Пелипенко, Андрей Анатольевич

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Андрей Анатольевич Пелипенко
Дата рождения:	3 ноября 1960(1960-11-03) (63 года)
Место рождения:	Калуга
Сайт:	[apelipenko.ru/ www.apelipenko.ru]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Андре́й Анато́льевич Пелипе́нко (р. 3 ноября 1960, Калуга) — российский культуролог, философ, художник, литератор. Кандидат искусствоведения, доктор философских наук, профессор. Сферы научных интересов — теория культуры, историческая и культурная антропология, психология творчества. Более двадцати лет разрабатывает авторское направление — смыслогенетическую теорию культуры. Автор нескольких научных монографий, более ста статей, более тысячи живописных и графических работ и ряда литературных произведений.

Биография

Окончил МХУ памяти 1905 года.

В 1994 году окончил МГУ имени М. В. Ломоносова по специальности «искусствовед», «историк искусства».

В 1995 г. защитил кандидатскую по теме «Архетип и симметрия в картинном изображении» в Государственном институте искусствознания.

В 1999 г. защитил там же докторскую по теме «Смыслогенез в культуре: структурно-морфологические аспекты».

В 1995—2009 гг. (с перерывами) работал в Государственном институте искусствознания.

2000—2004 гг. — Московский государственный университет культуры и искусств (МГУКИ) — профессор кафедры философии, директор НИИ МГУКИ, зав. кафедрой теории культуры.

С 2004 года по настоящее время — главный научный сотрудник сектора теории социокультурных процессов и систем Российского института культурологии (РИК)

С 2006 года по настоящее время — профессор кафедры культурологии Государственного академического университета гуманитарных наук (ГАУГН)

Мнения

Бывший министр культуры РФ, доктор искусствоведения, профессор Михаил Швыдкой высоко ценит научные труды А.А.Пелипенко. В своей колонке в «Российской газете» он так высказался о двух последних книгах А. А. Пелипенко «Постижение культуры»[1]:

"Поверхностно знакомый с тем, что на протяжении многих лет Пелипенко разрабатывает оригинальную смыслогенетическую теорию культуры, не мог представить себе, насколько далеко и успешно автор продвинулся в создании глобальной концепции, которая безусловно претендует на то, чтобы стать одной из величайших работ в сфере гуманитарного знания за минувшие полвека. Не только в России. Он предлагает такой методологический масштаб размышлений о культуре, истории, естественных науках и одновременно о мифологии, что мое раздражение, связанное с тем, что Пелипенко отметает все те ценности, которые мне дороги, составляют смысл моей жизни и определяют движение гуманистической мысли никак не менее двух с половиной тысяч лет, оказалось поглощенным восторгом перед научной и человеческой смелостью исследователя.

У него другой масштаб, и кажется, что он по праву претендует на некий универсальный смысл своего исследования, которое оперирует не тысячелетиями, но десятками и сотнями тысячелетий, вечностью, если угодно. Хотя, полагаю, это слово вызовет у А. Пелипенко усмешку. Он, доказывая плодотворность теоретической культурологии не в пошло утилитарном значении, но в качестве синтетической парадигмы, которая позволяет исследовать разные уровни глобальных межсистемных трансформаций, представляет работу, замысел которой не может не вызвать уважения. В частности, и потому, что он пытается восстановить давным-давно разрушенные связи между естественно-научным и гуманитарным знанием. И нащупать изменения, которые неизбежно происходят в человеческом бытие в результате научного взрыва, случившегося в 80-е и 90-е годы XX века. Изменения, которые гуманитарные науки, похоже, даже не заметили. Равно, как искусство и социальная практика".

И книге «Контрэволюция»[2]:

"<...> новая книга культуролога и живописца Андрея Пелипенко "Контрэволюция", безусловно, выделяется качественным уровнем осмысления современных проблем, которые корнями своими уходят в тысячелетнюю историю, мощью философской мысли, духовной независимостью автора. Его глубокие и оригинальные идеи, проявляющие соотношения мифологической и логоцентрической ментальности, их конфликтность и взаимную зависимость, их бытие в современных человеческих практиках, наконец, его понимание культуры как "саморазвивающейся системы, встроенной в эволюционную пирамиду универсума", вызывают безусловное уважение к автору и несомненно вызовут обсуждение в академическом сообществе. И хотя сам А. Пелипенко вдохновенно пишет не просто о кризисе философии, но об ее исчезновении вместе с завершением логоцентрической цивилизации, - его собственные труды опровергают подобные суждения автора".

Живопись

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Художественное образование Андрей Анатольевич Пелипенко получил в Московском художественном училище памяти 1905 года. С 1982 работает как живописец в разных жанрах и направлениях от реализма и неосимволизма до сюрреализма и абстрактного экспрессионизма. Много работал в жанре портрета.

Персональные художественные выставки работ Андрея Анатольевича Пелипенко проводились как в России, так и за рубежом. Основные выставки:

• 17-я молодёжная. Москва 1987.
• 18-я молодёжная. Москва 1988.
• Персональные выставки в Москве 1988, 1991, 1992. 1996.
• Аукцион «Друо» Париж. 1990, 1991.
• Выставка «Одиннадцать первых». Москва 1993.
• Персональная выставка в галерее «Ilhan sanatevi» Анкара 1995.
• Выставка «Турция глазами мастеров культуры России» Москва 1996.
• Персональная выставка с Совете Федераций. Москва 1996.
• Выставка на кинофестивале «Онфлёр — 98» Франция.
• Выставка «Песня рая» Москва. ЦДХ 1999.

Работы Андрея Пелипенко находятся в галереях и частных собраниях Англии, Германии, Франции, США, Канады, Турции, Италии, Китая.

Библиография

Монографии

• «Дуалистическая революция и смыслогенез в истории».
• «Культура как система» (написанная в соавторстве с И. Г. Яковенко)(Журнал «Человек» 1997г № 5).
• «Искусство в зеркале культурологии».

Статьи

• «Двойная субъектность истории».
• «Ритуальное мышление».
• «Психический образ как компонент формирования смысла».
• «Постмодернизм в контексте переходных процессов».
• «Антропогенез: как мы эмигрировали из природы».
• «В защиту культурологии».
• «Штрихи культуролога к портрету постсовременности».
• «Рождение смысла».
• «Человек переживающий: экзистенциальные аспекты идентичности».
• «Ещё раз о Востоке и Западе».
• «Россия: за гранью исторического предназначения».
• «Русская система на весах истории».
• «Эвристика».

Ссылки

• [apelipenko.ru/ Персональный сайт Андрея Анатольевича Пелипенко]
• М. Е. Швыдкой. [www.rg.ru/2013/01/10/shvydkoy.html Фаустовский дух в эпоху кризиса] (рус.). Российская газета (10.01.2013). Проверено 27 августа 2014. [www.webcitation.org/6GbhFKalc Архивировано из первоисточника 14 мая 2013].
• М. Е. Швыдкой. [web.archive.org/web/20160523190436/rg.ru/2016/05/17/mihail-shvydkoj-chelovek-dolzhen-ostavatsia-chelovekom.html Миф - логос - кризис] Российская газета (17.05.2016).

Отрывок, характеризующий Пелипенко, Андрей Анатольевич

Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.