Первая фитна

Первая Фитна
Основной конфликт: Гражданская война в Арабском халифате 656–661 гг.
Территории под контролем халифа Али      Территории под контролем Муавии I      Территория под контролем Амра ибн аль-Аса
Дата	656 – 661 гг.
Место	Ближний Восток
Итог	Победа Муавии, установление власти династии Омейядов
Противники
Праведный Халифат Силы Айши Армия Шама
Командующие
Али ибн Абу Талиб Малик аль-Аштар Хасан ибн Али Тальха † аз-Зубайр † Аиша Муавия I Амр ибн аль-Ас
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Первая фитна, Раскол из-за убийства Усмана (араб. فتنة مقتل عثمان‎) — гражданская война в первом («Праведном») Арабском халифате в 656—661 г., приведшая к установлению власти Омайядов и положившая начало разделению мусульман на хариджитов, суннитов и шиитов.

Предпосылки

В результате Арабских завоеваний всего за несколько лет в руках мусульман, главным образом, племенной аристократии, в первую очередь, курайшитской и ансарской, оказались огромная власть и колоссальное богатство. Борьба при дележе добычи не могла не вызвать напряжение. В сложившейся административно-военной системе управления халиф в далекой Медине имел ограниченные рычаги влияния на провинциальных наместников. У них, в отличие от халифа, находились в подчинении постоянные армии.

Халиф Умар (634—644 г.) эффективной политикой сдерживал нарастание негативных тенденций внутри мусульманской общины. Он не допускал раздела земель в захваченных странах, сохраняя их в общественной собственности. Умар проводил частичную (половину или две трети) конфискацию огромных состояний наместников провинций и военачальников. Подобных санкций не избежали даже такие популярные лидеры мусульман, как Халид ибн Валид и Саад ибн Абу Ваккас.

Огромную роль в поддержании стабильности в халифате играла и сама личность Умара. В распоряжении халифа были гигантские суммы доходов от налогов и доли добычи, кроме того, общественные земли и стада. В правление Умара все это оставалось действительно общественной собственностью. Выплаты ему и его семье были скорее меньше, чем у других сахабов. В то время, как верхушка мусульман все больше приобретала роскошные привычки сасанидской и византийской знати, Умар продолжал вести подчеркнуто скромный образ жизни. Все это обеспечивало непререкаемый авторитет халифа.

Правление Усмана

Во многом правление нового халифа было прямой противоположностью правлению Умара. Он постепенно стал относится к общественной собственности, как к своей личной. Огромные средства из казны получали родственники и друзья. Усман расставлял своих родичей на важнейшие посты. Масло в огонь подливало то, что их семьи были запятнаны враждой с Мухаммедом. Правой рукой халифа стал Марван ибн Аль-Хакам сын Аль-Хакама ибн Аль-Аса, сосланного пророком после захвата Мекки со всей семьей в Таиф. При этом было широко известно, что Усман просил об их прощении перед Абу Бакром и Умаром, и оба ответили отказом, говоря что не они наказывали, не им и миловать. Саид ибн аль-А’ас, назначенный наместником в Куфу был сыном аль-А’аса ибн Саида, сражавшегося против Мухаммеда при Бадре и там убитого. Всеобщее недовольство Усманом в последние годы его правления вылилось в открытое неповиновение. Жители Куфы изгнали Саид ибн аль-А’ас и избрали аль-Ашари, Усману пришлось признать это решение.

Гибель Усмана

В начале 656 г. группы из Египта, Куфы и Басры под видом хаджа пришли в Медину. После долгих переговоров, при посредничестве Али ибн Абу Талиба в мае было достигнуто соглашение. Однако, вскоре восставшие вернулись. Они, как считается, перехватили гонца к египетскому наместнику с приказом о наказании их предводителей, что нарушало договоренности. На этот раз, несмотря на просьбу халифа, Али вести переговоры отказался. Восставшие осадили дом Усмана. По видимости, обе стороны все ещё хотели избежать кровопролития. И все же 20 июня 656 г. они ворвались в дом: Усман ибн Аффан был убит. Непосредственным убийцей называли разных людей, чаще других Мухаммеда ибн Абу Бакра, сына первого халифа, — возможно, из-за его высокого происхождения. В настроениях наиболее радикальных противников Усмана, решившихся на убийства заместителя пророка, был силен элемент, который можно назвать демократическим, стремление к равенству мусульман, предписанному Кораном.

Избрание Али

Али ибн Абу Талиб был двоюродным братом и зятем Мухаммеда, воспитывавшимся в его доме. Он стал первым ребёнком, принявшим Ислам и одним из первых людей, принявшим Ислам вообще. В шуре, собранной умирающим Умаром для избрания нового халифа, он собрал равное количество голосов с Усманом. Все это делало Али бесспорным претендентом. Несмотря на это, присяга началась только утром 24-го июня. Противоречивые свидетельства, дошедшие до нас, называют среди обсуждавшихся претендентов ещё двоих из четверых живых участников умаровской шуры: Аз-Зубайра ибн аль-Аввама и Тальху ибн Убайдуллу. Последний участник шуры Саад ибн Абу Ваккас категорически отказался принимать какое-либо участие в избрании халифа. Большинство исламских историков утверждают, что ни один из участников Шуры не был настроен против Али после избрания. Несмотря на все сложности избрания, Али был достаточно быстро признан во всем халифате, за исключением Сирии и Палестины. Наместник этих провинций Муавия ибн Абу Суфьян, сидевший там уже двадцать лет, занял откровенно выжидательную позицию.

Оппозиция

Почти сразу же испортились отношения Али с Тальхой и аз-Зубайром. По одним сведениям, они были недовольны раздачей по три динара из казны каждому мусульманину, вопреки введенному Умаром обыкновению, никак не выделявших по заслугам перед исламом. По другим сведениям, они ожидали наместничества в Куфе и Басре, но Али, опасаясь их усиления, им отказал. Примкнула к противникам Али и Аиша.

Али обвиняли в том, что он не наказал убийц Усмана. При этом все трое были последовательными врагами Усмана, по крайней мере, морально поощрявшими убийц, а непосредственным убийцей называли брата Аиши (данные разных источников отличаются)

В конце августа сирийцы, несомненно, учитывая раздор в столице, решились на открытый разрыв. В мечети Дамаска была выставлена окровавленная одежда Усмана, а Муавия объявил, что не признает Али халифом

Ход войны

Али начал собирать армию. Тальха и аз-Зубайр под предлогом хаджа перебрались в Мекку, ставшую центром оппозиции, и тоже собирали сторонников. Набор войск шёл крайне трудно. Общее настроение аравийских мусульман в тот период, по всей видимости, выразил Саад ибн Абу Ваккас, заявивший, что присоединится к Али, если тот даст ему меч, различающий истинно верующих от неверующих

Верблюжья битва

Тальха, аз-Зубайр и Аиша вместе со сторонниками перебрались в Басру. После кровавой схватки им удалось захватить власть над этим важнейшим армейским центром. Тем временем Али привлек на свою сторону Куфу, несмотря на противодействие наместника Абу Мусы аль-Ашари, также требовавшего наказания убийц и стремившегося избежать междоусобного кровопролития.

В начале декабря 656 г. армия Али одержала победу в ожесточенном сражении. Тальха и аз-Зубайр были убиты, Аиша пленена.

Сиффинская битва

После череды бесплодных попыток договориться, стычек и небольших сражений, в июле 657 г. армии Али и Муавии сошлись в решающем сражении.

На протяжении нескольких дней стороны несли огромные потери. Али был близок к победе, когда мятежники прикрепили к своим копьям свитки Корана, запрещающего убийство правоверными друг друга. Али под давлением войска, изнуренного битвой, пошёл на переговоры.

Было принято решение назначить третейский суд. В качестве судей были избраны Аль-Ашари со стороны Али и Амр ибн аль-Ас со стороны Муавии. Аль-Ас давно примкнул к Муавии и принимал в Сиффинской битве самое активное участие. Несмотря на разумное желание Аль-Ашари предложить нового халифа, незапятнанного междоусобицей, в марте 658 г. суд закончился ожидаемым провалом.

Раскол в армии Али

Значительная часть сторонников Али была возмущена переговорами с Муавией. С их точки зрения, сам факт согласия Али на третейский суд лишал его легитимности, так как это была передача людскому суждению сакрального права. По настроениям, идеалам это движение во многом было близко к убийцам Усмана. После оглашения результатов суда хариджиты порвали с Али и принесли присягу верности Абдаллаху ибн Вахбу ар-Расиби (но не избрали его халифом, как иногда ошибочно указывают).

Битва при Нахраване

Летом 658 г. после убийств его сторонников Али был вынужден бросить войска, собранные для борьбы с Муавией, против хариджитов (восставших). 17 июля 658 г. в Нахраванской битве сражавшиеся хариджиты были перебиты почти поголовно. Однако движение сохранилось и стало ещё непримиримей к Али.

Преобладание Муавии

В июле 658 года Амр ибн аль-Ас захватил Египет, при этом Мухаммад ибн Абу Бакр, представлявший там Али, был убит. Муавия, ценой тяжкой дани, заключил мир с Византией, высвободив армию. Тем временем, отдаленные наместники и покоренные народы, почувствовав слабость центральной власти, поднимали восстания. Али постепенно терял контроль над халифатом, ему становилось все труднее набирать войска, вражеские рейды доходили почти до столицы. В июле 659 года Муавия объявил себя в Иерусалиме халифом.

В начале 661 года хариджиты решили одновременно убить всех трех виновников раскола Али, Муавию и Амра. Убит был только Али, Муавия отделался легким ранением, а вместо Амра убили другого человека.

Халифат Хасана

Халифом стал сын Али и внук Мухаммеда. На короткое время ему удалось консолидировать значительные силы, поскольку он был гораздо более приемлемой фигурой для многих мусульман, чем его отец. Его нельзя было обвинить в убийстве Усмана, он не давал согласия на третейский суд и не устраивал расправу над харриджитами. Хасану удалось собрать значительную армию, что долгое время не мог сделать Али. Однако, при не вполне ясных обстоятельствах, войско взбунтовалось, сам халиф был ранен.

Считая своё дело безнадежным или не желая продолжать кровопролитие, Хасан согласился признать Муавию халифом. В обмен он получил неприкосновенность для себя и сторонников, в его пользу были переданы налоговые поступления от одного из округов Фарса, Хасан должен был унаследовать халифат после смерти Муавии. Брат Хасана Хусейн ибн Али был категорическим противником подобного договора.

Результаты

Победа сторонников Муавии и Омейядов. Установление в халифате наследственно-монархического правления, вместо общины верующих, возглавляемой религиозным лидером. События Первой Фитны оказали значительное влияние на ислам. Никогда больше мусульмане не были единой общиной.

Литература

• Большаков О. Г. История Халифата. — Т. 3. — М.: Восточная литература, 1998.

Отрывок, характеризующий Первая фитна

Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.