Пентаметр

Пента́метр (греч. pentámetros, букв. пятистопный) — в античном стихосложении дактилический стих, получаемый удвоением первого члена гекзаметра и распадающийся, таким образом, на две равных части по 2½ дактилических стопы, разделённые цезурой:

Во втором члене пентаметра стопы всегда остаются дактилическими, а в первом члене дактили могли заменяться на спондеи.

Пентаметр впервые появляется в греческой лирике VII-VI веков до нашей эры; уже тогда он в основном применялся в сочетании с гекзаметром (такое сочетание называют «элегический дистих», и строка пентаметра в нём обычно следовала за строкой гекзаметра). В составе элегического дистиха пентаметр был заимствован римскими элегиками I века до н. э., в частности, Овидием. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона указывает, что в элегиях пентаметру и гекзаметру предназначалась разная роль: в гекзаметрической строке описывались события, а в пентаметрической автор рассказывал о своих чувствах в связи с этими событиями.

В средневековом латинском стихосложении появляется леонин — пентаметр с постоянной цезурной рифмой посередине.

В тоническом стихосложении пентаметр появляется в виде дактило-хореического стиха, обыкновенно в качестве подражания античным образцам. В русской поэзии его можно найти у поэтов XVIII века (Востоков, Милонов, Озеров) и XIX века (Гнедич, Дельвиг, Пушкин).

Пример употребления пентаметра (вторая строка):

Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи,
Старца великого тень чую смущенной душой.

— А. С. Пушкин

Пентаметром (англ. iambic pentameter) в настоящее время на Западе также называют пятистопный ямб.

Ссылки

• Статья [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8-4971.htm?cmd=2&istext=1 Пентаметр] в Литературной энциклопедии
• [bse.sci-lib.com/article087820.html Пентаметр] // Большая советская энциклопедия.
• А. М. Пентаметр // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Пентаметр

Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.