Первая Мессенская война

Первая мессенская война (около 743—724 гг. до н. э. или 740—720 гг. до н. э.) — война, которую вела Спарта с целью захвата Мессении, обширной области на юго-западе Пелопоннеса, и порабощения её жителей.

Предыстория

В конце 13 века до н. э. на полуостров Пелопоннес вторглись дорийцы и другие греческие племена из северо-западной Греции. Захватчики разрушили микенскую культуру и заняли наиболее плодородные земли. Местное население, которое в основном было представлено также греческими ахейскими племенами, частично покинуло свои земли, основав колонии, частично было порабощено или поставлено в зависимое положение. Дорийцы поселились в трёх районах Пелопоннеса: Арголиде (на северо-востоке), Лаконике (на юго-востоке) и Мессении (на юго-западе). Согласно легенде, переселение возглавили потомки Геракла — Гераклиды, и идеологически оно представлялось как восстановление законной власти богов (возвращение Гераклидов). Три названные выше области были поделены между тремя царями, потомками Геракла. Вскоре последовал ряд войн за полный захват и подчинение окружающих городов и территорий. При этом спартанцы проводили наиболее жёсткую политику в отношении коренных жителей. Часть из них, владевшая лучшими землями, была обращена в илотов (лично зависимые крестьяне, привязанные к земле и обязанные отдавать часть урожая). Остальные, обитавшие в отдалённых районах — периеки, имели собственную автономию, но в вопросах внешней политики подчинялись Спарте. Правящий класс спартиатов придерживался убеждения, что единственным достойным занятием для мужчины является война. Поэтому после полного покорения Лаконики они перешли к агрессии в отношении соседей, и одной из первых пострадала Мессения.

События войны подробно описаны Павсанием, однако историческая достоверность его рассказов в некоторых случаях сомнительна. Во-первых, он писал спустя почти тысячу лет после войны, во-вторых, пользовался не дошедшими до нас сочинениями и некоторыми местными преданиями. Тем не менее, события в целом изложены весьма правдоподобно и не противоречат другим, более беглым, свидетельствам. Павсаний рассказывает, что непосредственным поводом для войны послужил конфликт между мессенцем Полихаром и спартиатом Эвафном. Эвафн украл коров Полихара, а затем убил его сына. Полихар в Спарте не добился правосудия, тогда он начал террор против спартанцев, тайно убивая их. Спарта потребовала выдачи Полихара. Вопрос решался на собрании граждан. В это время власть в Мессении принадлежала братьям Андроклу и Антиоху. Мнения жителей разделились, и дело дошло до открытого столкновения. Сторонники Антиоха, выступавшие против выдачи, убили Андрокла, который считал нужным подчиниться Спарте. В итоге мессенцы не выдали Полихара и предложили передать дело в нейтральный суд. Спарта не дала никакого ответа. В это время в Мессении умер царь Антиох, власть перешла к его сыну Эвфаю.

Начало войны. Захват Амфеи

Спартиаты втайне принесли клятву вести войну с Мессенией до полного её захвата. Они поставили во главе войска Алкамена, сына Телекла из рода Агидов. Боевые действия начались с коварного ночного захвата пограничного городка Амфеи, который занимал выгодное положение. Городские ворота были открыты и спартанцы легко овладели городом, перебив спящих жителей в домах и на улицах. После этого в столице Мессении Стениклере было общее собрание, на котором Эвфай призвал народ к оружию. Какое-то время после этого активных действий не было, спартанцы ограничивались небольшими вылазками из захваченной Амфеи. На протяжении всей войны этот город оставался основной базой спартиатов.

Сражение у оврага

На четвёртый год Эвфай решил открыто выступить против спартиатов. Навстречу войску мессенцев выступило спартанское. Они встретились в местности, разделённой оврагом. Действия тяжеловооружённой пехоты, составлявшей центр, были ограничены из-за оврага. Центром мессенской армии командовал Клеонис. Конницей и легковооружённой пехотой, которая действовала на флангах, командовал Пифарат и Антандр. В течение дня центр войск бездействовал, а стычки на флангах были малорезультативными. Ночью мессенцы укрепили центр частоколом, поэтому спартанцы не решились атаковать и отступили в Лаконику. Противники не стали их преследовать. Через год Спарта опять выступила всей армией в поход. Войско вели оба царя — Феопомп из рода Эврипонтидов, сын Никандра, и Полидор из рода Агидов, сын Алкамена. В качестве наёмников они привлекли лучников с Крита. Мессенцы также вышли навстречу всей армией. Произошло ожесточённое сражение, в котором участвовали в основном гоплиты, большое личное мужество проявили цари Феопомп и Эвфай. Битва не принесла кому-либо победы. На второй день было объявлено перемирие для погребения убитых.

Оборона Итомы

В целом положение мессенцев становилось всё хуже. Они были измотаны войной, которая уже несколько лет шла на их территории, ресурсы их истощались. Кроме того, войска постигла какая-то эпидемия. В результате мессенцы решили, что защищать всю страну слишком тяжело, и, покинув свои города, собрались на горе Итоме. Мессенцы послали посла в Дельфы, который принёс пророчество, требующее принести в жертву подземным богам девушку. Возник спор, кого выбрать, и знатный мессенец Аристодем убил свою дочь. Не все воины были уверены, можно ли это считать жертвоприношением, если оно произошло не по обряду. Но никто не хотел новых смертей, поэтому мессенцы решили, что требование оракула выполнено. Спартанцы, зная о страшной жертве, опасались нападать, но через пять лет пророчества оказались в их пользу и они решили продолжить войну. В этот момент у мессенцев уже появились союзники — аркадяне, склонялись к союзу и многие аргосцы. Это объяснялось угрозой, которую видели для себя соседи Спарты. Однако союзники не успели к сражению, битва опять закончилась без решающего результата. В этом сражении был убит мессенский царь Эвфай, новым царём жители выбрали Аристодема. После этого война продолжилась в виде взаимных мелких вылазок, захвата скота и урожая. На пятом году царствования Аристодема обе стороны, устав от партизанской войны, договорились о решающей битве. В сражении участвовали союзники сторон: в поддержку Мессении выступила вся армия аркадян, аргосцы и сикионцы прислали отборные отряды, Спарту же поддержал Коринф. В ходе сражения стоящие в центре фаланги стойко противостояли друг другу, но дело решила лёгкая пехота мессенцев, нападавшая с флангов. В итоге спартанская армия потерпела поражение.

Захват Мессении

Победа в открытом сражении не изменила хода войны. Партизанские действия продолжались, всё более изматывая мессенцев, в стране начался голод. Процарствовав шесть лет, Аристодем убил себя на могиле дочери. На общем собрании мессенцев царь не был выбран, но был назначен командующим Дамис. Мессенцы продержались ещё пять месяцев, после чего некоторые покинули Мессению, другие разбрелись с Итомы по своим городкам. Спартанцы вторглись вглубь страны и взяли все мессенские города поодиночке. После завоевания Мессении её жители были обращены в илотов и вынуждены дать присягу победителю. Некоторую автономию сохранили приморские города. Борьба возобновилась через несколько десятилетий в 685 году до н. э., результатом чего стала Вторая Мессенская война.

Источники

• Павсаний. Описание Эллады. Мессения.

Отрывок, характеризующий Первая Мессенская война

И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.