Пенаты
Пена́ты (лат. Di Penates, Penates) — в древнеримской мифологии боги-хранители и покровители домашнего очага (dii familiares), а затем и всего римского народа (Penates Publici Populi Romani). Каждая семья имела обычно двух Пенатов, изображения которых, изготовленные из дерева, глины или камня, хранились в закрытом шкафчике возле очага, где собирались все члены семьи[1].
Государственным культом Пенатов — как представителей общественного благополучия — ведал верховный жрец, приносивший им жертвы в храме Весты[2]. Оба культа были взаимосвязаны; не только у латинов, но вообще у всех италиков каждый город имел свою Весту и своих Пенатов. В Элее находился храм Пенатов, по легенде, привезённых Энеем из Трои; его украшали статуи двух юношей с копьями[3].
Считается, что слово penates происходит от penus (кладовой), где хранились съестные припасы. Цицерон писал, что оно «произведено либо от penus — ведь так называют все, чем питаются люди, либо от того, что они обитают внутри (penitus), и по этой причине поэты называют их также Penetrales (Проникающие)»[4]. Фест указывал, что слово penus обозначает «скрытое место в храме Весты, окружённое занавесями»[5]. Различные мнения римских авторов о Пенатах приводятся в труде «Против язычников» Арнобия[6] и в «Сатурналиях» Макробия[7]. Некоторые из них предполагали, что «Пенаты являются теми богами, благодаря которым мы можем дышать, благодаря которым мы имеем тело, благодаря которым мы обладаем разумной душой».
В значении «вернуться домой, к домашнему очагу, родному дому» используется выражение «вернуться к своим пенатам». Ошибочно употреблять выражение «вернуться в пенаты».
См. также
Напишите отзыв о статье "Пенаты"
Примечания
- ↑ [ru.wikisource.org/wiki/%D0%AD%D0%A1%D0%91%D0%95/%D0%9F%D0%B5%D0%BD%D0%B0%D1%82%D1%8B ЭC Брокгауза и Ефрона].
- ↑ Celia E. Schutz, Women’s Religious Activity in the Roman Republic (University of North Carolina Press, 2006), p. 123.
- ↑ Дионисий Галикарнасский. Римские древности. I, 67-68.
- ↑ Цицерон. О природе богов, II, 68.
- ↑ [books.google.ru/books?id=FSpMAAAAYAAJ&pg=PA577 Sexti Pompeii Festi De verborum significatione]
- ↑ Арнобий. Против язычников, III, 40.
- ↑ Макробий. Сатурналии. III, 4, 6-13.
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Пенаты
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
