Пендлбери, Джон

Джон Пендлбери
John Devitt Stringfellow Pendlebury
Дата рождения:	12 октября 1904(1904-10-12)
Место рождения:	Лондон
Дата смерти:	22 мая 1941(1941-05-22) (36 лет)
Страна:	Великобритания
Научная сфера:	археология египтология
Известен как:	археологические раскопки на Крите и в Египте

Джон Пендлбери англ. John Devitt Stringfellow Pendlebury (12 октября 1904, Лондон — 22 мая 1941, Крит) — британский археолог, в годы Второй мировой войны работал на британскую разведку. Погиб на Крите в 1941 году, во время проведения гитлеровскими войсками Операции «Меркурий».

Ранние годы

Джон Пендлбери родился в Лондоне и был старшим сыном Герберта С. Пендлбери (Herbert S Pendlebury) и Лилиан Д. Девитт (Lilian D Devitt). В возрасте восьми лет ослеп на один глаз (воткнул себе в глаз карандаш), и всю оставшуюся жизнь ходил со стеклянным глазом. Получил частное образование в Винчестерском колледже (1918—1923), затем обучался в Пембрук Колледже при Кембриджском университете, который окончил в 1927 году. Несмотря на свою травму, был звездой спорта в колледже, занимался лёгкой атлетикой, прыжками в высоту.

Археология

В свои первые школьные каникулы (1923) Пендлбери впервые отправился в поездку по Греции, посетил раскопки в Микенах, буквально влюбился в эту страну и особенно заинтересовался археологией. В 1927 году, покидая университет, он получил направление в Британскую археологическую школу в Афинах. Пендлбери долгое время не мог сделать выбор между археологией Египта и Греции, решил заниматься и той, и другой, и изучал египетские артефакты, найденные в Греции. В Афинах Джон встретил студентку-археолога Хильду Уайт, вскоре молодые люди почувствовали взаимное влечение и поженились в 1928 году.

Разница в смене климатических сезонов в Египте и Греции позволяла работать в течение года поочерёдно в обеих странах, и в 1928 году Пендлбери начал раскопки в Тель эль-Амарне, в Египте. В 1929 году Пендлбери посчастливилось: Артур Эванс назначил его куратором на работах в Кноссе (центральный Крит). К тому же, жил он совсем рядом с участком работ, в так называемой Таверне — здании, специально оборудованном для проживания семейных пар, а также месте сборов и активной общественной жизни археологов.

Пендлбери был одним из первых археологов, применявших методы реконструкции быта и окружающей среды для изучения бронзового века; например, согласно заметкам С. Майкла Хогана (C. Michael Hogan), Пендблбери первым выдвинул предположение, что Кносс во время расцвета бронзового века страдал от перенаселённости. Этот вывод Пендлбери сделал на основе анализа темпов вырубки окрестных лесов.

Пендлбери был начальником экспедиции в Тель эль-Амарне с 1930 по 1936 годы, оставался куратором в Кноссе до 1934 года. В 1936 году он перебрался в Дикти, на востоке Крита и занимался там исследованиями до начала Второй мировой войны.

Военная служба

Патрик Ли Фермор писал:

[Пендлбери] знал остров изнутри. Он проводил дни напролёт под открытым небом, проходил более 1000 миль за один археологический сезон. Его товарищами были горцы и пастухи. Он знал все местные наречия.

Оригинальный текст (англ.)  

[Pendlebury] got to know the island inside out. ... He spent days above the clouds and walked over 1,000 miles in a single archaeological season. His companions were shepherds and mountain villagers. He knew all their dialects...

Критянин Манолаки Акумианос, один из работников на раскопках в Кноссе, вспоминал:

…[он] знал остров как свои пять пальцев, говорил по-гречески как коренной житель Крита, мог петь мантинады ночи напролёт и перепить любого местного

Оригинальный текст (англ.)  

...[he] knew the whole island like his own hand, spoke Greek like a true Cretan, could make up mantinadas all night long, and could drink any Cretan under the table.

В свете надвигающейся войны, учитывая стратегическое значение острова Крит, Пендлбери удалось убедить британских военачальников в ценности своих уникальных знаний и опыта. Его отозвали в Англию, Пендлбери прошёл спецподготовку и в мае 1940 года вновь объявился на Крите, в городе Ираклион (в то время город назывался, на итало-венетский манер, Кандия) в качестве британского вице-консула. Новая должность Пендлбери не могла ввести в заблуждение большую часть дипломатического сообщества относительно реальных целей его пребывания на Крите. Пендлбери немедленно начал работать по заранее намеченным планам: фиксировать рекогнисцировку (дороги, тайники, источники воды), а главное искать выходы на лидеров местных кланов, таких как Антониос Грекоракис (Antonios Gregorakis) и Маноли Бандувас (Manoli Bandouvas). Крит освободился от турецкого владычества всего за 43 года до этого и авторитет этих вождей был очень велик, с их помощью можно было поднять население на борьбу. В октябре, когда в Грецию вторглись итальянские войска, Пендлбери стал посредником между английскими частями и вождями местных ополченцев.

Тем временем Германия оккупировала материковую часть Греции, и в апреле 1941 года Пендлбери составил новые планы своих действий, к несчастью они не учитывали тот факт, что Критская дивизия греческой армии захвачена в Греции. 20 мая 1941 года началось немецкое вторжение на Крит, Пендлбери находился в Ираклионе. Город подвергся массированной бомбардировке, за которой последовала высадка воздушного десанта. Немцы вошли в город, но были вытеснены греческими войсками, частями британской армии и ополченцами, которых к этому времени британцам удалось привлечь на защиту острова и вооружить.

На следующий день, 21 мая, германские войска взяли Ираклион. Пендлбери с несколькими товарищами-критянами удалось выбраться из города, и они отправились в деревню Кроусонас, расположенную в 15 км к юго-западу от города. Они собирались организовать ответную атаку, но по дороге Пендлбери оставил автомобиль и открыл огонь по немецкому отряду, вызвал ответный огонь. В это время налетели «Юнкерсы» и Пендлбери был ранен в грудь. Его подобрала Аристея Дроссулакис (Aristeia Drossoulakis), она перенесла Пендлбери в свою хижину, находившуюся по соседству. Хижина вскоре была занята гитлеровцами, немецкий доктор поступил благородно, промыв и перевязав рану Пендлбери; позже ему сделали укол.

На следующий день Пендлбери сменили рубашку. Немцы заняли позиции вокруг дома, прибыла новая группа парашютистов. Они обнаружили Пендлбери в греческой рубахе, при нём не оказалось идентификационного жетона (он его потерял). Так как на Пендлбери не было формы, и он ничем не мог доказать, что он военнопленный, гитлеровцы вывели его во двор, поставили у стены хижины и расстреляли.

Пендлбери был похоронен рядом с местом своей гибели, позже его тело перезахоронили в километре от западных ворот Ираклиона. Сейчас его могила на кладбище у залива Соуда, выстроенном Комиссией Содружества по военным захоронениям.

Публикации

• 1930 Aegyptiaca. A Catalogue of Egyptian objects in the Aegean area. Cambridge: University Press.
• 1933 A handbook to the palace of Minos at Knossos. London: Macmillan.
• 1933 A guide to the stratigraphical museum in the Palace at Knossos (3 vols). London: British School of Art [?Archaeology] at Athens.
• 1935 Tell el-Amarna. London : Lovat Dickson & Thompson.
• 1939 The archaeology of Crete : an introduction. London: Methuen’s Handbooks of Archaeology.

  На русском языке: [www.sno.pro1.ru/lib/pendlberi_arkheologiya_krita/index.htm Пендлбери Дж.. Археология Крита] (перевод с английского, под редакцией В. В. Струве), М., 1950.

• 1948 John Pendlebury in Crete. Cambridge: University Press. (Published privately after Pendlebury’s death — with appreciations by Nicholas Hammond and Tom Dunbabin).

Литература

• Imogen Grundon — The Rash Adventurer: The Life of John Pendlebury (London: Libri, 2007)
• Anthony Beevor — Crete, the Battle and the Resistance (includes info about Pendlebury’s wartime exploits)

Отрывок, характеризующий Пендлбери, Джон

«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.