова (1848—1926), эмоционально-драматические — в произведениях ещё одного классика русской пейзажной живописи Фёдора Васильева (1850—1873) и других, менее известных мастеров — к примеру, Льва Каменева (1833/34-1886). Эпическим пейзажем приобрёл известность Михаил Клодт (1832—1902).

Некоторые живописцы были увлечены исканиями обобщённого образа, красочностью и декоративностью пейзажа — Виктор Борисов-Муса́тов (1870—1905), Михаил Вру́бель (1856—1910), Борис Кустодиев (1878—1927) и др. Примерно с середины XIX века в русской пейзажной живописи окончательно утвердился пленер. В дальнейшей эволюции пейзажа важнейшую роль сыграл импрессионизм, оказавший влияние на творчество почти всех серьёзных живописцев России. Тогда же сформировалась и особая эстетическая концепция восприятия и отображения природы — лирический пейзаж. Алексей Саврасов (1830—1897), ставший основоположником этого направления пейзажной живописи, сумел показать ненарочитую красоту и тонкий лиризм неброской русской природы. Ёе широту и мощь отобразил Михаил Нестеров (1862—1942). Архипа Куи́нджи (1841—1910) привлекала живописная игра света и воздуха.

Подлинных вершин русская пейзажная живопись XIX века достигла в творчестве Исаака Левитана (1860—1900), ученика Саврасова. Левитан — мастер спокойных, однако пронзительно-щемящих «пейзажей настроения». Многие его шедевры изображают виды Плёса на верхней Волге.

Значительный вклад высочайших достижений в уникальное по своей многогранности и общественной значимости развитие русского пейзажа XIX века внесли также Василий Поленов (1844—1927), Константин Коровин (1861—1939), Илья Репин (1844—1930), Николай Ге (1831—1894), Валентин Серов (1865—1911), Кириа́к Коста́нди (1852—1921), Николай Дубовской (1859—1918) и др.

Сложной оказалась впоследствии судьба «русского импрессионизма». Обозначившееся в 30-е годы и набравшее долговременную инерцию отрицательное отношение к «этюдничеству», искалечило множество судеб художников, а искусствоведов заставляла «задним числом» «спасать» от него И. Репина, В. Серова., И. Левитана, с недомолвками оценивать творчество К. А. Коровина и др. замечательных мастеров пейзажа.

Пейзажная живопись XX века. Талантливо развивались традиции и направления, заложенные в XIX веке — Пётр Кончаловский (1876—1956), Игорь Граба́рь (1871—1960), Константин Юо́н (1875—1968), др. художники.

В первые два-два с половиной десятилетия предпринимался, нередко самый смелый, поиск новых выразительных средств для передачи пейзажа — авангардисты (Казимир Малевич (1879—1935), Василий Кандинский (1866—1944), Наталья Гончарова (1881—1962)).

В духе символистского искусства создавали свои пейзажи Павел Кузнецов (1878—1968), Николай Крымов (1884—1958), Мартиро́с Сарья́н (1880—1972) и др.

Практически в это же время (20-е-30-е годы) неоакадемические тенденции разрабатывали Николай Дормидонтов (1898—1962), Семен Павлов (1893—1941).

В 1930-е годы в СССР началась эпоха идеологически обоснованного метода социалистического реализма в искусстве вообще, и живописи в частности. В его рамках, тем не менее, с помощью всевозможных художественных форм, индивидуальных стилей, приёмов (техник, способов) и предпочтений достигается разнообразие стилистических направлений. Василий Бакшеев (1862—1958), Николай Крымов (1884—1958), Николай Ромадин (1903—1987) и др. — лирическая линия пейзажной живописи; Константин Богаевский (1872—1943), Александр Самохвалов (1894—1971) и др. — стремительные ритмы индустриального пейзажа; Александр Дейне́ка (1899—1969) ([www.deineka.info/work-malchiki_vybegayushie_iz_vody.php «Мальчики, выбегающие из воды». 1935]), Георгий Нисский (1903—1987), Борис Угаров (1922—1991), Олег Лошаков (1936) — «суровый стиль». В границах соцреализма работали вплоть до 70-х годов и многие другие пейзажисты.

Со второй половины 1950-х в связи с обновлением в общественном сознании («оттепелью») постепенно реабилитируется целый ряд явлений отечественного и зарубежного искусства, в первую очередь импрессионизм. Такая «точка опоры» как на общекультурные, так и на местные живописные традиции открыло пути к более свободному и многообразному языку живописи всех последующих советских десятилетий, а в 60-е-70-е годы дала настоящий «всплеск» высоких художественных достижений пейзажной живописи в творчестве мастеров, представляющих московскую[2], ленинградскую, одесскую[3], владимирскую[4], крымскую[5], уфимскую, киевскую и прочие живописные школы.


См. также


Пейзаж в фотографии

В 1826 году Жозеф Ньепс для получения изображения установил на подоконник камеру-обскуру с оловянной пластиной, покрытой асфальтом и начал съёмку, которая проводилась полный световой день. Так получился первый в истории фотографии пейзаж,

Дагеротипия, изобретенная французским художником Луи Даге́ром в 1839 году, считается первым практическим способом фотографирования — выдержка длилась от 15 до 30 минут. Поэтому её охотно применяли для пейзажных съёмок. В 1830-е годы британский изобретатель Уильям Тальбот создаёт процесс калотипии, а в 1844 году публикует первую книгу с фотоиллюстрациями: «The Pencil of Nature» («Карандаш природы»).

С момента изобретения технического способа более или менее мгновенного запечатления образов и видов, изображение ландшафтов стало самым распространенным мотивом в фотографии. Пейзажи фотографируют в самых разных целях: научных, декоративных, для «туристического отчёта», в качестве документалистических или публицистических иллюстраций и, наконец, художественных.

Задачи художественной фотографии при съёмке пейзажа и способы их решения ищутся мастерами этого жанра в пейзажной живописи. Это — законы композиции и перспективы, построение планов, цвет и освещённость. Имеются и специфические составляющие: спонтанность, динамичность и ракурс снимка, максимальная приближенность результата к исходной реальности (подробность и чёткость), зависимость получаемого изображения (цветопередача, контрастность, фокусировка) от технических факторов.

Самая первая в истории фотография пейзажа представляет собой вид городских крыш. Это — архитектурный пейзаж, находившийся продолжительное время в фаворитизированном положении среди других видов пейзажной фотографии благодаря неподвижности и крупным, локальным пластическим объёмам объектов архитектуры.

Если архитектурный пейзаж сразу прижился в фотографии, то снимки с изображениями живой природы с шевелящейся от ветра листвой и зыбкой светотенью долго не приносили сколько нибудь удовлетворительного результата. Леса и поля на снимках прошлых лет изображались поэтому чаще всего в обобщённой форме. Такой взгляд на природу позволял фотографу избегать излишних, тогда ещё не доступных съемочной камере подробностей и в то же время передавать определенное настроение в пейзажном мотиве.

Фактор динамичности в эстетике пейзажной фотографии постепенно обретал значение в тесном взаимодействии творческих исканий с новыми техническими решениями. На современном этапе развития техники фотографии появилась возможность, а вместе с нею и эстетическая потребность воссоздавать природу во всей полноте и конкретности форм. Получили развитие творческие принципы как можно более скрупулёзно точного следования всем подробностям природного пейзажа, где каждая травинка, каждый листик изображены со стереоскопической чёткостью. При этом большое внимание уделяется ракурсу, выбору планов, композиции, а также теории цвета. Ныне в этом стиле работает известный кубинский фотограф Луис Кастаньеда, отображая в своих фотографиях гармонию окружающей его природы.

Напишите отзыв о статье "Пейзаж"

Примечания

  1. (Западно)европейское искусство — искусство европейских стран, а также тех регионов, которые следуют европейским культурным традициям (например, Северная Америка). См. История европейского искусства
  2. [artanum.ru/article/index.php?id=93 Московская школа живописи]
  3. [www.odessabriz.ru/p60aa1.htmll Одесская (южно-русская) школа живописи]
  4. [www.art-katalog.com/russian/224/30 Владимирская школа живописи]
  5. Крымская (киммерийская) школа живописи

Источники

В Викисловаре есть статья «пейзаж»
  • [www.benua-history.ru/ А. Н. Бенуа История живописи всех времен и народов. СПб. 1912]
  • Власов В. Г. Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства: В 10 т. — Т.7. — СПб.: Азбука-Классика, 2007. — С.230-245.
  • Власов В. Г. Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства: В 10 т. — Т.8. — СПб.: Азбука-Классика, 2008. — С.359-370.
  • История мировой культуры (мировых цивилизаций) под ред. Г. В. Драча. Р./Д.: Феникс. 2002 ISBN 5-222-02621-3
  • Ю. Д. Колпинский. Искусство Венеции. М.: Издательство искусство. 1970
  • [ec-dejavu.ru/l/Landscape_West.html М. Н. Соколов Время и место. Искусство Возрождения как перворубеж виртуального пространства]
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_culture/190/АБСТРАКТНОЕ Абстрактное искусство. Энциклопедия культурологии]
  • История русского искусства. Энциклопедия под ред. Н. Г. Машковцева (М. 1957)
  • [www.museum.ru/N29416 Пейзаж в русской живописи в корпусе Бенуа]
  • [www.arthistory.ru/avangardism.htm История изобразительного искусства. Авангардизм]
  • B. C. Манин. Русская пейзажная живопись. М.: Белый город. 2000
  • [www.teri-shop.narod.ru/sending98.htm Пейзаж в русской живописи XVIII—XIX веков]
  • [hudozhnikam.ru/peizazh_maslom.html А. В. Виннер. Как работать над пейзажем масляными красками]
  • [www.dissercat.com/content/poetika-russkoi-peizazhnoi-zhivopisi-vtoroi-poloviny-1950-kh-1970-kh-godov#ixzz2FQTJJbK2 Л. М. Маныч. Поэтика русской пейзажной живописи второй половины 1950-х-1970-х годов. Автореферат диссертации]
  • [www.wistawka.ru/statyi/27 Русский пейзаж]
  • Популярная художественная энциклопедия. Под ред. В. М. Полевого. М.: Советская энциклопедия. 1986
  • Дж. Уэйд. Техника пейзажной фотографии. М.: «Мир» 1989. ISBN 5-03-000916-7

Отрывок, характеризующий Пейзаж

– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.