Пелегрина, Мануэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мануэль Пелегрина
Общая информация
Полное имя Мануэль Грегорио Пелегрина[1]
Прозвище Блондин (Payo)
Родился 26 ноября 1919(1919-11-26)
Сан-Висенте, Аргентина
Умер 23 ноября 1992(1992-11-23) (72 года)
Ла-Плата, Бразилия
Гражданство Аргентина
Позиция левый нападающий
Карьера
Молодёжные клубы
Лавалье
Клубная карьера*
1938—1952 Эстудиантес см. ниже
1953 Уракан 29 (10)
1954—1956 Эстудиантес 461 (221)
1957—1961 Дефенсорес де Камбасерес
Национальная сборная**
1942—1945 Аргентина 4 (2)
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Золото Чили 1945

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Мануэль Грегорио Пелегрина[1] (исп. Manuel Gregorio Pelegrina; 26 ноября 1919, Сан-Висенте — 23 ноября 1992, Ла-Плата) — аргентинский футболист, нападающий. Лучший бомбардир в истории клуба «Эстудиантес». Занимает 4 место по общему числу мячей в чемпионате Аргентины.





Карьера

Мануэль Пелегрина начал карьеру в клубе «Лавалье», выступавшем в его родном городе Сан-Висенте. В 1938 году он перешёл в клуб «Эстудиантес», который искал замену уходящему из спорта Энрике Гуаите[2]. Пелегрина провёл в «Эстудиантесе» 12 лет, забив 221 гол, что до сих пор является рекордом клуба.

В 1953 году Пелегрина, вместе с партнёрами по команде, Рикардо Инфанте и Габриэлем Огандо, перешёл в «Уракан». Трансфер произошёл из-за давления на команду руководства Аргентины, включая президента, Хуана Доминго Перона, создавших «Комиссию по контролю» клуба и зарплат игроков, а также из-за того, что клуб вылетел во второй аргентинский дивизион. В «Уракане» Пелегрина провёл 29 игр и забил 10 голов.

Через год Пелегрина вернулся в «Эстудиантес», после решения по выплат игрокам и провёл в клубе ещё 3 года. Завершил карьеру Пелегрина в клубе «Дефенсорес де Камбасерес», который тренировал Альберто Сосая, с которым Пельегрина играл в «Эстудиантесе» в конце 1930-х.

В сборной Аргентины Мануэль Пелегрина провёл 4 матча и забил 2 гола. Он был участником чемпионата Южной Америки 1945, однако на турнире на поле не вышел[3]. Небольшое число матче Пелегрины связано с тем, что его место на левом фланге нападения сборной занимали Феликс Лоустау и Энрике Гарсия.

Достижения

Напишите отзыв о статье "Пелегрина, Мануэль"

Примечания

  1. 1 2 В некоторых источниках его фамилию пишут как Пельегрина (исп. Pellegrina)
  2. [www.revistaanimals.com.ar/futbol.asp#pelegrina Guarda!: patea Pelegrina]
  3. [www.rsssf.com/tables/45safull.html Southamerican Championship 1945]

Ссылки

  • [www.bdfa.com.ar/jugador2.asp?codigo=797 Профиль на bdfa.com.ar]


</div>

Отрывок, характеризующий Пелегрина, Мануэль

Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».