Перантинос, Никос

Никос Перантинос
греч. Νίκος Περαντινός
Дата рождения:	1910(1910)
Место рождения:	Афины
Дата смерти:	1991(1991)
Место смерти:	Афины
Подданство:	Греция Греция
Жанр:	скульптура
Учёба:	Томопулос, Томас

Никос Перантинос (греч. Νίκος Περαντινός; 1910, Афины — 1991, Афины) — греческий скульптор, видный представитель классической концепции скульптуры 20-го века в Греции, находившийся под глубоким воздействием древней греческой скульптуры и европейского классицизма.

Биография

Перантинос родился в 1910 году в Афинах, но его родители были уроженцами острова Парос. Учился скульптуре в Афинской Высшей школе Изящных искусств с 1928 года по 1933 год у скульптора Томаса Томопулоса. Постигал секреты мрамора, работая у мраморщика Элефтерия Панусиса. В 30-е годы скульптор Константинос Димитриадис и его мастерская стали ещё одной школой Перантиноса. С 1935 года по 1940 год работал в мастерской скульптора Михалиса Томброса. В 1941 году Перантинос был назначен постоянным скульптором при Национальном археологическом музее Афин, но оставил этот пост в 1947 году, получив стипендию Афинской французской академии, чтобы продолжить своё образование в Париже. Здесь он посещал уроки скульптуры в Академии Жюлиан (Αcademie Julian) и Высшей школе Изящных Искусств (Ecole Superiere des Beaux Arts). В 1949 году его работа «Олимпия» получила бронзовую медаль на Парижском художественном салоне.

Перантинос вернулся в Грецию и к своей работе в археологическом музее в 1951 году, где участвовал в реставрации значительных древних скульптур (Курос Суниона, Аристодикос, Конь Артемисиона). В 1974 году он создал частную, но бесплатную, школу скульптуры на острове Парос.

В 1972 году Перантинос был награждён 1-й Национальной премией изобразительных искусств, и в марте 1991 года, за несколько месяцев до его кончины, Афинская Академия наградила его «Отличием искусств». Перантинос принял участие во многих выставках в Греции и за рубежом (Бьенале Венеция 1936 год и 1955 год, Бьенале Александрия 1955 год).

Работы

Перантинос, в течение всей своей художественной деятельности, оставался художником-антропоцентристом, который, следуя идеализированным образцам древнегреческой скульптуры, с динамическим реализмом придавал человеческим формам дух древнего греческого ваяния. Перантинос, писал Стелиос Лидакис, остался верным своим идеалам и не отклонился от избранного им пути. В значительной мере этому способствовало его близость и ежедневный контакт с древней греческой скульптурой. Перантинос, согласно Лидакису, выделяется среди греческих скульпторов тем, что передаёт факел, принятый им от древних ваятелей и поколения Томопулоса, Халепаса и других.

Перантинос с успехом занялся монументальной скульптурой, образцами которой стали статуи «Греческий гвардеец Балканских войн» (1963), установленной на центральной площади Ламии и Эммануила Паппаса (1966) в городе Серре, Центральная Македония.

В своих бюстах из мрамора и бронзы Перантинос остаётся в рамках идеалистического взгляда на скульптуру, характерными образцами которого являются бюсты композитора Каломириса (1973, Культурный центр афинского муниципалитета) и «Платон» (1974, Академия Платона, пересечение улиц Платона и Тилефанус).

Среди множества его работ можно перечислить следующие:

• «Голова подростка» (1934, Национальная галерея)
• «Отдыхающая спортсменка» (1936), украшает здание Европейского парламента в Страсбурге.
• «Голова дочери острова Парос» (1936).
• «Лучник» (1937, Министерство Культуры).
• «Олимпия» (1949).
• «Памяти Спироса Луиса» (1989, бронза, пешеходный проход Эвфорионос, Панкратий, Афины).
• «Память» (1989, бронза, Афины, пересечение проспектов Королев Амалии и Ольги).

После 1955 года Перантинос занялся изготовлением медалей, на которых были изображены Казандзакис, Никос, Гизис, Николаос, Кавафис, Константинос, Сикелианос, Ангелос, Мария Каллас и другие. В 1979 году он создал памятную золотую монету достоинством в 10000 драхм, по случаю вступления Греции в Европейский Союз. Работы Перантиноса находятся в Афинах и других городах Греции (Национальная галерея, Галерея муниципалитета Афин, Афинский университет, Афинская Академия, Галерея муниципалитета Родос, Галерея Янина, Галерея муниципалитета Каламата, Педагогическая академия Александруполис и в частных коллекциях), а также в министерстве образования Франции, в институте искусств Кеннеди в Вашингтоне и т. д.

Музей скульптуры Никос Перантинос

За несколько месяцев до своей смерти Перантинос подарил 192 своих работ муниципалитету Марписса, остров Парос, который создал в старой школе Марписсы музей скульптуры, дав ему имя Перантиноса .

Источники

• Στέλιος Λυδάκης: «Οι Έλληνες Γλύπτες — Η νεοελληνική γλυπτική: ιστορία — τυπολογία — λεξικό γλυπτών», τόμ. 5ος, σελ. 432—433, Εκδοτικός οίκος «ΜΕΛΙΣΣΑ», Αθήνα, 1981.

• Εγκυκλοπαίδεια Πάπυρος — Λαρούς — Μπριτάνικα, λήμμα «Περαντινός, Νίκος», τόμ.48, σελ. 366, Εκδόσεις Πάπυρος, Αθήνα, 1996.

• Ζέττα Αντωνοπούλου: « Τα γλυπτά της Αθήνας: Υπαίθρια Γλυπτική 1834—2004», σελ. 134, 178, 183 & 184, α΄ έκδοση, Εκδόσεις «Ποταμός», Αθήνα, 2003.

Отрывок, характеризующий Перантинос, Никос

Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.