Пензенская и Нижнеломовская епархия
Поделись знанием:
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
Пензенская и Нижнеломовская епархия
Русская православная церковь | |
| |
| Основная информация | |
|---|---|
| Страна | Россия |
| Митрополия | Пензенская |
| Епархиальный центр | Пенза |
| Основана | 1803 |
| Количество благочиний | 10 |
| Кафедральный храм | Успенский собор (Пенза) |
| Сан правящего архиерея | митрополит |
| Титул правящего архиерея | Пензенский и Нижнеломовский |
| Сайт | [penzaeparhia.ru/ penzaeparhia.ru] |
| Архиерей | |
| Правящий архиерей | Серафим (Домнин) |
| с | 25 декабря 2013 года |
Пе́нзенская и Нижнеломо́вская епархия — епархия Русской православной церкви на территории Бессоновского, Городищенского, Каменского, Мокшанского, Нижнеломовского, Пензенского и Шемышейского районов Пензенской области. Входит в состав Пензенской митрополии[1].
Правящий архиерей — митрополит Пензенский и Нижнеломовский Серафим (Домнин) (с 25 декабря 2013).
Кафедра архиерея расположена в Успенском соборе Пензы.
История
В 1745 году территория современной Пензенской епархии вошла в подчинение Астраханского епископа и оставалась в таковом качестве до 1758 года[2].
27 октября (16 октября по старому стилю) 1799 года была образована Саратовская и Пензенская Православная епархия, но, в связи с отсутствием в губернском городе Саратове архиерейского дома и помещения для консистории, кафедра была размещена в уездном городе Пензе, где имелись такие здания. Первым архипастырем вновь образованной епархии стал Преосвященный архиепископ Гаий (Такаов). Начиная с 4 декабря 1803 года, епархия стала именоваться Пензенской и Саратовской, а с 12 ноября 1828 года она уже приобрела самостоятельный статус и стала именоваться Пензенской и Саранской и такое наименование она сохраняла вплоть до 1991 года, когда из её состава была выделена отдельная Саранская и Мордовская епархия, а Пензенские архиереи стали именоваться Пензенскими и Кузнецкими.
За более чем 200-летний период существования Пензенской епархии ею преемственно управляли 44 Преосвященных, 18 до 1917 года и 27 после революции.
С Пензенской церковью фактически было покончено 14 февраля 1938 года, когда расстреляли назначенного за год до этого на Пензенскую кафедру епископа Ираклия (Попова). Фактически он был уже не архиерей, а епископ одной Митрофановской церкви. Связи с епархией не стало, так как любой контакт при желании органов мог обернуться контрреволюционным заговором[3].
Затем епархия возродилась. Однако в 1962 году (в период хрущевской антирелигиозной кампании) Уполномоченный Совета по делам РПЦ по Пензенской области предложил закрыть Пензенское епархиальное управление, так как в Пензенской области и Мордовской АССР действовали только 48 православных церквей и молитвенных домов[4]. Необходимость такого шага также обосновывалось тем, что «наличие епархиального управления в г. Пензе способствует укреплению действовавших церквей в области и создает дополнительные трудности в осуществлении мероприятий по атеистическому воспитанию трудящихся»[5]. Однако это предложение не было поддержано. К концу 1950-х годов видимо значительно улучшилось материальное положение духовенства и служащих церкви, причем работа в храме порой приносила немалый доход. Например, псаломщик церкви Кузнецка бывший сотрудник милиции и член КПСС В. М. Храмов, так объяснял свой отказ бросить службу в храме[6]:
Человек я пожилой. Пенсию получаю всего 30 руб. Какие это деньги! В церкви мне платят 100 руб. в месяц. Да помимо оклада, сколько еще приходится продуктов. В родительскую субботу я уносил домой по 2-3 пуда пшена, с пудик рису и мешков семь булок. А ведь в году таких 10 дней бывает. А сколько еще булок, сахару и другого. Только на пасху мне доставалось тысяча штук яиц. Ну, где я еще найду лучшее место! Нет, я не могу бросить службу в церкви— Государственный архив Пензенской области. Ф. 2391. Оп. 1. Д. 27. Л. 265
Подобное благоденствие вызвало стремление властей урезать доходы церкви. В 1959 году епархия была вынуждена передать безвозмездно в фонд государства 5 легковых машин «Победа»[6]. В 1962 году духовенство было переведено на твердые оклады. Кроме того, приходы отчисляли немало денег в Фонд Мира в добровольно-принудительном порядке. Например, православные общины только Пензенской области в 1975 году перечислили в эту организацию 457,4 тыс. руб.[7]. Однако доходы православных церквей на территории Пензенской области быстро росли в брежневский период и составляли в 1965 году — 1075,4 тыс. руб., в 1975 году — 2032,2 тыс. руб., в 1980 году — 2417,7 тыс. руб., в 1986 году — 2844,7 тыс. руб.[7].
В 1982 году в Пензенской области было 36 священников и 14 псаломщиков, а в 1987 году 38 и 20 соответственно[8]. Причем образовательный уровень был очень высок — в 1986 году среди пензенских служителей православного культа трое были кандидатами богословия. В 1989 году начал работу Наровчатский Троицкий сканов монастырь[9].
В 2000 году правительством Пензенской области епархии было передано 176 храмов, подавляющее число из которых находится в аварийном или полуразрушенном состоянии.
Решением Священного Синода от 26 июля 2012 года из Пензенской епархии выделены Кузнецкая и Сердобская епархии с включением их в состав новообразованной Пензенской митрополии[10].
Главными святынями епархии являются: Казанская Нижнеломовская икона Божией матери (1643 год; утрачена), Казанская Пензенская икона Божией Матери, подаренная жителям города Пензы ещё царем Алексеем Михайловичем в 1663 году, Тихвинская икона Божией Матери (1681 год; утрачена), находившаяся в Вадинском монастыре, Трубчевская икона Божией Матери (1765 год), которая уже более 200-х лет находится в Троице-Скановом монастыре, мощи святителя Иннокентия епископа Пензенского и Саратовского (1819 год) и мощи святого праведного Иоанна пресвитера и чудотворца Оленевского (+1951 г.).
Названия
- Саратовская и Пензенская (16 октября 1799 — 4 декабря 1803)
- Пензенская и Саратовская (4 декабря 1803 — 3 ноября 1828)
- Пензенская и Саранская (3 ноября 1828 — ?)
- Пензенская и Кузнецкая (с 31 января 1991 — 26 июля 2012)
- Пензенская и Нижнеломовская (с 26 июля 2012)
Архиереи
- Гай (Такаов) (16 октября 1799 — 10 января 1808)
- Моисей (Близнецов-Платонов) (25 марта 1808 — 28 мая 1811)
- Афанасий (Корчанов) (5 сентября 1811 — 8 января 1819)
- Иннокентий (Смирнов) (22 марта — 10 октября 1819)
- Амвросий (Орнатский) (9 ноября 1819 — 4 сеентября 1825)
- Ириней (Несторович) (31 января 1826 — 26 июля 1830)
- Иоанн (Доброзраков) (17 августа 1830 — 19 января 1835)
- Амвросий (Морев) (19 января 1835 — 15 октября 1854)
- Варлаам (Успенский) (4 декабря 1854 — 7 октября 1862)
- Антоний (Смолин) (9 ноября 1862 — 21 августа 1868)
- Григорий (Медиоланский) (21 августа 1868 — 24 апреля 1881)
- Антоний (Николаевский) (14 мая 1881 — 15 апреля 1889)
- Василий (Левитов) (22 апреля 1889 — 12 июля 1890)
- Митрофан (Невский) (12 июля 1890 — 13 ноября 1893)
- Павел (Вильчинский) (13 ноября 1893 — 4 июня 1902)
- Тихон (Никаноров) (4 июня 1902 — 25 июля 1907)
- Митрофан (Симашкевич) (25 июля 1907 — 10 января 1915)
- Владимир (Путята) (10 января 1915 — ноябрь 1917)
- Феодор (Лебедев) (февраль — март 1918) в/у, епископ Прилукский
- Григорий (Соколов) (март — апрель 1918) в/у, епископ Краснослободский
- Иоанн (Поммер) (22 апреля 1918 — июль 1921)
- Борис (Лентовский) (лето 1921 — июнь 1922)
- Леонтий (Устинов) (май — июнь 1922) в/у, епископ Краснослободский
- Петр (Соколов) (1923) в/у, епископ Сердобский
- Филипп (Перов) (2 декабря 1923 — 9 ноября 1927)
- Кирилл (Соколов) (6 сентября 1928 — 21 ноября 1933)
- Алексий (Кузнецов) (21 ноября 1933 — 27 марта 1934)
- Ириней (Шульмин) (26 апреля 1934 — 21 мая 1935)
- Авраамий (Чурилин) (21 мая — 6 октября 1935) не прибыл из-за ареста
- Феодор (Смирнов) (6 октября 1935 — 16 февраля 1937)
- Ираклий (Попов) (22 февраля 1937 — 14 февраля 1938)
- 1938—1944 — кафедра вдовствовала
- Кирилл (Поспелов) (1 апреля — июль 1944)
- Михаил (Постников) (июль 1944 — 27 января 1947)
- Кирилл (Поспелов) (27 января 1947 — 18 декабря 1953)
- Иероним (Захаров) (декабрь 1953 — 9 февраля 1954) в/у
- Леонид (Лобачев) (9 февраля 1954 — 22 марта 1960)
- Феодосий (Погорский) (22 марта 1960 — 30 июля 1968)
- Поликарп (Приймак) (30 июля 1968 — 16 декабря 1969)
- Иларион (Прохоров) (16 декабря 1969 — 25 июня 1970)
- Мелхиседек (Лебедев) (25 июня 1970 — 10 октября 1978)
- Серафим (Тихонов) (18 октября 1978 — 3 июля 2000)
- Филарет (Карагодин) (28 декабря 2000 — 31 мая 2010)
- Вениамин (Зарицкий) (31 мая 2010 — 25 декабря 2013)
- Серафим (Домнин) (с 25 декабря 2013)
Монастыри
- Керенский Тихвинский монастырь (мужской; Вадинск)
- [sites.google.com/site/penzakotoroinet/penza-kotoroj-n-t/n/nizne-lomovskij-kazansko-bogorodickij-monastyr Нижнеломовский Казанский Богородицкий монастырь] (мужской; село Норовка, Нижне-Ломовский район)
- [sites.google.com/site/penzakotoroinet/penza-kotoroj-n-t/p/penzenskij-spaso-preobrazenskij-monastyr Спасо-Преображенский монастырь] (мужской; Пенза)
- Сазанский пещерный монастырь Казанской Алексиево-Сергиевской пустыни (мужской; село Сазанье, Сердобский район)
- Сканов пещерный монастырь преподобных Антония и Феодосия Печерских (мужской; село Наровчат)
- [sites.google.com/site/penzakotoroinet/penza-kotoroj-n-t/t/troickij-zenskij-monastyr Пензенский Троицкий монастырь] (женский; Пенза)
- Троице-Сканов монастырь (женский; сел. Сканово, Наровчатский район)
- [sites.google.com/site/penzakotoroinet/penza-kotoroj-n-t/n/nizne-lomovskij-uspenskij-monastyr Успенский монастырь] (женский; Нижний Ломов)
Напишите отзыв о статье "Пензенская и Нижнеломовская епархия"
Примечания
- ↑ [penzaeparhia.ru/history Пензенская епархия]
- ↑ [www.astrakhan-ortodox.astranet.ru/vladyki/ilarion.htm Епископ Иларион]
- ↑ [pravoslavie58region.ru/index.php?loc=novomucheniki.htm «ХВАЛИТЕ БОГА ВО СВЯТЫНЕ ЕГО;…» (ПС.150:1)]
- ↑ Королева Л. А., Королев А. А., Степнова Д. А., Гарькин И. Н. Русская православная церковь в СССР во второй половине 1940-х — первой половине 1980-х гг. (по материалам Пензенского региона) // Вестник Волжского университета им. В. Н. Татищева. — 2010. — № 5. — С. 31 — 32
- ↑ Королева Л. А., Королев А. А., Степнова Д. А., Гарькин И. Н. Русская православная церковь в СССР во второй половине 1940-х — первой половине 1980-х гг. (по материалам Пензенского региона) // Вестник Волжского университета им. В. Н. Татищева. — 2010. — № 5. — С. 32
- ↑ 1 2 Королева Л. А., Мельниченко О. В. — Власть и Русская Православная церковь во второй половине 1940—1980-х гг.: финансовый аспект взаимоотношений (на примере Пензенской области) // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. — 2011. — № 23. — С. 476
- ↑ 1 2 Королева Л. А., Мельниченко О. В. — Власть и Русская Православная церковь во второй половине 1940—1980-х гг.: финансовый аспект взаимоотношений (на примере Пензенской области) // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. — 2011. — № 23. — С. 478
- ↑ Мельниченко О. В. Русская Православная церковь во второй половине 1980—1990-х гг. (По материалам Пензенской области) // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. — 2011. — № 23. — С. 520
- ↑ Мельниченко О. В. Русская Православная церковь во второй половине 1980—1990-х гг. (По материалам Пензенской области) // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского. — 2011. — № 23. — С. 522
- ↑ [www.patriarchia.ru/db/text/2367549.html ЖУРНАЛЫ заседания Священного Синода от 26 июля 2012 года / Официальные документы / Патриархия.ru]
Литература
- Попов А. Е. [elib.shpl.ru/ru/nodes/13450-popov-a-e-tserkvi-prichty-i-prihody-penzenskoy-eparhii-penza-1896#page/1/mode/grid/zoom/1 Церкви, причты и приходы Пензенской епархии.] — Пенза, 1896. — 272 с.
Ссылки
- [www.patriarchia.ru/db/text/31482.html Пензенская и Нижнеломовская епархия] на сайте Патриархия.Ru
- [drevo.pravbeseda.ru/index.php?id=8909 Пензенская епархия // Открытая православная энциклопедия «Древо»]
- [pravoslavie58region.ru/index.php?loc=histori.htm История Пензенской епархии]
- [sites.google.com/site/penzakotoroinet/penza-kotoroj-n-t/p/-penzenskaa-eparhia-istoriko-statisticeskoe-opisanie-1907-g-monastyri-penzenskoj-eparhii Монастыри Пензенской епархии] // «Пензенская епархия. Историко-статистическое описание», изд. редакции «Пензенских Епархиальных ведомостей», Пенза, 1907 г., стр. 299—311.
- Архимандритъ Евпсихiй «[sites.google.com/site/penzakotoroinet/penza-kotoroj-n-t/n/arhimanrit-evpsihij-istoriko-statisticeskoe-opisanie-nizne-lomovskago-kazanskago-vtoroklassnago-muzskogo-monastyra-1891-g Историко-статистическое описанiе Нижне-Ломовскаго Казанскаго второкласснаго мужского монастыря. Сочиненiе бывшаго Настоятеля онаго Монастыря Архимандрита Евпсихiя, исправленное и дополненное Настоящимъ Настоятелемъ Архимандритом Гедеономъ въ 1891 году]»; печатано въ типо-литографiи Ф. Ф. Памфилова, Пенза, 1891 г.
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Пензенская и Нижнеломовская епархия
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
