Пепеляев, Евгений Георгиевич

Евгений Георгиевич Пепеляев
Дата рождения	18 марта 1918(1918-03-18)
Место рождения	Бодайбо, Иркутская губерния, Государство Российское
Дата смерти	4 января 2013(2013-01-04) (94 года)
Место смерти	Москва, Россия
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	ВВС
Годы службы	1936—1973
Звание
Часть	300 ИАП, 330 ИАП, 196 гвардейский истребительный авиаполк
Командовал	196-й гвардейский истребительный авиаполк
Сражения/войны	Великая Отечественная война, Советско-японская война, Корейская война
Награды и премии	квалификация

Евге́ний Гео́ргиевич Пепеля́ев (18 марта 1918, Бодайбо — 4 января 2013, Москва) — лётчик-истребитель, командир истребительного авиаполка, наиболее результативный ас войны в Корее, Герой Советского Союза (1952).

Биография

Пепеляев родился 18 марта 1918 года в городе Бодайбо Иркутской губернии. Окончил школу ФЗУ, первый курс Омского железнодорожного строительного техникума. В выборе пути первостепенным было влияние старшего брата — Константина, ставшего военным лётчиком, сражавшегося в составе 402-го ИАП и погибшего в воздушном бою над озером Ильмень в 1941 году. До войны, переехав в Одессу к брату, Евгений добился приёма в аэроклуб, после окончания которого поступил в Одесскую военную авиационную школу, которую окончил в 1938 году.

Служил на Дальнем Востоке (на территории села Бабстово Ленинского района Еврейской автономной области) в 300-м ИАП. Летал на самолётах И-16, ЛаГГ-3. В ноябре 1943 года был направлен на стажировку на фронт. В составе 162-го ИАП, действовавшего на Белорусском фронте, провёл 12 боевых вылетов на Як-7Б.

Летом 1945 года замкомандира 300-го ИАП капитан Пепеляев участвовал в прикрытии войск 2-го Дальневосточного фронта, действовавшего против японских вооружённых сил. Совершил здесь более 30 боевых вылетов на Як-9Т. Осенью 1945 года, после того как американские войска начали высаживаться в портах Жёлтого моря, Пепеляев будучи уже командиром 300-го ИАП был откомандирован в Северо-восточный Китай.

В декабре 1947 года окончил Высшие лётно-тактические курсы усовершенствования офицерского состава и был назначен заместителем командира 196-го ИАП, части, лётчики которой одними из первых освоили реактивные самолёты: в 1949 — Ла-15, а весной 1950 — МиГ-15. Лётный талант Пепеляева был замечен, и его привлекают для участия в авиационных парадах. В паре с военным летчиком Валентином Лапшиным, первыми в стране, они продемонстрировали так называемый встречный пилотаж на МиГ-15 — один из самых рискованных и впечатляющих видов воздушного представления, когда сближающиеся с предельной скоростью самолёты расходятся в нескольких метрах.

В 1949 году он назначен командиром 196-го истребительного авиационного полка, а на следующий год полк был направлен в Китай для участия в Корейской войне. 196-й истребительный авиаполк наряду с 17-м ИАП был лучшим по итогам боевой деятельности, уничтожив в воздушных боях 108 американских самолетов, потеряв при этом 10 машин и 4 лётчиков. Свою первую победу Пепеляев одержал в середине мая 1951 года, открыв счёт сбитых «Сейбров». За время боевых действий в Корее он сменил три МиГ-15 с бортовыми номерами 325, 925 и 760. Сам сбит не был, хотя «325» пришлось списать из-за деформаций фюзеляжа и оперения, произошедших во время воздушных боёв. С июня 1951 года Пепеляев и лётчики его полка одними из первых в стране стали летать на МиГ-15бис, новейшей машине того времени, отличавшейся более мощным двигателем ВК-1 и эффективными воздушными тормозами.

Пепеляев провел лучший бой в сентябре 1951 года, когда в численно равном бою с 8-ю американскими машинами лётчики ведомой им группы сбили 4 самолёта, из них 2 уничтожил он сам. 6 октября командир подбил «Сейбр», совершивший вынужденную посадку на территории, контролируемой северокорейскими войсками. В считанные часы машина была вывезена с места вынужденной посадки и вскоре эвакуирована в Союз. Это был первый захваченный «Сейбр». Цена трофея была столь высока, что, став предметом интриг, он в итоге не был засчитан Пепеляеву.

Всего Пепеляев совершил в Корее 108 боевых вылетов (из них 101 боевой вылет в 1951 году), в 38 воздушных боях одержал 23 победы над реактивными самолётами противника (1 F-80, 2 F-84, 2 F-94, 18 F-86 «Sabre»). Три победы он отдал своему ведомому А. Рыжкову, и они не вошли в официальный счёт Пепеляева; таким образом, официально ему были зачислены 20 побед. Сам Пепеляев в беседе с историками воздушной войны в Корее Юрием Тепсуркаевым и Леонидом Крыловым сказал по поводу своих воздушных побед следующее: «В двенадцати я уверен. Это точно на все 100 %. Если натянуть, то, может быть, пятнадцать».

Среди причин успешной боевой работы своего полка Пепеляев называет высокую работоспособность и слётанность лётчиков, совершавших по несколько тренировочных вылетов в сутки. «Керосина» на выучку не жалели, и это сторицей оправдалось в боях. Немаловажным представляется и тот факт, что полк лично курировал командующий авиацией МВО В. И. Сталин — по мнению Пепеляева, жёсткий и требовательный человек, толковый лётчик, командир почти с неограниченными возможностями.

Вспоминая рассказы отца о Корейской войне, дочь Е. Г. Пепеляева Елена отмечала, что он отдал приказ лётчикам своего полка не добивать подбитые американские самолёты и лётчиков, в то время как американцы нередко расстреливали советских лётчиков, покидавших на парашютах свои подбитые самолёты.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 апреля 1952 года за мужество и отвагу, проявленные при выполнении специального правительственного задания, полковнику Е. Г. Пепеляеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

В 1958 году Е. Г. Пепеляев окончил Военную академию Генштаба и был назначен на должность командира 133-й истребительной авиационной дивизии, дислоцированной в Ярославле. С осени 1960 года он — начальник авиации 78-го истребительного авиационного корпуса ПВО в Брянске. В 1961 году, получив травмы при аварии самолёта, был списан с лётной службы, после чего служил на Центральном командном пункте Войск ПВО СССР. Демобилизован в 1973 году.

За свою лётную жизнь полковник Пепеляев налетал более 2000 часов, освоил около 30 типов крылатых машин, среди них реактивные истребители: Як-15, Як-17, Як-25, Ла-15, МиГ-15, МиГ-17, МиГ-19, Су-9.

После демобилизации Е. Г. Пепеляев жил в Москве, работал в закрытом военно-авиационном НИИ. Умер 4 января 2013 года. Похоронен на Николо-Архангельском кладбище.

Герой Советского Союза, награждён 2 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, 2 орденами Красной Звезды, медалями.

Память

В июне 2015 года в Москве на доме 66, корпус 1 по Зелёному проспекту, где многие годы жил легендарный лётчик, была установлена мемориальная доска в честь Героя Советского Союза лётчика Евгения Пепеляева. На церемонии открытия присутствовала вдова лётчика Мария Константиновна.

См. также

• Список лётчиков-асов Корейской войны (1950—1953).
• Ли Си Цын.

Литература

• Пепеляев Е. Г.  [militera.lib.ru/memo/russian/pepelyaev_eg/index.html «Миги» против «Сейбров»] = (первое издание — М.: НПП «Дельта», 2000). — М.: Яуза, Эксмо, 2005. — 76 с. — ISBN 5-699-14274-6.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2398 Пепеляев, Евгений Георгиевич]. Сайт «Герои Страны».

• [airaces.narod.ru/korea/pepelyev.htm Пепеляев Евгений Георгиевич].

Отрывок, характеризующий Пепеляев, Евгений Георгиевич

– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.