Первая Тихоокеанская эскадра
Поделись знанием:
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
1-я Тихоокеанская эскадра – соединение кораблей Русского Императорского флота, дислоцированное в Японском и Жёлтом морях.
Ранее именовалась — Эскадра Тихого океана, c 12 мая 1904 года — 1-я эскадра флота Тихого океана.
В конце 19-го века в военно-морских кругах России стали преобладать взгляды о срочном и значительном усилении Тихоокеанского флота. Такого же мнения придерживалось и правительство. Император Николай II дал указание управляющему Морским министерством «пересмотреть взгляд на военное положение России в Тихом океане». Русский флот стал концентрироваться в водах Тихого океана уже с конца 1895 года. Созданное по данному вопросу «Особое совещание» в декабре 1897 года постановило на ближайшую перспективу признать главным театром возможных военных действий Дальний Восток, ограничиться в Балтийском море флотом береговой обороны, а за счёт его увеличить силы Тихого океана до 10 эскадренных броненосцев, 4 броненосных крейсеров, 10 бронепалубных крейсеров, 10 крейсеров 2-го ранга, 2 минных заградителей, 36 истребителей и миноносцев. Для этого в дополнение к программе 1895 года была составлена дополнительная судостроительная программа 1898 года «Для нужд Дальнего Востока».
Немаловажным фактором также являлось то, что Русский Императорский флот на Тихом океане получил на побережье Жёлтого моря долгожданную незамерзающую базу. Начиная с 29 ноября 1897 года корабли Тихоокеанского флота начали перебазироваться из Владивостока в Порт-Артур «для недопущения его захвата англичанами». Официально база после бурной дипломатической деятельности была передана России 15 марта 1898 года. Боевые корабли базировавшиеся в ней именовались Порт-Артурской эскадрой, а после формирования других соединений в ходе Русско-Японской войны — Первой Тихоокеанской эскадрой.
Основные силы эскадры базировались в Порт-Артуре. Во Владивостоке оставался созданный в 1901 году Владивостокский отряд крейсеров и номерные миноносцы.
В 1903 году ряд устаревших кораблей Тихоокеанской эскадры были возвращены на Балтику для модернизации и ремонта[1]. Значительный отряд адмирала А. А. Вирениуса[2] из-за частых поломок входивших в состав соединения малых миноносцев на начало Русско-Японской войны находились в Средиземном море и вскоре были отозваны на Балтику. Впоследствии все эти корабли (за исключением номерных миноносцев) вошли в состав 2-й Тихоокеанской эскадры и участвовали в Цусимском сражении.
Эскадра прекратила своё существование 20 декабря 1904 года, когда перед сдачей Порт-Артура большинство оставшихся в строю кораблей были затоплены.
Содержание
Корабельный состав эскадры
На момент начала войны в состав 1-й Тихоокеанской эскадры входило 7 броненосцев, 4 броненосных крейсера, 5 бронепалубных крейсеров I ранга, 2 бронепалубных крейсеров II ранга, 3 устаревших клипера, которые числились как крейсера II ранга, 2 вспомогательных крейсера, 2 минных транспорта, 7 мореходных канонерских лодок, 2 минных крейсера, 25 эскадренных миноносцев, 10 малых номерных миноносцев, 4 транспорта (см. таблицу).
Большинство кораблей дислоцировалось в Порт-Артуре. Это все броненосцы, броненосный крейсер «Баян», крейсера «Аскольд», «Паллада», «Диана», «Новик», «Боярин», вспомогательный крейсер «Ангара», все эскадренные миноносцы, канонерские лодки «Гиляк», «Бобр», «Гремящий», «Отважный». Во Владивостоке находился отряд крейсеров эскадры Тихого океана в составе броненосный крейсеров «Россия», «Громобой», «Рюрик», бронепалубного «Богатырь», вспомогательного крейсера «Лена». Во Владивостоке же находились номерные миноносцы: № 201, № 202, № 203, № 204, № 205, № 206, № 208, № 209, № 210, № 211. Крейсер «Варяг», канонерские лодки «Кореец», «Маньчжур», «Сивуч» в качестве стационеров находились в иностранных портах Дальнего Востока.
| Тип и наименование корабля | Год вступления в строй | Место постройки | Водоизме- щение[3] т. |
Основные размерения (Длина×Ширина ×Осадка[4]) |
Мощность механиз- мов л.с. |
Скорость хода уз[5]. |
Артиллерийское вооружение[6]. | Минно-торпедное вооружение | Экипаж[7] |
| Эскадренные броненосцы | |||||||||
| «Цесаревич»[8] | 1903 | «Форж и Шантье» Франция |
12920 | 117,2×23,4×7,9 | 16300 | 18,2/17[9] | 4-305мм, 12-152мм, 20-75мм, 20-47мм, 2-37мм, 2-63,5мм[10] | 4-457мм | 778 |
| «Ретвизан»[11] | 1901 | «Крамп и сыновья» США |
12780 | 117,0×22,0×7,6 | 17600 | 17,90 | 4-305мм, 12-152мм, 20-75мм, 20-47мм, 6-37мм, 2-63,5мм | 6-381мм | 778 |
| «Победа» | 1902 | «Балтийский завод» Россия |
13320 | 130,0×21,8×8,25 | 15775 | 18,5 | 4-254мм, 11-152мм, 20-75мм, 20-47мм, 8-37мм, 2-63,5мм | 5-381мм | 769 |
| «Пересвет» | 1901 | «Балтийский завод» Россия |
12224 | 130,0×21,8×8,4 | 13775 | 18,64 | 4-254мм, 11-152мм, 20-75мм, 20-47мм, 6-37мм, 2-63,5мм |
5-381мм | 769 |
| «Петропавловск» | 1899 | «Галерный островок» Россия |
11354 | 112,5×21,34×8,6 | 11213 | 16,38 | 4-305мм, 12-152мм, 10-47мм, 28-37мм, 2-63,5мм | 2-457мм, 4-381мм | 662 |
| «Полтава» | 1900 | «Галерный островок» Россия |
11500 | 112,5×21,34×8,6 | 11225 | 16,259 | 4-305мм, 12-152мм, 12-47мм, 28-37мм, 2-63,5мм | 2-457мм, 4-381мм | 662 |
| «Севастополь» | 1900 | «Галерный островок» Россия |
11500 | 112,5×21,34×8,6 | 9368 | 16,41/15,3[12] | 4-305мм, 12-152мм, 12-47мм, 28-37мм, 2-63,5мм | 2-457мм, 4-381мм | 662 |
| Броненосные крейсера | |||||||||
| «Громобой» | 1900 | «Балтийский завод» Россия |
12455 | 140,6×20,9×7,9 | 15500 | 20,1 | 4-203мм, 16-152мм, 24-75мм 12-47мм, 18-37мм, 2-64мм |
4-381мм | 28/846 |
| «Россия», | 1897 | «Балтийский завод» Россия |
12195 | 147,8×20,9×8,0 | 15680+2000 [13] | 19,74 | 4-203мм, 16-152мм, 24-75мм 12-47мм, 18-37мм, 2-64мм |
5-380мм | 28/811 |
| «Рюрик» | 1895 | «Балтийский завод» Россия |
11690 | 132,6×20,4×7,9 | 13588 | 18,84 | 4-203мм, 16-152мм, 6-120мм, 24-75мм, 8-47мм, 18-37мм, 2-64мм |
6-381мм | 27/692 |
| «Баян»[14] | 1900 | «Форж и Шантье» Франция |
7802 | 135,0×17,5×6,7 | 16500 | 20,9 | 2×203мм, 8×152мм, 20×75мм 8-47мм, 2-37мм, 2-64мм |
6-381мм | 573 |
| Бронепалубные крейсера I-го ранга | |||||||||
| «Богатырь»[15] | 1902 | «Вулкан» Германия |
6650 | 132,4×16,6×6,3 | 20370 | 23,55 | 12-152мм, 12-75мм 8-47мм, 2-37мм[16], 2-64мм |
6-381мм | 30/550 576 |
| «Аскольд» [17] | 1902 | «Германия» Германия |
5950 | 130,0×15,0×6,2 | 20434 | 23,39 | 12-152мм, 12-75мм 8-47мм, 2-37мм, 2-64мм |
6-381мм | 576 |
| «Варяг»[18] | 1900 | «Крамп и сыновья» США |
7100 | 127,9×15,85×5,94 | 14176 | 23,18/14[19] | 12-152мм, 12-75мм 6-47мм, 2-37мм, 2-64мм |
6-381мм | 580 |
| «Паллада» | 1896 | «Галерный островок» Россия |
6731 | 123,5×16,7×6,4 | 13100 | 19,17 | 8-152мм, 24-75мм, 8-37мм, 2-64мм | 3-381мм | 19/540 |
| «Диана» | 1897 | «Галерный островок» Россия |
6731 | 123,0×16,0×H | 12200 | 19,2 | 8-152мм, 24-75мм, 8-37мм, 2-64мм | 3-381мм | 19/540 |
| Бронепалубные крейсера II-го ранга | |||||||||
| «Новик» | 1901 | «Шихау» Германия |
3080 | 109,9×12,2×5,0 | 17000 | 25,0 | 6-120мм, 6-47мм, 2-37мм | 5-381мм | 336 |
| «Боярин» | 1901 | «Бурмейстер и Вайн» Дания |
3190 | 108,2×12,6×4,8 | 11180 | 22,6 | 6-120мм, 8-47мм, 1-37мм, 1-64мм | 5-381мм | 331 |
| Вспомогательные крейсера[20] | |||||||||
| «Лена» («Херсон») |
1896 | Лесли и Компани Англия |
10675 | 138,7x16,5x7,5 | 13100 | 19,5 | 6-120мм, 6-75мм | ||
| «Ангара»[21] («Москва») |
1898 | «Клайдбэнк инжиниринг энд шипбилдинг Компани» Англия |
12050 | 154,8х17,7х7,5 | 16839 | 20,1 | 6-120мм, 6-75мм | ||
| Минные транспорты | |||||||||
| «Амур» В 276 | 1901 | «Балтийский завод» Россия |
2498 | 91,4×13,4×4,3 | 4900 | 17,44 | 5-75мм, 7-47мм | до 300 мин | 13/272 |
| «Енисей» | 1900 | «Балтийский завод» Россия |
2700 | 91,4×13,4×4,3 | 4900 | 17,4 | 5-75мм, 7-47мм | до 300 мин | 13/309 |
| Крейсера II-го ранга (устаревшие) | |||||||||
| «Разбойник»[22] | 1879 | «Невский завод» Россия |
1295 | 63,35×10,1×4,4 | 1668 | 11,36/13,1[23] | 2-152мм, 4-107мм, 2-47мм, 4-37мм, 1-63,5мм | 0 | 8/105 |
| «Джигит»[22] | 1877 | «Невский завод» Россия |
1334 | 63,35×10,1×4,4 | 1668 | 12 | 3-152мм, 4-107мм, 4-47мм, 6-37мм, 1-63,5мм | 0 | 8/105 |
| «Забияка» | 1878 | «Крамп и сыновья» США |
1240 | 67,1×9,1×4,1 | 1430 | 14,5 | 4-107мм, 6-47мм, 6-37мм, 1-63,5мм | 0 | 155 |
| Мореходные канонерские лодки | |||||||||
| «Кореец» | 1887 | «Бергзунд Меканиска» Швеция |
1334 | 67,1×9,1×4,1 | 1430 | 13,5 | 2-203мм, 1-152мм, 4-107мм, 1-47мм | 1-381мм | 12/162 |
| «Манчжур» | 1887 | «Бурмейстер ог Вайн» Швеция |
1418 | 67,1×9,1×4,1 | 1724 | 13,5 | 2-203мм, 1-152мм, 4-107мм, 1-47мм | 1-381мм | 12/162 |
| «Сивуч»[24] | 1885 | Бергзундский завод Швеция |
950 | 57,1×10,6×2,9 | 1000 | 12,53 | 1-229мм, 1-152мм, 6-107мм | 0 | 10/130 |
| «Бобр» | 1885 | «Крейтон и К°» Россия (Або) |
950 | 57,1×10,6×2,9 | 1000 | 11,84 | 1-229мм, 1-152мм, 6-107мм | 0 | 10/130 |
| «Гиляк» | 1898 | «Новое адмиралтейство» Россия |
1239 | 63,1×11,15×3,14 | 1179 | 11,64 | 1-120мм, 5-75мм, 4-47мм, 3-37мм, 1-63,5мм | 1-381мм | 7/159 |
| «Гремящий» | 1878 | 1700 | 72,3×12,7×4,4 | 2500 | 13,3 | 1-229мм, 1-152мм, 6-47мм, 2-37мм | 2-381мм | 11/177 | |
| «Отважный» | 1878 | 1717 | 72,3×12,7×4,4 | 2500 | 13,3 | 1-229мм, 1-152мм, 6-47мм, 2-37мм | 2-381мм | 11/177 | |
| Минные крейсера | |||||||||
| Тип «Казарский»[25][26] | 2 единицы | ||||||||
| «Всадник» | 1894 | «Крейтон и К°» Россия (Финляндия) |
>400 | 60,4×7,4×3,05 | - | ≤20 | 6-47мм, 2-37мм | 2-381мм | 7/57 |
| «Гайдамак» | 1894 | «Крейтон и К°» Россия (Финляндия) |
>400 | 60,4×7,4×3,05 | - | ≤20 | 6-47мм, 2-37мм | 2-381мм | 7/57 |
| Миноносцы (Эскадренные миноносцы[27]) | |||||||||
| Тип «Сокол»[28][29] | 12 единиц | ||||||||
| «Разящий» («Дрозд») |
1903 | «Ижорский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | 27,0 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Расторопный» («Дятел») |
1903 | «Ижорский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | ≤27 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Решительный» («Кондор») |
1903 | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | 25,75 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Сильный» («Баклан») |
1903 | «Ижорский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | 27,0 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Сердитый » («Бекас») |
1903 | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | ≤27 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Смелый» («Горлица») |
1903 | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | 26,75 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Сторожевой» («Грач») |
1903 | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | ≤27 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Стерегущий » («Кулик») |
1903 | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | 27,0 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Скорый» («Перепел») |
1903 | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | 27,0 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Страшный» («Скворец») |
1904[30] | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | 26,67 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Стройный» («Стриж») |
1904[30] | «Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | не определялась | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| «Статный»[31] | 1904[32] («Щегол») |
«Невский завод» Собран в Порт-Артуре Россия |
240 | 60,8×5,3×2,24 | 3800 | не определялась | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| Типа «Сом»[33] | 1 единица | ||||||||
| «Боевой» («Сом») |
1900 | «Братья Лейрд» Англия |
412 | 64,9×6,55×1,91 | 6000 | 27,94 | 1-75мм, 3-47мм | 2-381мм | 4/58 |
| Типа «Кит»[34] | 4 единицы | ||||||||
| «Бдительный» («Кит») |
1900 | «Шихау» Германия |
412 | 61,0×7,0×1,7 | 6000 | 27,4 | 1-75мм[35], 5-47мм | 3-381мм | 4/58 |
| «Бесстрашный» («Дельфин») |
1900 | «Шихау» Германия |
412 | 61,0×7,0×1,7 | 6000 | 27,25 | 1-75мм, 5-47мм | 3-381мм | 4/58 |
| «Бесшумный» («Касатка») |
1900 | «Шихау» Германия |
412 | 61,0×7,0×1,7 | 6000 | 27,4 | 1-75мм, 5-47мм | 3-381мм | 4/58 |
| «Беспощадный» («Скат») |
1900 | «Шихау» Германия |
412 | 61,0×7,0×1,7 | 6000 | 27,08 | 1-75мм, 5-47мм | 3-381мм | 4/58 |
| Тип «Форель»[36] | 5 единицы | ||||||||
| «Внимательный» («Форель») |
1901 | Завод Нормана Франция |
346 | 56,6×6,3×1,97 | 5800 | 28 | 1-75мм, 5-47мм | 2-381мм | 4/60 |
| «Выносливый » («Стерлядь») |
1901 | Завод Нормана Франция |
346 | 56,6×6,3×1,97 | 5800 | 28 | 1-75мм, 5-47мм | 2-381мм | 4/60 |
| «Внушительный » («Осётр») |
1901 | «Форж и Шантье» Франция |
346 | 56,6×6,3×1,97 | 5800 | 28 | 1-75мм, 5-47мм | 2-381мм | 4/60 |
| «Властный» («Кефаль») |
1902 | «Форж и Шантье» Франция |
346 | 56,6×6,3×1,97 | 5800 | 28 | 1-75мм, 5-47мм | 2-381мм | 4/60 |
| «Грозовой» («Лосось») |
1902 | «Форж и Шантье» Франция |
346 | 56,6×6,3×1,97 | 5800 | 28,4 | 1-75мм, 5-47мм | 2-381мм | 4/60 |
| Тип «Буйный»[37] | 2 единицы[38] | ||||||||
| «Бурный» («Макрель») |
1902 | Невский завод Россия |
440 | 64,0×6,4×1,78 | 5700 | 26,73 | 1-75мм, 5-47мм | 3-381мм | 4/62 |
| «Бойкий» («Акула») |
1902 | Невский завод Россия |
440 | 64,0×6,4×1,78 | 5700 | 26,03 | 1-75мм, 5-47мм | 3-381мм | 4/62 |
| Типа «Хай-Хоа»[39][40] | 1 единица | ||||||||
| «Лейтенант Бураков» («Хай-Хоа») |
1898 | «Шихау» Германия |
280 | 59,1×5,9×1,78 | 6000 | 33,6 | 6-47мм | 2-381мм | 4/53 |
| Миноносцы[41]) | |||||||||
| Типа «Янчихэ»[42] | 2 единицы | ||||||||
| №201 («Янчихэ») |
1889 | «Невский завод» Россия |
100 | 39,0×4,8×2,05 | 969 | 19,6 | 2-37мм | 3-381мм | 2/16 |
| №202 («Сучена») |
1889 | «Невский завод» Россия |
100 | 39,0×4,8×2,05 | 884,4 | 19,59 | 2-37мм | 3-381мм | 2/16 |
| Тип «Нарген»[43] | 2 единицы | ||||||||
| №203 («Уссури» «Наргэн») |
1890 | «Невский завод» Россия |
152,5 | 46,4×4,96×3,05 | - | 20,15/19,0 | 2-37мм | 3-381мм | 2/16 |
| №204 («Сунгари» «Гогланд») |
1890 | «Невский завод» Россия |
152,5 | 46,4×4,96×3,05 | - | 20,38/19,96 | 2-37мм | 3-381мм | 2/16 |
| Тип «Ревель»[44] | 2 единицы | ||||||||
| №205 («Свеаборг») |
1886 | «Норман» Франция |
109 | 46,8×3,8×2,6 | 802 | 19,6 | 2-47мм | 2-381мм | 2/19 |
| №206 («Ревель») |
1886 | «Норман» Франция |
109 | 46,8×3,8×2,6 | - | 19,7 | 2-47мм | 2-381мм | 2/19 |
| Тип «Пернов»[45] | 4 единицы | ||||||||
| №208 | 1899 | «Новое адмиралтейство»[46] Россия |
120 | 42,0×4,5×2,05 | 2000 | 17,3 | 2-37мм | 3-381мм | 2/22 |
| №209 | 1899 | «Новое адмиралтейство» Россия |
120 | 42,0×4,5×2,05 | 2000 | 18,0 | 2-37мм | 3-381мм | 2/22 |
| №210 | 1899 | «Ижорский завод» Россия |
120 | 42,0×4,5×2,05 | 2000 | 18,4 | 2-37мм | 3-381мм | 2/22 |
| №211 | 1900 | «Ижорский завод» Россия |
120 | 42,0×4,5×2,05 | 2000 | 17,6 | 2-37мм | 3-381мм | 2/22 |
| Транспорты | |||||||||
| «Алеут» | 1886 | Ньюландскверфт Норвегия |
842 | 49,4×9,4×3,5 | 730 | 11,9 | 4-37мм | 9/91 | |
| «Камчадал» | - | - | |||||||
| «Тунгуз» | - | - | |||||||
| «Якут» | - | - | |||||||
| Корабли, погибшие в ходе боевых действий |
| Корабли, захваченные противником |
«Цесаревич» после боя в Жёлтом море, в котором получил значительные повреждения, прорвался в Киао-Чао и разоружился. Броненосцы «Ретвизан», «Победа», «Пересвет», «Полтава» затонули в бухте Порт-Артура в результате обстрела осадной артиллерией. «Петропавловск» 31 марта подорвался на минной банке и затонул. «Севастополь» повреждён в результате многократных атак японских миноносцев в бухте Белый Волк и впоследствии затоплен. «Ретвизан», «Пересвет», «Победа», «Полтава» подняты японцами и впоследствии введены в состав японского флота.
«Рюрик» погиб в бою в Японском море 1 августа. «Громобой» наскочил на камни и вышел из строя до окончания войны. «Россия» оставалась единственным из крейсеров Владивостокского отряда, который до конца войны сохранил свою боеспособность.
«Богатырь» в мае наскочил на камни и после этого в боевых действиях не участвовал.
«Баян» 14 июля подорвался на мине, но смог вернуться на базу. Погиб под огнём осадной артиллерии японце 25 ноября. Впоследствии поднят японцами и введён в строй.
«Варяг» после боя с превосходящими силами противника при Чемульпо затоплен командой. Поднят японцами и введён в состав японского флота под названием «Сойя».
«Аскольд» после боя в Жёлтом море из-за повреждений (скорость корабля упала до 15 узлов) прорвался в Шанхай и разоружился. В дальнейшем был флагманом Сибирской флотилии, участвовал в Дарданельской операции, входил в состав флотилии Северного Ледовитого океана. В 1918 году захвачен англичанами. В 1921 году возвращён и продан на слом в Германию.
«Паллада» потоплена японской осадной артиллерией в бухте Порт-Артура. Поднята японцами введена в состав японского флота. «Диана» после боя в Жёлтом море прорвалась и разоружилась в Сайгоне.
«Новик» после боя с японским крейсером «Цусима» у берегов Сахалина в августе 1904 года затоплен командой.
«Боярин» в первые дни войны подорвался на русском минном заграждении у порта Дальний. Оставлен командой. Затонул во время шторма.
«Кореец» взорван командой после боя при Чемульпо. «Маньчжур» интернирован в Шанхае.
«Бобр» в декабре после попаданий 11" снаряда затонул в Порт-Артуре.
«Сивуч» 4 июля взорван в р. Ляохэ при отступлении русской армии.
Минные крейсера «Всадник» и «Гайдамак» затоплены перед сдачей Порт-Артура.
«Стерегущий» погиб в бою 24 марта. «Страшный» погиб в бою 31 марта. Подорвались на минах и были затоплены перед сдачей Порт-Артура: «Разящий», «Сильный»[47], «Сторожевой» и «Стройный». «Решительный» захвачен японцами в Чифу и переименован в «Акацуки», участвовал в Цусимском сражении, где получил серьёзные повреждения. После ремонта переименован в «Ямахико». В Чифу в ноябре 1904 года затоплен «Расторопный». «Сердитый», «Смелый», «Скорый» и «Статный» прорвались и разоружились в Чифу, затем вошли в состав Сибирской флотилии. Исключены из списков в ноябре 1925 года.
«Боевой» 10 июня в бухте Тахэ торпедирован японским минным катером. С повреждениями вернулся на базу. До конца осады простоял на внутреннем рейде и был затоплен при сдаче крепости.
«Бесстрашный», «Бесшумный» после боя в Жёлтом море прорвались в Киао-Чао и интернировались. «Бдительный» из-за неисправности котлов в бою не участвовал. 29 октября подорвался на мине, но не затонул. Накануне сдачи Порт-Артура был взорван. Впоследствии «Бесстрашный», «Бесшумный», переведённые на север и включены в состав флотилии Северного Ледовитого океана. «Беспощадный» остался во Владивостоке. Все три корабля исключены из списков флота в 1925 году.
«Внушительный» потоплен японскими крейсерами 12 февраля. «Внимательный» погиб на камнях о. Мурчисон 14 мая. «Выносливый» подорвался на мине 11 августа. «Грозовой» после боя в жёлтом море разоружился в Шанхае. «Властный» после сдачи Порт-Артура прорвался в Чифу и разоружился.
«Бурный» после боя в Жёлтом море пытался прорваться во Владивосток, но наскочил на камни у Шангтунского маяка и был подорван командой. «Бойкий» после сдачи Порт-Артура прорвался в Киао-Чао. Разобран в 1923 году.
«Лейтенант Бураков» в июле в бухте Тахэ был атакован японскими минными катерами и, повреждённый, сел на мель.
Миноносец № 204 затоплен после повреждения рулевого устройства, № 208 подорвался на мине. Миноносцы № 201, 202, 203, 205, 206, 209, 210, 211 исключены из списков флота в 1907 году.
Флагманы
Командующий флотом в Тихом океане (Флота в Тихом океане)
- 07.10.1902–24.02.1904: вице-адмирал Оскар Викторович Старк (16.08.1846-13.11.1928), начальник эскадры Тихого океана (наделён правами командующего флотом, с 07.02.1904 года временно исполняющий должность командующего флотом), флаг на эскадренном броненосце «Петропавловск»;
- 01.02.1904 (назначен; прибыл в Порт-Артур 24.02.1904) – 31.03.1904: вице-адмирал Степан Осипович Макаров (27.12.1848–31.03.1904), флаг на эскадренном броненосце «Петропавловск»;
- 31.03.1904–03.04.1904: контр-адмирал князь Павел Петрович Ухтомский (10.06.1848–1910), младший флагман, временно исполняющий обязанности командующего флотом, флаг на эскадренном броненосце «Пересвет»;
- 01.04.1904 (назначен; вступил в должность во Владивостоке 09.05.1904) – 20.12.1904 (отозван после гибели кораблей в Порт-Артуре): вице-адмирал Николай Илларионович Скрыдлов (01.04.1844–04.10.1918);
- 20.12.1904-08.05.1905: вакантно;
- 08.05.1905–1905 (отозван после Цусимы): вице-адмирал Алексей Алексеевич Бирилев (16.03.1844–06.02.1915).
Эскадра в Порт-Артуре
- 07.10.1902–24.02.1904: вице-адмирал Оскар Викторович Старк (16.08.1846-13.11.1928), начальник эскадры Тихого океана, флаг на эскадренном броненосце «Петропавловск»;
- 01.02.1904 (назначен; прибыл в Порт-Артур 24.02.1904) – 31.03.1904: вице-адмирал Степан Осипович Макаров (27.12.1848–31.03.1904), командующий флотом, флаг на эскадренном броненосце «Петропавловск»;
- 31.03.1904–03(или 02).04.1904: контр-адмирал князь Павел Петрович Ухтомский (10.06.1848–1910), младший флагман, временно исполняющий обязанности, флаг на эскадренном броненосце «Пересвет»;
- 03.04.1904-22.04.1904: адмирал Евгений Иванович Алексеев (13.05.1843-27.05.1917), главнокомандующий всеми сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке (с 28.01.1904), временно командовал эскадрой, флаг на эскадренном броненосце «Севастополь»;
- 19.04.1904 (командовал из Владивостока) – 27.09.1904: вице-адмирал Пётр Алексеевич Безобразов (29.01.1845–17.06.1906), начальник 1-й эскадры флота Тихого океана;
- 22.04.1904 – 28.07.1904: контр-адмирал Вильгельм Карлович Витгефт (02.10.1847–28.07.1904), и.д. старшего флагмана и временно командующий эскадрой в Порт-Артуре, флаг на эскадренном броненосце «Цесаревич»;
- 28.07.1904–24.08.1904: контр-адмирал князь Павел Петрович Ухтомский (10.06.1848–1910), младший флагман, младший флагман эскадры Тихого океана, флаг на эскадренном броненосце «Пересвет»;
- 23(по другим данным, 22 или 24).08.1904–27.09.1904 (фактически до 20.12.1904): капитан 1-го ранга, с 29.08.1904 контр-адмирал Роберт Николаевич Вирен (25.12.1856–01.03.1917), командующий Отрядом броненосцев и крейсеров в Порт-Артуре, флаг на эскадренном броненосце «Ретвизан»;
- 27.09.1904 (по другим данным с 09.11.1904; вступил в должность 03.10.1904 во Владивостоке) – 02.01.1905: контр-адмирал Карл Петрович Иессен (30.06.1852–30.11.1918), командующий 1-й эскадрой флота Тихого океана.
Отряд во Владивостоке
- 16.01.1904– 02.1904: капитан I ранга Николай Карлович Рейценштейн (07.08.1854–27.11.1916), начальник Отряда крейсеров эскадры Тихого океана (07.06.1903–25.02.1904);
- 25.02.1904 / 02.01.1905: контр-адмирал Карл Петрович Иессен (30.06.1852–30.11.1918), младший флагман (17.02.1904), начальник Отдельного отряда крейсеров Тихого океана (25.02.1904; с 12.05.1904 — Отдельного отряда крейсеров 1-й эскадры флота Тихого океана; с 20.12.1904 — Отряда крейсеров в Тихом океане), флаг на крейсере )«Россия».
Другие адмиралы
- контр-адмирал Андрей Андреевич Вирениус (17.04.1850–1919), командующий Отдельным отрядом судов (на театр боевых действий не прибыл), флаг на эскадренном броненосце «Ослябя»;
- контр-адмирал (с 06.12.1902) Николай Романович Греве (26.03.1853–30.05.1913), командир порта Артура (07.10.1902–28.03.1904), командир Владивостокского порта (27.08.1904-1905);
- контр-адмирал (28.03.1904) Иван Константинович Григорович (26.01.1853–03.03.1930), командир порта Артура (с 28.03.1904 и до падения Порт-Артура);
- контр-адмирал Михаил Фёдорович Лощинский (05.11.1849–11.01.1917), младший флагман (14.03.1904), заведующим морской и минной обороной — помощник по морской части коменданта крепости (с 28.01.1904), заведующий морской и минной обороной Артура (с 24.08.1904 и до падения Порт-Артура);
- контр-адмирал (с 29.03.1904) Николай Александрович Матусевич 1-й (01.01.1852–23.01.1912), заведующий береговыми командами, и.д. начальника штаба Витгефта (01.04 (по другим данным, с 25.05).1904), младший флагман (05.04.1904);
- контр-адмирал Михаил Павлович Молас 2-й (1852–31.03.1904), младший флагман, начальник отряда крейсеров и заведующий исправлением судов эскадры (30.01.1903-24.02.1904), флаг на крейсере «Баян», начальник штаба Макарова (с 24.02.1904);
- контр-адмирал (с 12.07.1904) Николай Карлович Рейценштейн (07.08.1854–27.11.1916), младший флагман, исправляющий должность начальника отряда крейсеров (09.03.1904 (утверждён в должности 17.03.1904)–1904), флаг на крейсере «Аскольд»;
Напишите отзыв о статье "Первая Тихоокеанская эскадра"
Примечания
- ↑ Это броненосцы «Наварин», «Сисой Великий» и броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах».
- ↑ Броненосец «Ослябя», крейсера «Аврора», «Дмитрий Донской», «Алмаз», 7 эскадренных миноносцев типа «Буйный», 4 малых номерных миноносца, транспорты «Саратов», «Орёл».
- ↑ Полное водоизмещение.
- ↑ Длина по КВЛ, осадка максимальная
- ↑ Средняя скорость, показанная на сдаточных испытаниях. Следует учитывать, что реальная скорость зависит от ряда факторов, среди которых износ механизмов, уровень квалификации машинной команды, качество угля.
- ↑ На начало 1904 года.
- ↑ В числителе офицеры, в знаменателе - матросы
- ↑ Р. М. Мельников. Крейсер «Варяг». с.284
- ↑ На испытаниях в Порт-Артуре в 1903 году
- ↑ Здесь и далее десантная пушка системы Барановского на колёсном лафете.
- ↑ Р. М. Мельников. История создания броненосца «Ретвизан» и крейсера «Варяг»//Судостроение 1973 №3 с.56-60
- ↑ По официальным данным по результатам испытаний средняя скорость составила 16,41 узла. Однако эта цифра вызывает сомнения. Известно, что «Севастополь» был самым тихоходным броненосцем серии. Вторая цифра представляется более реальной.
- ↑ На России была установлена вспомогательная машина, действующая на свой гребной винт.
- ↑ Р. М. Мельников. Головной броненосный крейсер «Баян»//Судостроение 1980 №6. с. 59-62.
- ↑ Р. М. Мельников. Крейсер «Очаков». с.38-39.
- ↑ Из них две 47мм и обе 37мм – шлюпочные.
- ↑ В. Я. Крестьянинов, С. В. Молодцов. Крейсер «Аскольд». c.35
- ↑ Р. М. Мельников. Крейсер "Варяг". с. 196-197.
- ↑ Из-за плохого качества изготовления силовой установки «Варяг» никогда более не достигал контрактной 23-х узловой скорости. Накануне войны состояние его машин было таково, что крейсер едва достигал крайне недостаточной для кораблей этого класса скорости в 14 уз (Р. М. Мельников. Крейсер «Варяг». с.143-148). В МТК сомневались в достижении 23-узловой скорости и на сдаточных испытаниях. Поводом для сомнений послужило сравнение «Варяга» с другими крейсерами шеститысячниками («Аскольд» и «Богатырь»). По меньшей мере оба крейсера имели силовые установки мощностью свыше 20000 л.с против менее чем 15000 у «Варяга». См. Судостроение №3 с.59
- ↑ Иначе коммерческие крейсера. Вооружённые быстроходные грузопассажирские пароходы "Добровольного флота", переоборудованные для действия на транспортных коммуникациях противника.
- ↑ Разооружён 01.02.1904.
- ↑ 1 2 Р. М. Мельников. Клипер «Разбойник»//Судостроение 1979г. №5. с.65-67.
- ↑ После замены винта.
- ↑ Н. Н. Афонин. Канонерские лодки «Сивуч» и «Бобр»//Судостроение 1986г. №9. с.68-70.
- ↑ Р. М. Мельников. Минные крейсера типа «Казарский».// Судостроение 1982г. №6.
- ↑ «Казарский» построен фирмой «Шихау» в Германии. Остальные строились в России. Серия состояла из 6 кораблей.// Судостроение 1982г. №6.
- ↑ Официально этот термин начал употребляться с 1907 года.
- ↑ В. Ю. Усов. Миноносцы типа «Сокол».// Судостроение 1982г. №11.
- ↑ В разобранном виде отправлялись в Порт-Артур и там собирались. В графе «год вступления в строй» указывается год сборки в Порт-Артуре.
- ↑ 1 2 Сборка окончена после начала боевых действий марте 1904 года.
- ↑ До июля 1904 детали со «Статного» использовались для ремонта повреждённых миноносцев.
- ↑ Сборка окончена после начала боевых действий в июле 1904 года.
- ↑ Н. Н. Афонин. Миноносец «Сом».// Судостроение 1983г. №1.
- ↑ Н. Н. Афонин. Миноносцы типа «Кит».// Судостроение 1982г. №12.
- ↑ Вначале на миноносцах этого типа предполагалось установить 2 75мм орудия.
- ↑ Н. Н. Афонин. Миноносцы типа «Форель» и «Осётр».// Судостроение 1983г. №2.
- ↑ Н. Н. Афонин. Эскадренные миноносцы типа «Буйный».// Судостроение 1983г. №3.
- ↑ Остальные 7 кораблей серии до начала войны не успели прибыть на Дальний Восток.
- ↑ В. Кофман. Корабли «дивизионной» линии».// Моделист-конструктор 1999г. №6.
- ↑ Построен в Германии по заказу Китая. Во время подавлении Боксёрского восстания европейскими странами при взятия объединёнными силами союзников китайской крепости Таху в 1900 году в числе 4-х новых китайских миноносцев был захвачен и при дележе достался России.
- ↑ Малые миноносцы, водоизмещением до 150 тонн.
- ↑ Н. Н. Афонин. Разборные миноносцы «Янчихэ» и «Сучена».// Судостроение 1982г. №2.
- ↑ Н. Н. Афонин. Миноносцы «Наргэн» и «Гогланд».// Судостроение 1982г. №2.
- ↑ В. Ю. Усов. Миноносцы «Ревель» и «Свеаборг».// Судостроение 1981г. №11.
- ↑ В. Ю. Усов. Миноносцы типа «Пернов».// Судостроение 1982г. №9.
- ↑ Котлы и механизмы изготовлялись финской компанией «Крейтон и К°». Миноносцы в разобранном виде отправлялись на Дальний Восток. Сборка миноносцев производилась во Владивостоке. В результате – затянутые сроки и низкая скорость.
- ↑ «Сильный» поднят японцами и введён в строй под названием «Фумидзуки»
Отрывок, характеризующий Первая Тихоокеанская эскадра
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
