Первая гражданская война в Чаде

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Первая гражданская война в Чаде
Дата

19651979

Место

Чад

Итог

Полное разорение страны и установление коалиционного правительства

Противники
Иностранный легион ФРОЛИНА
Командующие
Франсуа Томбалбай
Хиссен Хабре

Гукуни Уэддей
при поддержке
Ливия

Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно
Первая гражданская война в Чаде — вооружённый конфликт, проходивший в Республике Чад с 1965 по 1979 год. Война началась как восстание против диктаторского правления президента Франсуа Томбалбая и продолжилась и после государственного переворота 1975 года, в ходе которого Томбалбай был убит. В войне приняли участие различные фракции и военизированные группировки, пользовавшиеся поддержкой США, Франции и Ливии. Война формально закончилась в ноябре 1979 года формированием коалиционного правительства во главе с Хиссеном Хабре при президенте Гукуни Уэддее. Этот эпизод, однако, не принёс стране стабильности. Уже в 1980 году столкновения в стране продолжились, при участии Ливии, и в 1983 году Хабре стал президентом, а Уэддей вынужден был бежать из страны.



Предыстория

Как и большинство постколониальных государств, Чад является изначально искусственным образованием, границы которого определялись при разделе сфер влияния Франции, Великобритании и Италии и часто проводились линейкой по карте. Чад, получивший независимость от Франции в 1960 году, разделён на две примерно равные части как географически, так и демографически. Север страны (в первую очередь бывший регион Борку-Эннеди-Тибести) находится в Сахаре и населён кочевниками, придерживающимися ислама в строгой его интерпретации. Юг представляет собой саванну и населён чёрными оседлыми племенами, исповедующими христианство. При получении независимости власть получили южане во главе с президентом Франсуа Томбалбаем, а северные провинции Чада управлялись напрямую Францией до 1965 года, когда бывшая метрополия сочла центральное правительство достаточно сильным, чтобы взять управление севером страны на себя.

Томбалбай по своей деятельности мало отличался от других современных ему африканских диктаторов. Он в 1962 году запретил все политические партии, кроме собственной — Прогрессивной партии Чада, а также сосредоточил во власти выходцев из своего клана и подавил политическую оппозицию, наполнив тюрьмы тысячами политических заключённых. На большинство административных постов, в том числе и на севере, были назначены южане, многие из которых были абсолютно некомпетентны. В стране процветала коррупция на всех уровнях. Северяне чувствовали себя дискриминированными.

Война до 1975 года

В 1965 году, вскоре после переподчинения северных провинций центральному правительству Чада в них вспыхнуло восстание, которое Томбалбай попытался жёстко подавить. Формально восстание началось 1 ноября 1965 года в префектуре Гера в связи с недовольством системой налогообложения. В этом же году был образован Фронт национального освобождения Чада (ФРОЛИНА). В результате подавления восстания часть кочевников тубу под руководством духовного лидера (дерде) ушла в Ливию. Восстание при этом продолжалось, и в 1968 году Томбалбай, который уже не мог с ним справиться, обратился за помощью к Франции. Иностранный легион прибыл в Чад и разбил войска восставших. Французы, однако, не могли ничего сделать в условиях партизанской войны в пустыне. Франция потребовала от Томбалбая провести реформы, в частности, восстановить права мусульманских лидеров и ввести северян в правительство. После того, как это было выполнено, в 1971 году, Франция вывела свои войска из Чада.

После этого, однако, Томбалбай стал проводить политику африканизации («аутентичности», фр. Authenticité), изменил христианские имена на африканские и ввёл один из традиционных культов, йондо, в качестве государственной религии. Затем он начал преследования христиан и мусульман, что привело к новой вспышке гражданской войны. Положение правительства становилось всё тяжелее, и в апреле 1975 года военные совершили государственный переворот, в ходе которого Томбалбай был убит. Главой государства (формально в должности Председателя Высшего Военного Совета, с 1978 года в должности президента) был провозглашён южанин генерал Феликс Маллум.

Война после свержения Томбалбая

Военный действия на севере Чада продолжались, а правительство Маллума было слишком слабо, чтобы их подавить. Фронт ФРОЛИНА распался на две организации — Вооружённые силы Севера (ФАН), действовавшую на севере страны, и Первую Армию Освобождения на востоке. В 1976 году ФАН, в свою очередь, распался на две фракции — одну возглавлял Гукуни Уэддей, сын дерде Тибести, в своё время бежавшего в Ливию, вторую — Хиссен Хабре, не ориентировавшийся на Ливию. Конфликт, кроме личных амбиций сторон, подогревался также вмешательством Ливии, которая в 1973 году заняла полосу Аузу, узкую полосу на границе Ливии и Чада, а в 1976 году аннексировала её. Уэддей поддержал аннексию, Хабре выступил против неё. Соперничество между группировками Хабре и Уэддея выплеснулось далеко за пределы северных провинций и буквально опустошило страну.

Интересы Уэддея никогда не выходили за пределы интересов его племени, Хабре же, получивший образование во Франции, действовал стратегически. В апреле 1974 года войска Хабре захватили в Тибести французского археолога Франсуаз Клостр и удерживали её в течение трёх лет, требуя от французского правительства оружие в качестве выкупа. Во Франции дело получило широкое освещение, и президент Жискар д’Эстен вынужден был согласиться. После этого уже Маллум обвинил правительство Франции в том, что оно вооружает повстанцев, и потребовал полного вывода всех французских войск с территории Чада. Войска были немедленно выведены в Центральноафриканскую Республику, а Клостр освобождена 30 января 1977 года в результате вмешательства Муамара Каддафи, после того, как сумма, заплаченная Францией (четыре миллиона франков, а также снаряжение на шесть миллионов франков) была сочтена недостаточной.

В том же 1977 году Хабре потерпел военное поражение от Уэддея и бежал на восток страны. Тогда Уэддей обратился к Ливии за помощью против правительства Маллума. В марте 1978 года при поддержке Ливии его войска взяли главный город региона Борку-Эннеди-Тибести, Фая-Ларжо. Затем, объединившись с повстанцами на востоке (группа «Вулкан»), войска Уэддея двинулись на юг. Маллум, который не мог противостоять Ливии, обратился к Франции с просьбой о защите. Франция прислала в Нджамену 1500 солдат, а также выслала авиацию, которая нанесла по повстанцам удары с воздуха.

Между тем Хабре, находившийся на востоке Чада, при поддержке Судана за короткое время создал мощную армию, и Маллум пригласил его войти в правительство. Хабре занял пост премьер-министра в так называемом правительстве национального единства (куда не входили Уэддей и его сторонники), но в феврале 1979 года правительство развалилось. В Нджамене и её окрестности развернулись ожесточённые бои между силами Хабре и Маллума, сопровождавшиеся преступлениями против мирного населения. В частности, южане из армии Маллума вырезали мусульман в Нджамене, а после того, как Хабре вытеснил Маллума из столицы, войска последнего отошли в южные провинции Чада, продолжая убивать мусульман. В Нджамену вошли силы Уэддея и начали систематически уничтожать христиан. Число жертв в этих событиях оценивается от 10 до 20 тысяч человек. Центральная администрация перестала существовать.

В ноябре 1979 года, после длительных международных усилий, в Нджамене было образовано коалиционное правительство, включавшее как южан, так и северян (не менее десяти фракций). Президентом страны стал Гукуни Уэддей, вице-президентом — Абделькадар Камуге (соратник Маллума), Хиссен Хабре получил пост министра обороны.

После 1979 года

После формирования коалиционного правительства наступил короткий период перемирия, и формально Первая гражданская война в Чаде окончилась в 1979 году. Реально же перемирие продолжалось всего несколько месяцев, после чего бои между фракциями Уэддея и Хабре возобновились и привели к полному разрушению Нджамены и бегству многих её жителей в соседний Камерун. Бои прекратились после того, как Ливия ввела в Чад свои войска и вытеснила силы Хабре из Нджамены, оставив Гукуни Уэддея президентом. В 1983 году Каддафи потерял интерес к делам Чада, вывел ливийские войска из страны, после чего силы Хабре немедленно взяли Нджамену и свергли правительство Уэддея. Президентом стал Хиссен Хабре.

См. также

Напишите отзыв о статье "Первая гражданская война в Чаде"

Литература

  • Martin Meredith. The State of Africa. — Free Press (London), 2005. — С. 352—355. — ISBN 978-0-7432-3222-7.
  • Patrick Brogan. Die Unruhe der Welt: Die Enzyklopaedie der Krisen und Konflikten unserer Zeit. — Paul Szolnay Verlag (Wien - Darmstadt), 1990. — С. 116—125. — ISBN 3-552-04219-9.

Отрывок, характеризующий Первая гражданская война в Чаде

Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.