Первая Латинская война
Первая Латинская война | |||
Основной конфликт: Латинские войны | |||
Битва при Регильском озере | |||
Дата | |||
---|---|---|---|
Место | |||
Итог |
Восстановление Латинского союза под эгидой Рима | ||
Противники | |||
| |||
Командующие | |||
| |||
Силы сторон | |||
| |||
Потери | |||
| |||
Первая Латинская война — вооружённый конфликт между Римом и городами Латинского союза в 499 до н. э. либо 496 до н. э.
Причиной войны стало недовольство латинских общин стремлением Рима к безраздельному господству в Латинском союзе. Кроме того, многие в Лации были недовольны агрессивной политикой Рима. Наконец, известно, что в войне участвовал Тарквиний Гордый, изгнанный из города последний римский царь[1].
Около 501 до н. э. правитель Тускула Октавий Мамилий «побудил к сговору тридцать городов» Латинского союза[2]. Предположительно именно после получения известий об этом были проведены выборы первого диктатора[2].
Около 499 до н. э. начались военные действия: Фидены были осаждены, а Крустумерия и Пренесте были подчинены Риму[1]. Тит Ливий пишет о событиях этого года, что «нельзя было дольше откладывать латинскую войну, исподволь тлевшую уже несколько лет»[1]. Вскоре произошла битва у Регильского озера, ставшая главным сражением войны.
В битве на стороне латинян принимали участие Тарквиний Гордый и как минимум один из его сыновей (Тит и, возможно, Секст, который изнасиловал Лукрецию). Командовал армией латинян Октавий Мамилий, зять Тарквиния. Римлянами командовал диктатор Авл Постумий Альб Региллен[1].
Сперва латинянам удалось потеснить римлян, так что последние вскоре начали отступать. Однако диктатор приказал элитной когорте своей охраны следить за сохранением строя и убивать каждого убегающего римского солдата[3]. Позднее диктатор приказал всадникам спешиться и влиться в ряды пехоты, после чего латиняне начали отступать[3]. Во время битвы римлянами было взято 6 000 пленных[4].
Все военачальники лично принимали участие в битве. Начальник конницы Тит Эбуций Гельва сошёлся в схватке с Октавием Мамилием, но был сильно ранен и не смог даже удержать в руке дротик, после чего был вынужден покинуть поле боя[1]. Чуть позже Тит Герминий прорывается к Октавию Мамилию и убивает его, но при этом получает смертельную рану[3]. Один из сыновей Тарквиния (вероятно, Тит) был убит, а сам Тарквиний Гордый был ранен и вынужден бежать с поля боя[1]. В битве также погиб Марк Валерий Публикола, брат Публия Валерия Публиколы — он попытался убить сына Тарквиния, ради славы своего рода, изгнавшего Тарквиниев из Рима[3].
Три следующих года «не было потом ни прочного мира, ни войны»[5]. Около 495 до н. э. вольски, готовясь к войне с римлянами, направили в Лаций послов с предложением заключить союз против Рима, однако латиняне выдали послов Риму, за что с ними был заключён новый договор, а 6 000 пленных были возвращены назад[4]. В благодарность Риму латиняне послали Юпитеру Капитолийскому золотой венец[4].
Напишите отзыв о статье "Первая Латинская война"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Тит Ливий. История от основания города, II, 19: текст на [www.thelatinlibrary.com/liv.html латинском] и [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/index.htm русском]
- ↑ 1 2 Тит Ливий. История от основания города, II, 18: текст на [www.thelatinlibrary.com/liv.html латинском] и [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/index.htm русском]
- ↑ 1 2 3 4 Тит Ливий. История от основания города, II, 20: текст на [www.thelatinlibrary.com/liv.html латинском] и [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/index.htm русском]
- ↑ 1 2 3 Тит Ливий. История от основания города, II, 22: текст на [www.thelatinlibrary.com/liv.html латинском] и [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/index.htm русском]
- ↑ Тит Ливий. История от основания города, II, 21: текст на [www.thelatinlibrary.com/liv.html латинском] и [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/index.htm русском]
Отрывок, характеризующий Первая Латинская война
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.