Пелисье, Жан-Жак

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жан-Жак Пелисье
фр. Aimable Jean Jacques Pélissier
Дата рождения

6 ноября 1794(1794-11-06)

Место рождения

Маромм

Дата смерти

22 мая 1864(1864-05-22) (69 лет)

Место смерти

Алжир

Принадлежность

Франция Франция

Род войск

пехота

Звание

маршал Франции

Сражения/войны
Награды и премии

Жан-Жак Пелисье (фр. Aimable Jean Jacques Pélissier, duc de Malakoff; 6 ноября 1794, Маромм, департамент Приморская Сена, Франция — 22 мая 1864, Алжир) — французский военачальник, герцог Малаховский (22 июля 1856 года), маршал Франции (12 сентября 1855 года).





Биография

Окончил военную школу в Сен-Сире (1815 год). Начал службу в артиллерии. В 1819 году перешел в корпус офицеров Генерального штаба.

В 1823 году участвовал в войне Франции с Испанией, за что получил орден Почетного легиона и орден Святого Фердинанда.

В 1828 году участвовал в экспедиции в Морею.

В 1830 году участвовал в завоевании Алжира. Свои воспоминания об этой кампании он изложил в статье «Действия французской армии в Африке».

В 1831 году майор Пелисье был прикомандирован к военному министерству, а в 1839 году в чине подполковника снова был направлен в Алжир, где оставался до 1854 года и получил известность как энергичный военачальник, готовый в случае надобности на самые крутые меры, поскольку ни одна из экспедиций не проходила без его участия. По должности начальника штаба при генералах Ламорисьере и Бюжо, Пелисье явился их достойным и отличным помощником и пользовался их полным доверием.

В 1845 году, после победы при Исли, Пелисье было поручено во что бы то ни стало усмирить марокканцев и запереть их в их горных берлогах. Испытав безуспешно все средства, чтобы усмирить горных разбойников, Пелисье приказал зажечь кучи хвороста перед их жилищами, от чего 500 марокканцев погибло, а остальные были обезоружены и выселены. Эта мера вызвала во Франции по адресу Пелисье страшный шум, военный министр, маршал Сульт вынужден был написать Бюжо, что если тот не укротит пыл Пелисье, то он будет вынужден его отозвать во Францию и предать суду. Бюжо энергично заступился за своего любимца и отвечал: «Война и политика должны употреблять все средства и самые энергичные, конечно, за исключением отравления, убийства и вероломства. Политика — не филантропия, и лучше ударить сильно один раз, чем бить всё время», и Пелисье был оставлен в Алжире.

22 апреля 1846 года получил чин marechal de camp (маршал лагеря — аналог чина генерал-майора), а 15 апреля 1850 года произведён в дивизионные генералы. Однако несмотря на приобретённую известность, он не получил никакого назначения в армию, направленную в 1854 году для действий в Крыму. Причиной этому были его нелады с главнокомандующим, маршалом Сент-Арно. Но когда дела пошли вяло, в Париже стали беспокоиться. «Нам нужен Суворов» — сказал однажды Наполеон III своему военному министру. «Мы имеем Пелисье» — ответил тот.

Так в 1855 году Пелисье был послан в Крым, где сначала командовал 1-м армейским корпусом. Ему было 63 года, но он был бодр, сохранил вполне живость ума, пылкость и твёрдость характера. Тотчас по прибытии в армию, Пелисье внёс свежую струю в действия своего корпуса. Но нерешительность высшего командования и ошибки в первоначальном расположении армии парализовали его благие начинания. И только после увольнения маршала Канробера, став его преемником в качестве командующего всеми французскими силами под Севастополем, Пелисье смог приняться за осуществление своих идей.

К. Хибберт в книге «Крымская кампания 1854—1855 гг.» так описывал Пелисье:

«Этот человек был полной противоположностью своему предшественнику. Прямолинейный и решительный, жёсткий и храбрый настолько, насколько осторожным был прежний командующий, он без малейших колебаний был готов посылать своих солдат на смерть. Генерал Пелисье скорее походил на своего отца-сержанта, чем на командующего армией. По выражению фотографа Роджера Фентона, внешностью новый командующий чем-то напоминал дикого кабана. Найджел Кингскот писал, что генерал был настолько толст и имел такую короткую шею, что его фигуру можно было сравнить с „бутылкой из-под имбирного пива“. Короткие толстые ноги не позволяли генералу ездить верхом, и он объезжал свой лагерь на двуколке. (…) То, как независимо держался Пелисье, удивляло многих. Казалось, на него не производят никакого впечатления многочисленные телеграммы, письма, приказы и депеши, которыми Наполеон III выматывал нервы Канробера. Он небрежно совал полученные бумаги в карман, и многие были уверены, что новый командующий вовсе не читает их».

Пелисье не побоялся обнародовать свой план кампании в письме, адресованном на имя генерала Боске. Так как план этот совершенно не отвечал планам генерала Ниеля, командированного Наполеоном в армию в качестве доверенного лица, то Ниель объявил Пелисье предупреждение, на которое тот не обратил никакого внимания. Тогда император прислал ему любезное письмо, в котором указал на необходимость считаться с его, императора, мнением, но Пелисье, не смущаясь всем этим, продолжал воплощать в жизнь свой план, состоявший в том, чтобы возможно больше расширить сферу действий армии, заняв в тылу пункты, удобные для наблюдения, разрушить фортификационные работы русских на Азовском море в Керчи и Еникале, теснить противника в пунктах непосредственной обороны, чтобы захватить инициативу в свои руки и подготовить штурм. Когда же Ниель на собрании генералов попробовал однажды высказать замечания по этому плану, Пелисье вспылил: «Генерал, в армии нет адъютантов императора, хранителей его идей и планов, есть только главнокомандующий и подчинённые; вы — один из последних и должны повиноваться. Если Вы будете так продолжать, я приму против Вас самые строгие меры и удалю из армии. Кроме того, я запрещаю Вам сноситься с императором помимо меня». Извещённый об этой сцене рапортами Ниеля и видя свои приказания неисполняемыми, Наполеон III всё более раздражался против Пелисье и засыпал его телеграфными распоряжениями о полном обложении Севастополя. Пелисье отвечал императору, что обсуждение различных вопросов по телеграфу считает невозможным: «Дело не в обсуждении, дело в приказаниях, которые даются и получаются» — колко отвечал он императору. Доверяя только своему взгляду и в письмах военному министру объясняя свои намерения, Пелисье ответил императору почтительно, но с достоинством и дал понять, что он не поступится и малейшей частицей своего авторитета.

И операции шли прогрессивно, завоевывая симпатии союзников. 26 мая французы после упорных боёв овладели Волынским и Селенгинским редутами и Камчатским люнетом — главными опорными пунктами внешней обороны крепости. Это был первый успех Пелисье, за который Наполеон III поблагодарил его только через 7 дней, причём его похвалы носили оттенок порицания. Письмо Наполеона заканчивалось приказом немедленного изменения способов ведения кампании. На этот раз Пелисье не выдержал и ответил энергичной телеграммой, прося императора не ставить его в положение человека недисциплинированного и неосторожного и не нарушать хороших отношений, установившихся с союзниками. После этого отношения императора и Пелисье стали столь натянутыми, что малейший случай грозил порвать их окончательно.

Таким случаем стал первый штурм, предпринятый им 6 июня (18 июня) 1855 год, который был отбит, а французы потеряли более 3 тысяч человек. Решив отозвать Пелисье, император написал ему письмо, содержавшее порицание всех его действий. В конце письма стояло: «Я признаю в Вас много энергии, но надо хорошо руководить. Немедленно представьте военному министру в подробностях свой план и отныне не смейте ничего предпринимать, не испросив по телеграфу на то согласие. Если Вы не согласны на это, то сдайте командование армией генералу Ниелю».

Только заступничество генерала Флёри и военного министра спасло Пелисье, который к осени развил изумительную деятельность. 4 августа последовали победа союзников на реке Чёрной, а 27 августа последовал очередной штурм, окончившийся взятием Малахова кургана, что отдало Севастополь в руки осаждающих. Через три дня Пелисье получил поздравительные телеграммы от императора и военного министра о производстве его в маршалы. А по возвращении во Францию в 1856 году взятие Малахова кургана доставило Пелисье звание герцога Малаховского (duc de Malakow).

По окончании Восточной войны Жан-Жак Пелисье был с марта 1858 по май 1859 года французским послом в Англии, а во время австро-итальянской войны 1859 года командовал французскими войсками на Рейне.

С 10 мая по 11 декабря 1851 года (1-й раз) и с 24 ноября 1860 по 22 мая 1864 года был Генерал-губернатором Алжира.

Награды

См. также

Напишите отзыв о статье "Пелисье, Жан-Жак"

Примечания

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Пелисье, Жан-Жак

Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Пелисье,_Жан-Жак&oldid=77833121»