Пелузий

Пелу́зий (лат. Pelusium, греч. Πηλούσιον; араб. الفرما‎, Эль-Фарама; егип. Сену, Пер Амун, ивр. ‏סין‏‎, Син; копт. Ⲡⲉⲣⲉⲙⲟⲩⲛ, Перемун; арам. Сейян) — древнеегипетский город и крепость на крайнем востоке дельты Нила. Греческое Πηλούσιον означает «изобилующий болотами, трясинами».

География

Город-крепость Пелузий находился в Нижнем Египте, в 30 километрах юго-восточнее нынешнего Порт-Саида, на самом восточном из рукавов Нила в его дельте. В конце XI века до н. э. этот рукав начал интенсивно засоряться песком, река сменила своё русло и стала течь западнее.

История

В Библии Пелузий упоминается как «Син, крепость Египта» (Иез. 30:15).

После победы над египтянами в битве при Пелузии в 525 году до н. э. царь Персии Камбис II занял и разрушил Телль-эль-Масхуту, а затем покорил и весь Египет. После взятия Мемфиса Камбис II сверг фараона Псамметиха III.

В 48 году до н. э. в Пелузии был убит выдающийся римский военачальник и политик Гней Помпей. В 35 году до н. э. город заняла армия Марка Антония. В 1117 году Пелузий был до основания разрушен крестоносцами по приказанию короля Иерусалимского Балдуина I (который вскоре здесь же и скончался, отравившись рыбой).

В настоящее время Пелузий формально является центром одной из епархий Александрийской православной церкви и титулярной архиепархией Римско-католической церкви. Находящиеся поблизости развалины древнего города изучает австралийская археологическая экспедиция.

Литература

• Hans Bonnet. Pelusium. // Lexikon der ägyptischen Religionsgeschichte, Nikol Verlag, Hamburg 2000 ISBN 3-937872-08-6, S. 585.
• de:Rainer Hannig. Großes Handwörterbuch Ägyptisch-Deutsch : (2800—2950 v. Chr.). von Zabern, Mainz 2006, ISBN 3-8053-1771-9, S. 1183.
• James Karl Hoffmeier. Ancient Israel in Sinai: The evidence for the Authenticity of the wilderness Tradition. Oxford University Press, Oxford 2005, ISBN 0-19-515546-7

Отрывок, характеризующий Пелузий

– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.