Пембертон, Эдвард Лойнс

Эдвард Лойнс Пембертон
англ. Edward Loines Pemberton
Род деятельности:	филателист, филателистический дилер
Место смерти:	Англия
Дети:	сын Персиваль Лойнс Пембертон
Награды и премии:	внесён в «Список выдающихся филателистов», Зал славы АФО

Э́двард Лойнс Пе́мбертон (англ. Edward Loines Pemberton; 10 декабря 1844, Нью-Йорк — 12 декабря 1878) — один из ранних филателистов, филателистический дилер, который был ведущим сторонником научной (или французской) школы филателии. Учредитель и член Филателистического общества Лондона (ныне Королевское филателистическое общество Лондона). Пембертон был удостоен чести быть включённым в «Список выдающихся филателистов» в 1921 году как один из «отцов филателии».

Биография

Эдвард Пембертон родился в Нью-Йорке, но получил образование в Англии у родственников, когда его родители умерли вскоре после его рождения. Одним из мест, где Пембертон проживал в Англии, был Бирмингем^[≡]. Его сын, Персиваль Лойнс Пембертон (1875—1949), также был видным филателистом.

Вклад в филателию

Научная филателия

В 1860 году Пембертон выступал за изучение всех аспектов производства почтовых марок, включая бумагу, водяные знаки, процесс печати и зубцовку. Такой подход был известен как научная, или французская, школа. Напротив, английская школа полагала, что значение имеет только фактический напечатанный рисунок, а любой другой аспект почтовой марки должен игнорироваться. Некоторые английские коллекционеры даже выступали за обрезание зубцовки почтовых марок перед помещением их в альбом, чтобы не было никакой разницы между почтовой маркой с зубцами и беззубцовой в альбоме. В те времена вопрос о том, как именно собирать марки, ещё не был решён, и победа научной филателии над более простыми методами английской школы имеет самое непосредственное отношение к сложным методикам, используемым сегодня в филателии. Изданный Пембертоном в 1867 году «Каталог высококачественной и очень полной коллекции почтовых марок, отобранных с большой тщательностью Э. Л. Пембертоном, эсквайром из Бирмингема» («Catalogue of the Very Fine and Very Complete Collection of Postage Stamps Selected with Great Care by E. L. Pemberton, Esq. of Birmingham»)^[≡] является примером такого подхода.

Описание подделок

Как сторонник научного коллекционирования, естественно, Пембертон проявлял пристальный интерес к подделкам и был хорошо подготовлен к тому, чтобы отличить подделку от настоящей марки. В 1863 году он написал, в соавторстве с Торнтоном Льюисом (Thornton Lewes), руководство «Поддельные марки: как их обнаружить» («Forged Stamps: How to Detect Them»)^[≡], а вместе с Уильямом Дадли Атли (William Dudley Atlee) он начал публикацию серии статей о фальшивых марках «The Spud Papers»^{[≡][≡][≡]}, которую после смерти Пембертона продолжил Роберт Бриско Эре.

В 1872 году, когда Джон Уолтер Скотт провёл первый филателистический аукцион в Европе, Пембертон дал одно из первых экспертных заключений о подлинности двух 20-центовых почтмейстерских провизориев Сент-Луиса, которые многие считали фальшивками.

Торговля почтовыми марками

Первое рекламное объявление Пембертона как филателистического дилера появилось в журнале для мальчиков «Boy's Own Magazine» в октябре 1862 года. В 1869 году, по сведениям Аделаиды Фентон, сотрудником Пембертона был У. Дадли Атли. В 1871 году Пембертон учредил филателистическую компанию James R. Grant and Co. («Джеймс Р. Грант и компания»). После смерти Пембертона его дело продолжил А. Х. Уилсон (A. H. Wilson), изменив название фирмы на Pemberton, Wilson & Co. («Пембертон, Уилсон и Ко.»). Компанию впоследствии приобрёл Теодор Буль.

Филателистическая журналистика

Пембертон был активным автором многих филателистических журналов, в том числе «The Stamp-Collector's Magazine» и «The Philatelist». С января 1864 года он был редактором журнала «The Stamp-Collector’s Review and Monthly Advertiser». В 1872 году он основал посвящённый современной филателии журнал «The Philatelical Journal», который был печатным органом его филателистической дилерской фирмы James R. Grant and Co. Журнал «The Philatelic Record», редактором которого был Мейтленд Бернетт, был основан в 1879 году в память о Пембертоне.

Публикации

• Lewes T., Pemberton E. [library.si.edu/digital-library/book/forgedstampshowt00lewe Forged Stamps: How to Detect Them; containing accurate descriptions of all forged stamps]. — Edinburgh, UK: Colston & Son, 1863. — 36 p. — OCLC [www.worldcat.org/oclc/8548631 8548631]. (англ.) (Проверено 4 мая 2016) [archive.org/details/forgedstampshowt00lewe Архивировано] из первоисточника 22 февраля 2012. [Переиздание: Pemberton E. L., Dalston T., Lewes T. Early Forged Stamps Detector. — New York, NY, USA: S. J. Durst, 1979. — 39 p. — ISBN 0-915262-39-8, 9780915262397. — OCLC [www.worldcat.org/oclc/7459337 7459337].]^{[^]}
• Catalogue of the Very Fine and Very Complete Collection of Postage Stamps Selected with Great Care by E. L. Pemberton, Esq. of Birmingham. — Hartlepool, UK: James J. Woods, 1867. (англ.)^{[^][^]}
• The Spud Papers. (англ.) [В различных журналах 1871—1881 годов.]^{[^]}
• The Philatelical Catalogue: Being a Complete Catalogue of Postage Stamps, and Postal Envelopes and Cards with Voluminous Notes on Reprints, Forgeries, and Every Subject of Interest (containing upwards of 1100 heliotype illustrations). — Dawlish, UK, 1874. (англ.)
• The Stamp Collectors' Handbook. — Southampton, UK, 1874. (англ.) [2nd edn. — 1878.]

См. также

• Пембертон, Персиваль Лойнс
• Список фальсификаторов почтовых марок
• Эре, Роберт Бриско
• c:Philatelic fakes and forgeries

Литература

• An account of Pemberton’s life // The Philatelic Journal of Great Britain. — 1922. — October. (англ.)
• Atlee W. D., Pemberton E. L., Earée R. B. The Spud Papers: An Illustrated Descriptive Catalogue of Early Philatelic Forgeries / Introductory essay and a comprehensive index by L. Ragatz. — Lucerne: Emile Bertrand, 1952. — 168 p.^{[^]} (англ.)

Ссылки

• Atlee W. D., Pemberton E. L., Earée R. B. [stampforgeries.com/spud-papers/ Spud Papers] (англ.). Table of Contents. Skanderborg, Denmark: Stampforgeries of the World; Stampforgeries.com; Morten Munck (1871—1881). — Онлайн-хранилище статей из серии «The Spud Papers», описывающих подделки, которые изготовлены разными фальсификаторами. Проверено 4 мая 2016. [www.webcitation.org/6hFjiaOGP Архивировано из первоисточника 4 мая 2016].^{[^]}

Портал «Филателия»   Портал «Персоналии»   Портал «США»   Портал «Великобритания»

Отрывок, характеризующий Пембертон, Эдвард Лойнс

«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.