Первая англо-бурская война

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Первая англо-бурская война
Основной конфликт: Англо-бурские войны

Сражение у холма Маджуба, 1881.
Дата

16 декабря 1880 — 23 марта 1881 года

Место

Трансвааль, Наталь

Причина

Аннексия Трансвааля Великобританией

Итог

Победа буров.
Независимость Трансвааля

Противники
Британская империя Южно-Африканская республика
Командующие
Джордж Померой-Колли
Филип Энструзер
Петрус Жубер
Франс Жубер
Николас Смит
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно
 
Первая англо-бурская война
Бронкхорстспрёйт

Рюстенбург Лиденбург Марабастад Эландсфонтейн Лаингс-Нек Схёйнсхогте Рухискраал Маджуба-Хилл

Первая англо-бурская война, также известная как Трансваальская война (16 декабря 188023 марта 1881[1]) — колониальная война Британии против Трансвааля на территории современной ЮАР. Это был первый вооружённый конфликт Великобритании и Южно-Африканской Республики.





Потери в Первой англо-бурской войне

Воюющие страны Население (на 1880 год) Мобилизовано солдат Солдаты убитые, умершие от ран, пропавшие без вести Раненые солдаты
Буры Трансвааля 30 000[2] 3 000 41 47
Великобритания 29 300 000 1 200 408 315
Итого 29 330 000 4200 449 362

Повод к войне

Голландская Капская колония в Африке была захвачена англичанами в начале XIX века. Потомки голландских выходцев, буры, вели скотоводческое хозяйство и пользовались трудом негров-рабов. Но в 1833 году английское правительство отменило рабство во всех своих колониях. Буры восприняли это как недружественный акт по отношению к ним. Началось переселение буров из английской колонии. За рекой Оранжевой буры основали Оранжевое Свободное государство, а за рекой Вааль — Южно-Африканскую республику.

Первая англо-бурская война была в значительной мере следствием обнаружения алмазов в Западном Грикваленде — землях, населенных гриква и тсвана, и входивших с 1854 года в бурское Оранжевое Свободное государство. Залежи алмазов были обнаружены там в конце 1860-х годов, что привело к началу «алмазной лихорадки». Британия аннексировала эти земли в 1871 г., присоединив их к Капской колонии.

В 1870-е годы в Лондоне возникает проект Южно-Африканской Конфедерации, в которую должны были войти, помимо английских колоний, ещё и бурские республики. Воспользовавшись крайне тяжелым финансовым состоянием[3] и рядом поражений от правителя бапеди Секукуни, англичане аннексировали в 1877 году Южно-Африканскую республику. Осуществил аннексию сэр Теофилиус Шепстоун, под началом которого находился отряд всего из 26 конных полицейских. В ответ президент Трансвааля Томас Бюргерс выступил с прокламацией, в которой он выражал протест этой акции, но в то же время призывал население воздержаться от активных действий. Но этот протест носил чисто формальный характер, и сам президент считал присоединение республики к британским владениям наилучшим выходом из сложившейся ситуации. Однако политика английских властей вызвала растущее недовольство буров. Главной его причиной стала попытка взыскать с буров недоимки по налогам за годы, предшествовавшие аннексии.

Боевые действия

Война началась 16 декабря 1880 года восстанием трансваальских буров в Почефструме, после того как правительство Трансвааля объявило о своей независимости от Великобритании. С 22 декабря 1880 по 6 января 1881 года британские гарнизоны на всей территории Трансвааля оказались осажденными. Буры одевались в обычную сельскую одежду, которая была нейтральной по отношению к цветам африканского пейзажа; тогда как британская униформа была все ещё ярко-красной, что абсолютно контрастировало с африканским пейзажем. Это позволяло бурам, будучи опытными стрелками, легко стрелять из укрытия в британских солдат даже на большом расстоянии. Как считают некоторые историки, преимущество буров заключалось в их особой военной тактике. Буры отдавали предпочтение хитрости и скорости, в то время как англичане больше уделяли внимание дисциплине и построению.

Осада британских гарнизонов привела к сражению у Лаингс Нека 28 января 1881 года, где британские силы попытались прорвать позиции буров. Но, потеряв 84 человека убитыми (потери буров составляли 14 убитых), англичане потерпели поражение.

Буры не ограничились ведением боевых действий в Трансваале и вторглись в Натал. Г. Р. Хаггард, который в это время жил на ферме в этой колонии, вспоминал:[4]

«Мы были окружены противником и ежечасно ожидали его нападения. Ночь за ночью мы спали, иногда не раздеваясь, поставив заряженные винтовки под кроватью и револьверы под подушку; на конюшне всегда стояло шесть осёдланных лошадей».

Буры нанесли ряд поражений английским войскам, крупнейшее из которых произошло 28 января 1881 года у Лаингс Нека. По этому поводу Хаггард писал своей жене:[5]

«Нам сообщили, что войска, стоящие лагерем у Нэка, охвачены паникой из-за целого ряда поражений, и в последнем бою, стоившему жизни бедному сэру Джорджу Колли, офицеры с величайшим трудом удерживали солдат от бегства».

Хотя, на самом деле, британские солдаты и бежали с поля боя у холма Маджуба (последнего сражения войны), особенно после гибели генерала Д.Колли, который пытался остановить бегство (застрелен бурами).

Конец войны

Не желая далее втягиваться в войну, английское правительство Уильяма Гладстона подписало перемирие 6 марта 1881 года. Окончательно мир был установлен 3 августа 1881 года, когда была подписана Преторийская конвенция. По ней Трансвааль получал полное внутреннее самоуправление, но взамен признавал сюзеренитет Великобритании. За ней оставалось право назначать своего постоянного представителя в Претории, право передвигать свои войска по его территории в случае войны и она сохраняла контроль над внешней политикой республики. Английский резидент не имел права вмешиваться во внутренние дела Трансвааля; в его функции входило наблюдение за положением африканского населения республики, через него правительство Трансвааля должно было поддерживать связь с Верховным комиссаром Южной Африки. Таким образом, буры через четыре года после аннексии восстановили свою независимость.

В 1884 году была подписана Лондонская конвенция. В ней уже не было прямого указания на британский сюзеренитет, хотя Трансвааль обязался не заключать без утверждения английского правительства никаких соглашений с иностранными государствами. Также конвенция устанавливала западную границу республики. Эти соглашения окончательно поставили точку под усилиями Великобритании по созданию Южно-Африканской конфедерации в 1870-х годах. Вновь к этой идее вернулись уже в начале XX века после англо-бурской войны 1899—1902 годов.

Напишите отзыв о статье "Первая англо-бурская война"

Примечания

  1. Raugh, Herold. The Victorians at War, 1815–1914: An Encyclopedia of British Military History. Santa Barbara: ABC-CLIO, 2004. p. 267.
  2. Goodfellow C.F. Great Britain and South African Confederation (1870—1881). Cape Town, 1965. P. 2.
  3. Kiewiet C.W. de. The Imperial Factor in South Africa. A Study in Politics and Economics.. — Cass, London. — P. 104.
  4. Хаггард Г. Р. Миссия в Трансвааль. — Москва: Наука, 1974. С. 46.
  5. Хаггард Г. Р. Миссия в Трансвааль. — Москва: Наука, 1974. С. 48.

Литература

  • Карнацевич В. Л. 100 знаменитых сражений. — Харьков, 2004.
  • Ниман А. Питер Мариц — юный бур из Трансвааля. — 1940, 1957.
  • Урланис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. — Москва., 1960.

Ссылки

  • [www.onwar.com/aced/nation/bat/boer/ftransvaal1880.htm www.onwar.com]
  • [proyuar.ru/wars Англо-бурские войны] на сайте «Про ЮАР»

См. также

Отрывок, характеризующий Первая англо-бурская война

«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.