Пераст
Населённый пункт
|
Пераст (черногор. Пераст, хорв. Perast, итал. Perasto) — старинный город в Черногории. Расположен на берегу Которского залива Адриатического моря, в нескольких километрах к северо-западу от Котора.
Содержание
География
Пераст лежит у подножия холма Святого Ильи (873 м), на мысе, который отделяет Рисанский залив от Которского залива (которые, в свою очередь, являются составными частями Бока-Которского залива), прямо напротив пролива Вериге, самой узкой части Боки.
История
Название города, как считается, происходит от имени иллирийского племени пирустов[1]. В пещере Спила над Перастом были найдены следы неолитической культуры (около 3500 до н. э.). Также здесь обнаружены различные археологические свидетельства иллирийского, римского и раннехристианского периодов. Основан иллирийцами.
Довенецианский период (до 1420)
Первоначально Пераст был всего лишь небольшим поселком с верфью (впервые упоминается в 1326 году) и некоторым количеством рыбацких и торговых судов среднего размера. Котор, гораздо более значительный и хорошо укрепленный город, с IX века держал под контролем стратегически важный остров Святого Георгия (который в то время был единственным островом напротив Пераста). Верховенство Котора сдерживало рост Пераста.
Венецианский период (1420—1797)
Хотя Пераст — древнее поселение, но его политическое, экономическое и культурное развитие началось лишь когда Пераст вместе с Котором и рядом других населенных пунктов Боки Которской стал частью Венецианской республики. «Яснейшая республика Венеция» владела Перастом с 1420 по 1797 год (наряду с рядом других городов Адриатического побережья Далмации). Перасто, как официально называли город до конца XIX века, был частью венецианской провинции «Албания Венета».
В конце XV века Османская империя укрепилась на берегах Боки, что определило судьбы залива на последующие столетия. После захвата турками побережья Боки от Херцег-Нови до Рисана (1482) Пераст приобрёл важное политическое значение как приграничный населенный пункт (с 1580 года — город, этот статус сохранялся за Перастом до 1950 года). У города не было защитных крепостных стен (в силу географических особенностей), но вместо этого в XV—XVI веках были построены десять оборонительных башен и крепость Святого Креста.
В соответствии со своей новой ролью город обрёл важные политические и экономические привилегии, которые горожане скоро смогли использовать для собственного обогащения. Им было позволено беспошлинно продавать товары на венецианском рынке, что их весьма обогатило. Как пример богатства перастанцев, можно привести следующий факт: в конце XVII века они собрали 50 000 золотых венецианских дукатов для уплаты знаменитому архитектору за постройку самой высокой колокольни на восточно-адриатическом побережье.
Венеция поощряла развитие местного флота как в торговых, так и в военных целях — для борьбы против турецких пиратов. Жители Пераста прославились и как опытные моряки и торговцы, и как храбрые воины. Приобретя такую репутацию, они вскоре были пожалованы правом охранять венецианский «гонфалон» (знамя) Святого Марка во время войны. Пераст обладал этой привилегией до падения республики.
15 мая 1654 года пять тысяч турецких солдат из Герцеговины под командованием Мехмед-паши Ризванагича и Бега Аксагича напали на Пераст. Эта осада, в стихах воспетая одним из виднейших горожан Пераста Андрией Змаевичем, считается одной из самых опасных в истории города. Штурм был сорван после того, как сорок семь воинов-перастанцев захватили Мехмед-пашу в плен (впоследствии он был обезглавлен горожанином Лукой Мазаровичем).
Несмотря на непрерывные войны (конфликт между Венецией и Османской империей не затихал почти никогда и на побережье Боки был особенно жестоким), город продолжал развиваться в сфере культуры и архитектуры. Строительство роскошных дворцов и церквей, приобретение предметов искусства и литературная деятельность местных обитателей свидетельствуют о значении города, намного превышающем его размер и число жителей. Побывавший в 1698 году в Перасте московский дворянин П. А. Толстой записал в дневнике[2]:
Того ж числа в 6-м часу дня приплыли мы к местечку, которое называется Пераста, то местечко Венецкой державы; живут в том местечке герваты: капитаны морские, и астрономы, и маринары; домы имеют строения каменнаго и садов имеют много. От того местечка Перасты в 15 верстах и ближе городы и деревни турецкие. И всегда у катарцов и у перастян с турками бывают бои и часто бывает перемирье, когда, помирясь, имеют между собою и торги. То местечко Пераста сидит между высоких гор при самом канале моря.
Пераст достиг расцвета в XVIII веке, когда в нём насчитывалось как минимум четыре корабельных верфи, а его флот достигал сотни кораблей. На тот момент в городе проживали 1643 постоянных обитателя. Девятнадцать дворцов в стиле барокко, семнадцать католических и две православных церкви были построены в городе в основном в этот период.
Послевенецианский период (с 1797)
12 мая 1797 года тысячелетняя история «яснейшей республики Венеции» завершилась, но несколько провинциальных городов ещё несколько месяцев продолжали оставаться лояльными ей, а Пераст сдался последним. 22 августа 1797 года граф Йосип Вискович, капитан Пераста, спустил венецианский флаг со львом Св. Марка, обратился к горожанам с прощальными словами и захоронил «Знамя Венеции» под алтарём главного собора Пераста.
Начиная с этого момента, Пераст вступил а полосу упадка. Население города постепенно снижалось (до 430 жителей в 1910 году). Число кораблей значительно уменьшилось после изобретения парового двигателя.
По Кампо-Формийскому договору в 1797 году город перешёл от Венеции к монархии австрийских Габсбургов, но в 1805 году, по Пресбургскому договору, он был передан Итальянскому королевству как вассалу Французской империи Наполеона. В 1810 году Пераст был присоединен к Иллирийским провинциям Французской империи. Французы контролировали город до 1813 года.
По решению Венского конгресса Пераст вместе с другими населёнными пунктами Боки Которской перешёл к Австрии. В составе Австро-Венгрии Пераст был частью Далматинского королевства и оставался под австрийским господством с 1814 до 1918 года.
С 1918 года, после поражения Австро-Венгрии в Первой мировой войне, город вошёл в состав Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (с 1929 года — Королевство Югославия). До 1922 года Бока Которска представляла собой самостоятельный округ со столицей в Которе, а в 1922 году стала частью Зетской области (с 1929 года — Зетской бановины).
После капитуляции королевской Югославии во время Второй мировой войны в 1941 году город был оккупирован итальянскими войсками. Муссолини аннексировал территории вокруг Котора (в том числе и Пераст) и включил их в состав фашистской Италии. Все эти земли были часть итальянской «Губернии Далмации» («Governatorato di Dalmazia») и назывались «Провинцией Каттаро» («Provincia di Cattaro»). Пераст был освобождён в 1944 году.
По окончании войны Пераст, как часть Черногории, вошёл в состав возрождённой Югославии, теперь уже коммунистической. Во время гражданской войны в Югославии в 90-е годы XX века в Перасте военные действия не велись. В настоящее время город является частью современной Черногории.
Население
Согласно переписи населения 2003 года, в городе проживают 349 жителей: 146 черногорцев, 101 серб, 29 хорватов, 10 югославов, 3 боснийца, 1 один македонец и другие (среди прочих жителей есть и русские).
Климат
Средняя годовая температура в Перасте — 18,3 °C, число солнечных дней в году — 240 (или около 2500 солнечных часов в год).
Достопримечательности
Городской музей
Музей был основан в 1937 году, а с 1957 года находится во дворце Буйовичей. Экспозиция музея — в основном пожертвования наследников знатных семей Пераста. Здесь можно увидеть портреты знаменитых мореходов Пераста и коллекцию оружия.
В музее можно по экспонатам проследить культурный и экономический подъём города в период правления Венецианской Республики (1420—1797) и последовавший за ним упадок XIX века, когда Пераст управлялся французскими и австрийским властями.
Острова
Поблизости от Пераста есть два небольших острова.
Один из островов называется островом Св. Георгия, на нём возвышается живописное бенедиктинское аббатство, которое впервые упоминается в 1166 году как собственность города Котора. Изучение немногих сохранившихся фрагментов первоначального архитектурного убранства позволило сделать вывод, что аббатство существовало как минимум уже в IX веке. Остров оставался которским владением до 1634 года, когда патронат над ним перешёл к венецианскому сенату.
Остров постоянно находился под угрозой вторжений и землетрясений. В 1535 году горожане Пераста убили аббата Паскаля, избранного городским советом Котора (в знак покаяния перастанцы перестроили и расширили церковь на соседнем острове). В 1571 году турецкий пират Карадоз сжёг и аббатство, и весь Пераст (восстановление началось только в 1603 году). Во время Великого землетрясения 6 апреля 1667 года аббатство на острове Св. Георгия было снова разрушено.
В 1812 году аббатство было захвачено французами, которые позже были изгнаны горожанами Пераста. В 1814 году аббатство было захвачено австрийцами.
В аббатстве находятся работы XV века Ловро Маринова Добричевича, известного художника из Котора.
Другой остров называется «Госпа од Шкрпела» (итал. Madonna dello Scarpello, что означает «Мадонна на Рифе» или «Божья Матерь на Скале» (от латинского «scropulus» — «риф»). Госпа од Шкрпела является, возможно, единственным рукотворным островом Адриатики и находится в 115 метрах на северо-запад от острова Св. Георгия. Он был построен поверх рифа после того как в 1452 году два моряка из Пераста, братья Мортешичи, нашли на нём икону Божьей Матери, которая излечила одного из них от болезни. После этого икона сразу стала почитаемой.
Первоначально риф был лишь немного выше поверхности воды, но горожане в течение 200 лет затапливали рядом с ним захваченные пиратские и свои старые корабли (кроме того, был принят закон, согласно которому каждый проходящий мимо рифа корабль должен был здесь бросить на дно камень). Так было создано плато, площадь которого составляет 3030 м².
На острове была построена церковь Божьей Матери (современный вид она приняла после реконструкции, предпринятой после Великого землетрясения 6 апреля 1667 года). Церковь построена в византийском стиле и достигает 11 метров в высоту. Считается, что жители Пераста построили церковь не только потому, что желали видеть Деву Марию покровительницей своих моряков, но также чтобы закрепить за собой власть над рукотворным островом в противовес власти Котора над островом Св. Георгия.
В конце XVII века Пераст достиг вершины экономического и культурного развития, что помогло украсить церковь Божьей Матери на Скале многими произведениями искусства. Так, Андрия Змаевич пригласил для её украшения Трипо Коколя, который потратил около 10 лет, чтобы завершить роспись церкви. На протяжении столетий церковь получала дары от богатых горожан и капитанов кораблей и сейчас является не только храмом, но также сокровищницей и картинной галереей. Здесь находятся 68 картин, написанных маслом. На стенах церкви можно увидеть 2500 золотых и серебряных «обетных» пластинок, которые жители Боки Которской жертвовали церкви «во исполнение данного обета» за избавление от различных бедствий.
Традиции
Знатные семьи
Исторически сложилось, что большинство коренных жителей Пераста относят себя к двенадцати знатным родам города. В средние века и позже эти благородные дома, или «казады» («casadas»), как их ещё называют, представляли собой что-то вроде патрицианских братств, которые назывались по именам их основателей. Эти кланы были составной частью перастской общины, а их главы обычно избирались членами городского совета.
Таких казад, как уже упоминалось, было двенадцать:
• Студени (Studeni)
• Дентали (Dentali)
• Вукасович (Vukasović)
• Брайкович (Brajković)
• Шестокрылович (Šestokrilović)
• Братица (Bratica)
• Стоишич (Stoišić)
• Смилоевич (Smilojević)
• Силопи (Silopi)
• Чизмай (Čizmaj)
• Пероевич (Perojević)
• Миокович (Mioković)
Каждый род имел собственный герб и знамя, за которым был закреплён знаменосец из членов рода. Такой знаменосец носил свой флаг во время торжественных процессий вслед за «гонфалоном» с венецианским львом Св. Марка.
Знаменитые горожане
Андрия Змаевич (16.06.1624 — 07.09.1694) — деятель католической церкви, писатель. 23.02.1671 папа Климент X назначил его архиепископом Бара и католическим примасом Сербии. Автор книги «Церковные хроники». Агитировал за использование славянского языка (некоторые части его «Хроник» были написаны по-славянски кириллицей и лишь затем переведены на латынь).
Крсто Змаевич (03.05.1640 — 1698) — мореплаватель, торговец и воин; младший брат Андрии Змаевича. В 1671 году был избран капитаном (мэром) Пераста. Командовал сожжением пиратских кораблей в Албании, за что был награждён золотой цепью от венецианского Сената. В 1679 году был избран капитаном Пераста повторно и руководил подготовкой к обороне города от турок и пиратов.
Вицко Буйович (1660 — 06.05.1709) — воин и политический деятель, с 1694 по 1708 год неоднократно избирался капитаном (мэром) Пераста. Во время Морейской войны (1685—1699) командовал военными кораблями Пераста в ранге командующего флотилией. 28.03.1704 получил герцогский титул. Убит в Дубровнике из-за кровной вражды со Змаевичами.
Трипо Коколя (28.02.1661 — 18.10.1713) — живописец, один из самых талантливых мастеров стиля «барокко» Восточного Средиземноморья XVII века. Самые известные его работы находятся в церкви Божьей Матери на Скале в Перасте и церкви Святого Доминика на острове Брач.
Марко Мартинович (15.07.1663 — 1716) — мореплаватель и кораблестроитель, основатель морской навигаторской школы Боки Которской (1697). По рекомендации венецианского сената и просьбе Петра I обучал русских дворян морскому делу (1698).
Вицко Змаевич (23.12.1670 — 11.09.1745) — деятель католической церкви, писатель, сын Крсто Змаевича. 18.04.1701 папа Климент XI назначил его архиепископом Бара и католическим примасом Сербии. Папский нунций в Албании, Македонии и Сербии. 22.05.1713 был назначен архиепископом Задара. Известна его книга «Specchio della verità» («Зеркало правды») в 12 главах.
Иван Крушала (ок.1675 — 28.12.1735) — аббат, писатель, дипломат и путешественник. С 1717 по 1730 год служил переводчиком в Государственной Посольской канцелярии и историографом в Коллегии иностранных дел в Санкт-Петербурге. В 1725—1728 годах — участник русского посольства в Китай.
Матия Змаевич (1680 — 25.08.1735) — флотоводец, сын Крсто Змаевича и младший брат Вицко Змаевича. С 1712 года — командующий галерным флотом Петра I. Отличился во время Северной войны, за что был произведён в вице-адмиралы. В 1725 году был награждён недавно учреждённым орденом Св. Александра Невского, а в 1727 году произведён в полные адмиралы российского флота.
Празднества
Фашинада (черногор. fašinada) — традиционное празднество, ежегодно проходящее в Перасте 22 июля. Жители города вспоминают 1452 год, когда на рифе рядом с островом Св. Георгия была найдена икона Девы Марии. С этого года ведет отсчёт рукотворный остров «Госпа од Шкрпела». Каждый год в этот день горожане нагружают свои лодки камнями и сбрасывают их в море вокруг острова. Традиция имеет не только символическое, но и практическое значение — это помогает остановить размывание рукотворного острова морем.
В этот же день проводится регата на Кубок Фашинады. В память о славной истории мореходства в Перасте в регате принимают участие около сотни парусных лодок в «старшей» и «младшей» категории со всей Боки Которской. Финишем служит воображаемая линия между островом Св. Георгия и островом Госпа од Шкрпела. «Кубок», торжественно вручаемый победителю во время церемонии награждения на острове Госпа од Шкрпела, на самом деле представляет собой статуэтку. Также имя победителя пишут на табличке, закреплённой на маяке острова.
15 Мая — трёхдневное празднование в память об исторической победе над турками 15 мая 1654 года. Проводятся традиционные соревнования по стрельбе в цель из ружья под названием «Стрельба в петуха». Лучший стрелок награждается полотенцем, на котором вышиты дата битвы и дата соревнований. Также город угощает чемпиона бочкой вина, которую распивают вместе победитель и горожане.
Архитектурный облик
Город обрёл современный план застройки и архитектурный облик в годы процветания (XVII—XVIII века). Несмотря на ущерб, понесённый за последовавший длительный период экономического упадка, строительство дорог вдоль побережья и различные перестройки старинных башен и дворцов, Пераст на сегодняшний день представляет один из самых красивых примеров архитектуры «барокко» на берегах Адриатики.
На облик города повлияли два главных фактора: историческая необходимость мощной обороны (так как город длительное время находился на границе с Османской империей) и величественный облик гористых склонов холма Св. Ильи. К 1570 году были построены крепость Святого Креста и цепь из десяти дозорных башен, называемых «кардаки» («cardaci»). Вместе они образовывали хорошо организованную систему защиты от турецких нападений. И сейчас характерный облик этих башен в немалой степени определяет внешний вид Пераста.
Более трёхсот зданий, среди которых есть настоящие дворцы, были построены на берегу и склонах холма на доходы от морской торговли и таможенных привилегий. Также немалый доход принесли военные походы против пиратов — богатство, обретённое в битвах, помогало украшать город.
Дворцы
Большинство дворцов Пераста построены в XVII—XVIII веках в стиле «барокко».
Дворец Змаевичей (из казады Пероевич) — этот дворец обычно называют «епископским», так как он служил резиденцией для двух архиепископов, Андрии и Вицко Змаевичей. К дворцу примыкает церковь Божьей Матери с Чётками с характерной восьмиугольной колокольней. На гербе семьи Змаевичей изображен крылатый змей — этот символ неоднократно встречается в отделке дворца и примыкающей церкви. Строительство было завершено при Андрии Змаевиче, о чём напоминает дата «1664» на фасаде. Дворец был построен на скале из местного камня и представляет собой прекрасное сочетание архитектуры и природы. Первоначально здесь хранилась библиотека Змаевичей, одна из самых больших в Далмации.
Дворец Буйовичей (из казады Стоишич) — этот дворец считается самым красивым в Перасте. Считается, что он был построен из камня, взятого из разрушенных стен Херцег-Нови после изгнания из этого города турок в 1687 году. Дворец был спроектирован венецианским архитектором Джованни Батиста Фонтана. На трёх резных каменных досках на фасаде говорится, что дворец заложен в 1694 году и что строительство было оплачено благодарной Венецианской республикой в честь героизма Вицко Буйовича. Главный вход во дворец украшен родовым гербом Буйовичей.
Дворец Смекья (из казады Чизмай) — этот дворец является самым большим дворцом в Перасте. Он состоит из двух частей: старой (1764) и новой (строительство которой было завершено только к 1930 году). Род Смекья известен со второй половины XVI века, однако разбогател лишь после того, как Пётр Смекья в 1756 году проложил морской маршрут от Венеции до Балтийского моря на своем корабле «Леон Коронато». В 1748 году он стал графом, а в 1779 году — патрицием Котора.
Дворец Висковичей (из казады Дентали) — этот дворец считается одним из самых древних дворцов Пераста. Он состоит из четырёх частей: башни, старого дворца, сада с лоджией и нового дворца. Старейшая часть дворца — башня, построенная около 1500 года. Она была частью оборонительной системы города, что видно из надписи над входной дверью: «Parvum propugnaculum pro praesidio Perasti». На вершине башни стояла пушка. Постепенно к башне добавились три остальных части дворца. На портале изображен пышный герб с зубастой рыбой в верхней части (символ Дентали) и львом в нижней части (собственный герб Висковичей). Главный вход во дворец также украшен монограммой «FCCV» («Francesco Conte Colonello Viskovic»).
Также дворцы Шестокрыловичей (конец XVII века), Лючичей-Коловичей-Матикола из казады Студени (вторая половина XVIII века), Бронза из казады Силопи (середина XVIII века), Баловичей из казады Дентали (XVIII век), Вукасовичей-Коловичей из казады Шестокрылович (первая половина XVIII века), Брайковичей-Мартиновичей из казады Чизмай (первая половина XVII века), Мазаровичей (середина XVIII века).
Укрепления
Пераст лежит у подножия холма Св. Ильи, одного из самых красивых мест Боки Которской. На протяжении столетий жители Пераста охраняли стратегически важный пролив Вериге, «врата» Которского залива (интересно, что в старорусском языке слово «вериги» означает «цепи», а пролив Вериге на ночь перегораживался цепью для предотвращения внезапного проникновения неприятельских кораблей). Для этого горожане построили крепость Святого Креста и десять защитных башен в черте города. Укрепления на острове Св. Георгия и фортификационный комплекс вокруг церкви Божьей Матери с Ангелами над проливом Вериге дополняли оборонительную систему города.
Крепость Святого Креста — была построена на господствующей высоте над городом, рядом со старинной церковью, от которой, как считается, она и получила своё название. Церковь датируется IX веком. Её название позднее связывали с хранением венецианского знамени — гонфалона, на котором изображался крест и лев Св. Марка, а также со средневековым сербским флагом, который назывался «krstas-barjak» — «флаг с крестом». Многие знатные семьи Пераста считали Св. Крест своим покровителем. Согласно «Зелёной книге» Пераста («Libro verde»), в 1570 году над городом была возведена новая крепость. После великого разорения Пераста (1624) было решено перестроить крепость Св. Креста (1628), она была реконструирована и расширена. В крепости находился небольшой венецианский гарнизон под командованием кастеллана, которому платила Венеция, но избирал городской совет. Крепость сыграла важную роль в отражении турецкого нападения 15 мая 1654 года.
Во время наполеоновского владычества в Боке Которской крепость была занята французскими войсками до 13 октября 1813 года. После 1814 года, при австрийском правлении, отсюда вывезли все пушки и прочее снаряжение.
Оборонительные башни «кардаки» — учитывая, что Пераст был окружён турецкой территорией, отсутствие оборонительных стен было серьёзным недостатком. Их строительство было постоянной целью горожан, однако она так и не была реализована. Из-за дороговизны строительства ограничились строительством нескольких башен, которые могли служить убежищами при нападении. Эти башни, так называемые «кардаки», были расположены в разных частях города, формируя надёжную оборонительную систему. Старейшей из них была башня Маркович (позднее также называемая башней Мартинович), построенная в начале XVI века на площади Св. Николая. Тогда же была построена башня Вискович. Рядом с ней были построены две башни Мазарович. Последняя башня, десятая, была построена в 1656 году после турецкого нападения 1654 года. Из других «кардаков» сохранилась башня Матошевич, в то время как башни Звечан, Крстичевич, Герцегович, Бурович и Маре Крилове не дошли до наших дней.
Оборонительные башни были очень простой конструкции, почти квадратные в основании, с деревянными перекрытиями. Это были двухэтажные строения, с собственными водяными цистернами на уровне пола, и, как правило, односкатными крышами.
Церкви
Церковь Св. Николая — главный храм Пераста. Эта однонефная церковь, возвышающаяся на главной площади, была построена в 1616 году на месте более раннего храма 1564 года. Кроме того, в конце XVIII века под руководством венецианского архитектора Джузеппе Беати была начата постройка новой, ещё более величественной церкви, однако она осталась незавершённой. Первый камень в основании нового храма был положен в 1740 году. Строительство продолжалось до 1800 года, когда работы были прерваны Наполеоновскими войнами.
В 1691 году архитектор Иван Скарпа с острова Хвар, прозванный «Крестителем», построил рядом с церковью колокольню смешанного романско-барочно-ренессансного стиля, самую высокую на восточно-адриатическом побережье (55 метров). В 1713 году братьями Вицко и Матией Змаевичами для неё был пожертвован главный колокол, а в 1797 году добавлены два малых. Часы на колокольню были привезены из Венеции и установлены в 1730 году. Надпись на колокольне гласит, что она построена в честь избавления от турецкой угрозы после взятия венецианцами Херцег-Нови и Рисана.
Церковь Св. Николая была расписана Трипо Коколя. Церковный орган впервые упоминается в 1699 году.
Церковь Богоматери Розария — Андрия Змаевич построил эту церковь в 1678 году как место своего будущего упокоения. Стройная восьмиугольная колокольня, пристроенная в 1690 году, по легенде, спроектирована самим архиепископом.
Также церкви Св. Иоанна Крестителя «Братства Ран Христовых» (1595), Св. Анны, Св. Марка (1760), францисканская церковь Св. Антония (1679) и православная церковь Рождества Богородицы (1757).
Упоминания в литературе
Броневский В. Б., «Записки морского офицера»
«Пераст занимает у берега узкую, бесплодную полосу земли. Перастцы довольно просвещены, богаты от морской торговли и носят по большой части французскую одежду. Город, имеющий 1800 жителей, построен амфитеатром и издали с моря кажется лучше, нежели на самом деле. Над городом на горе, выше поверхности воды на 200 футов, построена иждивением граждан цитадель, служившая единственно для защищения их от набегов черногорцев. Против города, ближе к Ризано, есть два острова: на одном из них Maдона д’Агосто, или Дель скальпелло, находится довольно богатая церковь с чудотворною иконою Божией Матери. 15 августа, в Успеньев день, собирается туда много богомольцев, и в сие время жители отправляют так называемый круговой танец»[3].
Напишите отзыв о статье "Пераст"
Примечания
- ↑ Страбон. География. Книга VII. V. 3.
- ↑ [az.lib.ru/t/tolstoj_p_a/text_0020.shtml Lib.ru/Классика: Толстой Петр Андреевич. Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе (1697-1699)]
- ↑ Броневский В. Б. Записки морского офицера, в продолжении кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина. Том 1. СПб, 1836. С. 211—212.
Источники
- [www.perast.com Официальный сайт города]
Отрывок, характеризующий Пераст
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.
Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.
В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.