Ливанская война (1982)

Ливанская война 1982 г.
Основной конфликт: Гражданская война в Ливане
Дата	6 июня  — сентябрь 1982
Место	Израиль, Ливан
Причина	террористические атаки ООП с территории Ливана покушение палестинских террористов на израильского посла в Лондоне Шломо Аргова
Итог	консолидация шиитских вооружённых группировок на юге, создание «Хезболлы» осада и взятие Бейрута установление «Законного правительства» Са`ад Хаддада на юге Ливана. Конфликт в Южном Ливане (1982—2000) политическое поражение Израиля
Изменения	оккупация Южного Ливана вплоть до р. Литани
Противники
Израиль Израиль Армия Южного Ливана «Катаиб» ООП ООП Сирия Сирия при поддержке: ГСВС ВС СССР
Командующие
Рафаэль Эйтан Рагиб Харуб
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
657 убитых, 3886 раненых, 3 пропавших без вести 9798 погибших

Ливанская война 1982 (ивр. ‏מלחמת לבנון‏‎, «Milḥemet Levanon»), (араб. الإجتياح‎, «Al-Ijtīāḥ», вторжение), операция «Мир Галилее» (ивр. ‏מבצע שלום הגליל или מבצע של"ג‏‎) позже известная в Израиле как «Ливанская война» или как «Первая ливанская война» — военная операция Израиля на территории Ливана в 1982 году в рамках гражданской войны в Ливане с целью уничтожения баз Организации освобождения Палестины (ООП). В ходе войны была взята столица Ливана Бейрут, а формирования ООП были вынуждены покинуть страну и перебраться в Тунис. После окончания операции «Мир Галилее» израильские войска создали в Южном Ливане «зону безопасности», которую контролировали совместно с «Армией южного Ливана» вплоть до 2000 года.

В Израиле операция долгое время не признавалась войной.

Причины войны

Создание «Фатхленда» на юге Ливана.

Обострение арабо-израильского конфликта после Шестидневной войны (1967) и изгнания ООП из Иордании в 1970 году, слабость ливанского правительства в условиях острого межобщинного конфликта, периодически перераставшего в гражданскую войну, позволила ООП при активном содействии ряда арабских стран, в первую очередь Сирии, превратить Южный Ливан в опорный пункт в своих действиях против Израиля, а также в оперативную и учебную базу для отдельных боевиков и в целом, организаций из других стран, признанных рядом государств террористическими.

Внешние изображения
	[www.habeeb.com/images/lebanon.photos/History.of.Beirut/History.of.Beirut.008.jpg Подготовка девочек к будущей войне в лагере палестинских беженцев, Time, Ливан, 1970]
	[www.liberty05.com/civilwar/img/pic004.JPG Подготовка мальчиков в лагере палестинских беженцев, Ливан, 1975]

Территория, прилегающая к северной границе Израиля, полностью контролировалась ООП и даже получила название «Фатхленд». Выступая на заседании Генеральной Ассамблеи ООН 14 октября 1976 года, посол Ливана сказал, что «ООП разрушает его страну» и «узурпировала власть, принадлежащую ливанскому правительству». К началу операции «Мир Галилее» ООП с советской помощью смогла аккумулировать значительное количество вооружения, включая дальнобойную артиллерию, ракетные установки и зенитные орудия.

Террористические атаки ООП против Израиля и его ответные операции

Боевые операции ЦАХАЛ в приграничных районах южного Ливана имели место ещё до начала гражданской войны в Ливане.

Так, 26 августа 1969 года СБ ООН принял Резолюцию № 270, осуждающую бомбардировку Израилем деревень в Южном Ливане (в районе горы Хермон). В письме, направленном 12 августа представителем Израиля Председателю СБ ООН, он указал, что операция 11 августа была ответной реакцией Израиля, так как он был «вынужден принять меры самообороны против террористов, укрепившихся на склонах горы Хермон», и что «в официальном коммюнике командования террористических организаций, переданном […] по дамаскскому радио, был подтверждено, что действия Израиля (были) направлены против баз террористических организаций». Он также сообщил, что только за предшествующий бомбардировке позиций террористов месяц, на населенные пункты Израиля было совершено 21 нападение с применением артиллерии, стрелкового оружия и закладывания мин. В результате этих нападений были ранены 4 израильских солдат и 4 гражданских лиц, нанесён ущерб собственности. «В связи с серьёзностью вооруженных нападений, предпринимаемых против Израиля с территории Ливана», постоянный представитель Израиля просил срочно созвать заседания СБ ООН.

В ходе дебатов при принятии Резолюции представитель Израиля в ООН заявил, что к моменту ответной операции «территория Ливана превратилась в базу террористических операций против Израиля … направленных главным образом против гражданского населения Израиля». В дополнение к информации о признании самих террористических организаций факта бомбардировки их позиций, он указал, что об этом сообщала ливанская пресса, и что согласно бейрутской газете «Аль-Нахар», «42,4 процента ливанских граждан, опрошенных институтом Гэллапа, считают присутствие на земле Ливана групп диверсантов и их операций против Израиля причиной действий Израиля 11 августа». Он также сообщил о том, что даже во время обсуждения Резолюции «со сторон Ливана совершались вооруженные нападения на Израиль, которые явились вопиющим нарушением прекращения огня»:

• 23 августа две израильские деревни в северной Галилее «были обстреляны 130-мм снарядами „катюша“»;
• 25 августа деревня Кфар Юваль, расположенная к север от г. Кирьят-Шмона, и деревня Метула были обстреляны из «базук и стрелкового оружия».

СБ ООН не принял во внимание аргументы Израиля и осудил проведение этой операции, высказав только сожаление о «всех инцидентах насильственно­го характера в нарушение прекращения огня». Со своей стороны, представитель Израиля назвал это решение отражением «арифметических причуд голосования, в ходе которого всегда доминирует тот факт, что из 15 членов Совета не менее шести нe имеют дипломатических отношений с Израилем или отрицают право Израиля на независимость и суверенитет». Он также напомнил, что ещё накануне Шестидневной войны 1967 года министр иностранных дел Ливана заявил в СБ ООН о своей полной поддержке решения Египта о блокаде залива Акаба, и что «в тотальной войне арабы будут использовать все средств для того, чтобы нанести поражение своему противнику».

При этом, согласно советским источникам,

• в период с 1949 по 1962 год Израиль 97 раз атаковал объекты на территории Ливана.
• в период с 1968 по 1975 год, по официальным данным^{[уточнить]} правительства Ливана, Израиль совершил 6200 «актов агрессии» в отношении Ливана (в том числе, свыше 4 тысяч случаев артиллерийских обстрелов и авиаударов по территории страны) и 350 «случаев вторжения» (силами от нескольких военнослужащих до крупных подразделений). По этим данным, в результате действий Израиля, только в период с 12.05.1968 до 31.10.1975 было убито 60, ранено 159 и пропало без вести 30 ливанских военнослужащих и полицейских; также погибли 500, были ранены 765 и «похищены и интернированы» 151 местный житель.

Крупнейшей из ответных израильских операций ограниченного масштаба на территории Ливана, в ответ на усиление террористической деятельности с баз ООП в Южном Ливане, стала операция «Литани». Непосредственным поводом к ней стал захват террористами двух автобусов с заложниками на шоссе Хайфа—Тель-Авив 11 марта 1978 года, в результате которого погибли 36 и были ранены свыше 70 израильских граждан.

15 марта 1978 года силы ЦАХАЛа вошли в Южный Ливан; операция окончилась вытеснением сил ООП с территории вплоть до реки Литани и оккупацией этой территории Израилем (кроме города Тир). К 13 июня 1978 года ЦАХАЛ покинул Ливан, передав контроль над приграничной полосой христианской милиции во главе с майором Саадом Хаддадом. Согласно «Arab media watch»^{[неавторитетный источник?]}, в ходе операции сотни человек с палестино-ливанской стороны были убиты и около 250 тысяч покинули свои дома.

В апреле 1979 года террористическая группа проникла в Нагарию с целью захвата заложников, в результате погибло четыре гражданина Израиля, в том числе двое малолетних детей. После этого Израиль отказался от тактики ответных ударов, и израильская авиация начала наносить удары по базам ООП в любом месте и в любое время, руководствуясь исключительно военными соображениями и без всякого предварительного повода. Предпринимались также наземные операции. В ходе атак со стороны Израиля гибли и гражданские лица^{[неавторитетный источник?]}. Действия Израиля заставили ООП перейти к обороне; одновременно ООП превращала свои силы в полноценную армию, оснащая их тяжёлым оружием, включая танки и дальнобойную артиллерию. Активизация действий израильской авиации над Ливаном неизбежно вела к стычкам с Сирией, чей воинский контингент находился на территории страны; только в 1979 году ВВС Израиля в воздушных боях сбили 9 сирийских истребителей.

В марте 1981 года, во время проведения «Дня земли» в Бейруте, Я. Арафат предложил А. Шарону попробовать захватить замок Бофор, заявив: «Мы ждём вас, добро пожаловать!»

В июле 1981 года боевики ООП подвергли обстрелу из 130-мм дальнобойных советских орудий и систем залпового огня «Град» 33 израильских города (Кирьят-Шмона, Нахария, Метула, …) и сельскохозяйственные поселения вдоль северной границы Израиля. Артиллерийская перестрелка на северной границе Израиля продолжалась на протяжении десяти дней . Всего с 10 по 20 июля 1981 ООП выпустила по северу Израиля 1970 «катюш», в результате погибло 6 израильтян, а 111 было ранено). Жизнь в Кирьят-Шмоне была парализована, многие жители города были вынуждены покинуть свои дома. 19 июля 1981 года Израиль произвёл массированную бомбардировку баз ООП в Южном Ливане и штаб-квартир в Бейруте, в ходе которой погибло более 300 человек. Одновременно правительство Израиля начало подготовку к операции по изгнанию ООП из Южного Ливана, но под давлением США операция была отложена. Американские дипломаты добились неформального соглашения о прекращении огня, при этом, по требованию Израиля, оговаривалось, что ввоз ООП дополнительного тяжелого оружия в Южный Ливан и террористические акции против израильских граждан как в самом Израиле, так и за его пределами будут рассматриваться как нарушение соглашения.

Тем не менее, согласно Авигдору Кахалани, несмотря на то, что Израиль соблюдал соглашение, ООП продолжило атаки против Израиля и еврейских целей за его границами. Для усиления ООП против ответных операций Израиля, в этот период СССР предоставил террористам б́ольшее количество вооружения.

По данным американского аналитика, директора «Еврейской виртуальной библиотеки» доктора Митчелла Барда, ООП с момента подписания соглашения о прекращении огня в июле 1981 года за 11 месяцев произвела 270 террористических акций в Израиле, на Западном берегу реки Иордан, в секторе Газа, а также возле ливанской и иорданской границ. В результате 29 израильтян было убито и более 300 ранено..

По данным Хаима Герцога:

• «Хотя северная граница оставалась мирной, ООП провела несколько операций в других местах. Происходили столкновения с частями ООП, пересекавшими израильскую границу из Иордании, переходя реку Иордан. Террористическая деятельность не прекращалась и внутри Израиля. Во время действия соглашения о прекращении огня ООП произвела 240 террористических актов против израильских объектов».

По данным военного аналитика Drew Middleton («New York Times»), ООП могла обстреливать северные районы Израиля в течение долгого времени. Он также отмечал, что добровольцы из Ирака, Ливии и Южного Йемена усилили поддерживаемые СССР силы ООП.

Согласно Х. Герцогу:

• «Под контролем ООП находилось 15 тысяч бойцов […] на западном склоне хермонского хребта, известного под названием „Фатахленд“, в районе Набатии, где находятся высоты Арнуна, господствующие над излучиной реки Литани. Район Набатии также контролировал центральное направление к северу от Израиля, район Айхие-Рихане, район Тира, район к югу и к востоку от Тира с центром в Джуайя, район Большого Сидона и побережье Средиземного моря между Дамуром и Бейрутом».
• «В каждом из этих районов отряды ООП насчитывали от полутора тысяч бойцов до целой бригады. Они были вооружены различного вида легким и тяжелым оружием, артиллерией вплоть до 130-мм и 155-мм, в частности 40-ствольными 122-мм ракетными установками „катюша“. Кроме того, в арсенале ООП имелось более 100 устаревших советских танков Т-34 и некоторое количество бронетранспортеров UR-416, а также большое количество разнообразных противотанковых и зенитных орудий.»

Согласно Мартину Гильберту, в 1981 году под контролем ООП в Ливане находилось 18 700 боевиков (на юге и западе страны); кроме того, в зоне сирийского контроля (27 000 сирийских военнослужащих) находилось 6000 боевиков ООП (см. карту).

5 апреля 1982 года в Париже был убит израильский дипломат Яаков Бар-Симантов. Тремя днями раньше лица в масках обстреляли из автоматического оружие израильскую торговую миссию, расположенную вблизи посольства. Террористам удалось скрыться. В 1987 году за убийство Я. Бар-Симантова и военного атташе США ливанский террорист Ж. Абдалла был осуждён французским судом к пожизненному заключению.

Всего за пределами Израиля в период с января 1980 по октябрь 1982 гг. в результате терактов были убиты 39 и ранены 375 мирных граждан. В основном, нападениям подверглись израильские дипломатические учреждения, синагоги, фирмы и предприятия, принадлежавшие евреям. В ряде случаев подразделения ООП принимали на себя ответственность за убийства.

Покушение на посла Израиля в Лондоне и последующие события

3 июня 1982 года в Лондоне было совершено покушение на Шломо Аргова, израильского посла в Лондоне. Позже выяснилось, что покушение было совершено террористами из организации Абу Нидаля (ОАН), отколовшейся от ООП, и находившейся в крайней оппозиции к Я. Арафату.

4 июня, в ответ на покушение, правительство Израиля утвердило план воздушной атаки 11 объектов в Ливане, и Израиль провел массированные бомбардировки позиций ООП в Ливане.

Согласно советским и арабским источникам, в тот же день, 4 июня, около 15 часов начался авианалёт на западные районы Бейрута, в котором приняли участие десять израильских самолётов. Самолёты появлялись парами со стороны моря и наносили удары по районам, где проживали преимущественно палестинцы. Авианалёт продолжался в течение 1,5 часов, в результате, согласно советским и арабским источникам, было убито 60-70 человек (в том числе, 14 детей) и ранено более 270 человек (в том числе, 32 женщины и 8 детей).

Спустя несколько часов после авианалёта ООП ответила массированными артиллерийскими обстрелами населённых пунктов Израиля вдоль всей ливано-израильской границы. Согласно Р. Эйтану, в этот день террористами было выпущено более 270 ракет «катюша».

На следующий день, 5 июня 1982, массированной бомбардировке подверглись 15 городов Ливана (в том числе, города Тир, Набатия, Хасбайя, Дамур), а также лагеря палестинских беженцев Нахр-эль-Баред и Бадауи в окрестностях Триполи. На один лишь Бейрут было последовательно совершено девять авианалетов; по данным советских источников, в результате авиаударов погибли более 300 человек (в том числе, 150 ливанцев).

Всего, за два дня (4-5 июня 1982 года) по территории Израиля было выпущено 270 ракет.

5 июня правительство и Кнессет Израиля приняли решение о вторжении в Ливан. Операция получила название «Мир Галилее».

Задействованные силы

Израиль:

• 36-я дивизия «Уцмат Гааш» — 188-я танковая бригада «Барак» (три батальона танков «Шот»), 1-я пехотная бригада «Голани», 77-й танковый батальон «Оз» («Меркава» Mk 1) из состава 7-й танковой бригады, 769-я территориальная бригада;
• 90-я резервная дивизия — 734-я танковая бригада (три батальона М48), 943-я танковая бригада (три батальона М48), 14-я танковая бригада (два батальона М60), 473-я и 525-я пехотные бригады;
• 91-я дивизия «Уцмат ха-Галиль» — 211-я танковая бригада «Ишаль» (два батальона танков «Меркава», один батальон М60А1), 300-я, 317-я, 375-я и 769-я пехотные бригады;
• 96-я дивизия — 35-я парашютно-десантная бригада, батальон танков М60 из 844-й танковой бригады, 969-й десантный артполк (дивизион 120-мм минометов и дивизион 122-мм гаубиц Д-30);
• 162-я дивизия «Уцмат ха-Плада» — 500-я танковая бригада «Кфир» (три батальона М60А1), 514-я танковая бригада «Эгроф ха-Барзель» или «Эгроф ха-Плада» (три батальона «Шот», в операции участвовали только два), два пехотных батальона бригады «Нахаль»;
• 252-я дивизия «Уцмат Синай» — 401-я танковая бригада «Иквот ха-Барзель» (два батальона М60, включая 6 танков М60А3), 7-я танковая бригада (два батальона танков «Меркава» Mk 1 и батальон мотопехоты), 473-я пехотная бригада;
• 880-я резервная дивизия — 645-я танковая бригада (три батальона М60), 767-я танковая бригада «Эшет» (три батальона М60), 656-я танковая бригада (три батальона М60);
• сводная резервная дивизия «Коах Варди» — 460-я танковая бригада «Уцмат Бней Ор» (один батальон танков «Меркава» Mk 1, один батальон «Шот» и М60А1, один батальон М60А1);
• сводная резервная дивизия «Коах Йоси» — 409-я противотанковая парашютно-десантная бригада, 551-я противотанковая парашютно-десантная бригада.

Сирия:

• 1-я бронетанковая дивизия (76-я и 91-я бронетанковые бригады — обе на Т-62 — и батальон Т-55 в составе 58-й мотопехотной бригады). К началу боевых действий дивизия находилась на территории Сирии и была введена в Ливан 8 июня;
• К западу от Бекаа дислоцировалась 51-я отдельная бронетанковая бригада (Т-62);
• В районе Бейрута — 85-я отдельная мотопехотная бригада (батальон Т-55).

Ход войны

6 июня 1982 в 11:00 две бронеколонны ЦАХАЛ (общей численностью более 25 тысяч военнослужащих и свыше 100 единиц бронетехники) пересекли ливанскую границу и начали наземную операцию «Мир Галилее». Израильское правительство заявило, что «целью операции является обеспечение демилитаризации района к северу от израильско-ливанской границы, удаление всех враждебных элементов на расстояние, при котором они не смогут обстреливать израильские города и поселения». В заявлении подчеркивалось, что Израиль воздержится от враждебных действий по отношению к сирийским силам в Ливане, при условии, что Сирия, со своей стороны, не атакует израильские силы, а также были выражены желание Израиля подписать мирный договор с суверенным правительством Ливана и заинтересованность в сохранении территориальной целостности страны. Через несколько дней после начала вторжения численность израильских войск увеличилась до 45 тысяч, в последующем — до 60 тысяч, затем — до 90 тысяч.. Израиль задействовал для вторжения 1240 танков и 1520 бронетранспортёров, что многократно превышало численность сирийского и палестинских корпусов вместе взятых. Гражданское население юга Ливана приветствовало приход израильских войск, избавивший их от террора со стороны разных палестинских организаций, базировавшихся в регионе.

Согласно Е. Коршунову, в этот же день, 06.06.1982, самолёты израильских ВВС нанесли ракетно-бомбовые удары по городу Дамур и по Приморскому шоссе, по которому двигались беженцы из южных районов страны.

На второй день войны сирийские истребители МиГ-23 впервые атаковали группу израильских F-16. На третий день войны произошло первое боевое столкновение между ЦАХАЛ и сирийской армией: самолёты израильских ВВС нанесли удар по подразделению сирийских войск.

В течение недели ЦАХАЛ установила контроль над всей южной частью Ливана, подойдя к шоссе Бейрут-Дамаск. После тяжёлых боёв им удалось взять палестинские лагеря беженцев в этом районе, подавив ожесточённое сопротивление боевиков ООП. В боевых действиях приняли участие сирийские миротворческие войска, располагавшиеся в Бейруте и в долине Бекаа у сирийской границы.

Израильский БПЛА IAI Scout и малоразмерные дистанционно-пилотируемые летательные аппараты Mastiff провели разведку и наблюдение сирийских аэродромов, позиций ЗРК и передвижений войск. По информации, получаемой с помощью БПЛА, отвлекающая группа израильской авиации перед ударом главных сил вызвала включение радиолокационных станций сирийских ЗРК, по которым был нанесён удар с помощью самонаводящихся противорадиолокационных ракет, а те средства, которые не были уничтожены, были подавлены помехами. Успех израильской авиации был впечатляющим — она без единой потери сумела уничтожить 19 сирийских зенитно-ракетных дивизионов и ещё 4 повредить. Система ПВО Сирии в Ливане была практически полностью уничтожена. Для этого пришлось задействовать практически всю ударную и разведывательную авиацию Израиля. ВВС Сирии также понесли тяжёлые потери.

В наземном сражении успехи Израиля были существенно скромнее. В ходе самого крупного танкового сражения с двумя бригадами 1-й сирийской дивизии, израильтяне потеряв множество танков смогли окружить сирийцев. Из-за заканчивающихся боеприпасов сирийцы были вынуждены бросить много своих танков и потеряли в этом бою 50 % бронетехники. Позже сирийские подкрепления из Дамаска прорвали кольцо и оставшиеся силы вышли из окружения. В неразберихе израильские танкисты зачастую устраивали танковые бои друг с другом. Третьей бригаде 1-й сирийской дивизии, имевшей один батальон танков, наоборот, удалось окружить два израильских батальона возле Султан-Якуб и отбить атаку 880-й дивизии.

9 июня 1982 года состоялось сражение за город Дамур.

10 июня израильская авиация разбомбила большую колонну своих же войск. В результате пострадали 117 израильских солдат, в том числе 25 погибли.

11 июня 1982 года вступило в силу перемирие между Сирией и Израилем. Израильское наступление не смогло достичь своей основной цели. На приморском направлении израильские войска не смогли выйти к Бейруту и соединиться с войсками фалангистов, несмотря на то что группировка войск на этом направлении достигла трех дивизий. Не зашли они и к узлу дорог Захр Бейдара, несмотря на то что здесь наступала усиленная дивизия.

Осада Бейрута

В конце июня израильская армия начала осаду Западного Бейрута, поскольку там находилась штаб-квартира ООП. Осада продолжалась до середины августа и привела к многочисленным жертвам среди мирного населения.

Эвакуация сил ООП

18 августа 1982 года при посредничестве США, обеспокоенных ситуацией, было подписано соглашение, согласно которому силы ООП обязались покинуть Ливан, а Израиль обязался не продвигаться дальше и не оккупировать Западный Бейрут, населенный мусульманами и палестинскими беженцами. Министр обороны Израиля Ариэль Шарон воспротивился этому плану, но победила точка зрения других членов израильского правительства. За 6 дней до ратификации соглашения, 12 августа, Шарон приказал обстреливать Западный Бейрут, в результате чего за один день погибло 300 человек. Президент США Рейган назвал этот обстрел «бессмысленным и необъяснимым».

Руководство ООП высказало свою обеспокоенность, что в случае эвакуации сил ООП фалангисты смогут напасть на гражданское палестинское население, оставшееся без защиты. В ответ на это специальный посланник США по разрешению конфликта в регионе Филипп Хабиб, после консультации с христианским правительством Ливана и Израилем, дал ООП письменную гарантию правительства США в безопасности оставшихся палестинских гражданских лиц, включая семьи эвакуированных боевиков ООП.

21 августа президентом Ливана был выбран Башир Жмайель, христианин, возглавлявший самую мощную христианскую милицию «Ливанские Силы». Израильское руководство надеялось, что он согласится подписать мирный договор между странами

1 сентября около 10 тысяч боевиков ООП под наблюдением сил ООН были эвакуированы из Бейрута морским путём в Тунис и другие страны. Однако ряд источников утверждает, что в нарушение соглашения об эвакуации, ООП оставила в Ливане, по разным оценкам, от нескольких сотен до нескольких тысяч боевиков, располагающих вооружением, включая противотанковые гранатометы. Перед эвакуацией, Арафат также поручил Мугние, тогда сотруднику его «Подразделении 17», передать часть её оружия родственным ООП ливанским милициям.

С эвакуацией сил ООП операция «Мир Галилее» формально завершилась.

Убийство Б. Жмайеля и срыв перемирия

14 сентября вновь избранный президент Ливана Б. Жмайель и ещё 26 человек были убиты в результате взрыва бомбы в его штабе. Христиане обвинили в произошедшем сирийцев и палестинцев Позже за это убийство был осужден ливанский христианин, Хабиб Шартуни, член Сирийской Социал-Национальной партии Ливана, предполагаемый агент сирийских спецслужб.

Немедленно после убийства Жмайеля, Шарон дал указание армии оккупировать Западный Бейрут. Этот шаг Израиля противоречил подписанным им за месяц до этого договорённостям. США выступили с протестом против действий Израиля, но решение уже было принято. Позже Менахем Бегин писал в письме одному из сенаторов США:

• «После убийства только что выбранного президента Башира Жемайеля мы решили ввести ЦАХАЛ в Западный Бейрут с целью предотвратить месть христиан мусульманскому населению.»

Оригинальный текст (англ.)  

After the September 14 assassination of president-elect Bashir Jemayel we decided to move the IDF into West Beirut to prevent a Christian revenge on the Muslim population.

Резня в Сабре и Шатиле

Первым^{[уточнить]}, что предприняла израильская армия после входа в Западный Бейрут, было направление отрядов христиан-фалангистов, замешанных ранее в резне палестинцев, в лагеря Сабра и Шатила для «зачистки террористов». Использование фалангистов объяснялось, в том числе, стремлением уменьшить потери ЦАХАЛа в Ливане, желанием пойти навстречу общественному мнению в Израиле, не удовлетворённым тем, что фалангисты только «пожинают плоды» войны, не принимая в ней участия, и возможностью использовать их профессионализм в выявлении террористов и тайников с оружием.

Христиане-фалангисты в качестве мести за гибель своего лидера устроили резню в лагерях Сабра и Шатила. Резня вызвала всплеск антиизраильских настроений в мире и антивоенных настроений в Израиле. По результатам расследования комиссии Кахана Ариэль Шарон, главный сторонник военной операции в Ливане, был снят с поста министра обороны. В Израиле прошли массовые антивоенные и антиправительственные демонстрации.

Результаты и последующие события

Несмотря на военную победу, в результате ливанских событий Израиль значительно ухудшил свою международную репутацию, что было вызвано главным образом большими жертвами среди ливанского населения. Сирийская армия продолжала оставаться в Ливане. На смену ООП пришла террористическая организация «Хезболла», созданная при поддержке Ирана.

Несмотря на гибель Башира Жмайеля, его брат Амин всё же заключил в мае 1983 года мирное соглашение с Израилем, однако в следующем году оно было разорвано под давлением Сирии. Израильские войска в Ливане постоянно подвергались нападениям и несли потери.

К июню 1985 года был совершен отвод израильских войск, после чего под контролем ЦАХАЛ осталось 850 км² на юге страны (8 % территории Ливана) — так называемая «зона безопасности». Вооруженные столкновения продолжались здесь до 2000 года. Израиль во многих случаях наносил авиационные и артиллерийские удары по ливанской территории в ответ на действия боевиков «Хезболла», наиболее масштабные операции были проведены в 1993 («Сведение счётов») и 1996 («Гроздья гнева»). Полный вывод израильских войск с ливанской территории состоялся только 24 мая 2000.

Как сообщил в 2001 году руководитель ливанского национального департамента по разминированию Жорж Савайя, в период оккупации южной части Ливана израильскими войсками, на ливанской территории ими было установлено около 130 тыс. минно-взрывных устройств. После вывода израильских войск из Ливана в мае 2000 года, несмотря на просьбу правительства Ливана, правительство Израиля не предоставило в распоряжение командования ливанской армии карты с точным местонахождением минных полей на территории Ливана. В результате, только в течение первых 15 месяцев после вывода израильских войск из Ливана на минных полях, установленных израильской армией, погибли 19 и были ранены 123 человек (в числе погибших было 16 военнослужащих ливанской армии).

Потери сторон и разрушения

В июне—августе 1982 года стороны понесли следующие потери:

• Израиль потерял 350 солдат погибшими и пропавшими без вести (всего с июня 1982 по май 2000 года в Ливане погибло около 900 израильских военнослужащих). 24 ноября 1982 года состоялся обмен пленными, в ходе которого шесть израильских военнослужащих были отпущены в обмен на освобождение 4500 палестинцев и жителей Ливана.
• По израильским данным, погибло около 1000 боевиков ООП. Потери сирийского контингента неизвестны.
• Согласно Associated Press, во время вторжения Израиля, потери израильского контингента убитыми составили 657 человек, формирований ООП — около 1000, сирийского — 370. В то же время погибли 19 000 ливанцев и палестинцев, в основном гражданских лиц.
• По сообщению бейрутской газеты «Ан-Нахар», к октябрю погибло 17 825 человек, из них более 10 000 комбатантов, и было ранено около 30 000 человек (комбатантов и мирных жителей); по данным Палестинского общества Красного Полумесяца погибло и было ранено 27 000 человек.
• Е. Пырлин приводит данные ЮНИСЕФ о том, что в период с начала вторжения наземных частей ЦАХАЛ до 15 августа 1982 года в ходе боевых действий на территории Ливана были разрушены шесть городов, более 30 деревень и 17 лагерей палестинских беженцев. В этот период в Ливане жертвами войны стали 11 840 убитых и раненых детей в возрасте до 15 лет, 8686 женщин и 2409 стариков в возрасте старше 60 лет.
• По данным специалиста по борьбе с террором А. Брасса :
  • «(Бейрут) […] в результате столкновений между ливанскими группировками и сражений между израильской и сирийской армиями превратился в безобразную груду руин, покрытую пылью и кровью. Жертвы среди мирного населения, по самым скромным подсчётам, составляли десятки тысяч человек …».

В результате операции, была уничтожена военно-экономическая инфраструктура ООП в Ливане. Израильская армия обнаружила около 540 арсеналов ООП («частично — в специально устроенных подземных складах»); ООП потеряла более 5500 тонн военного снаряжения, в том числе, «1320 боевых машин, в том числе несколько сотен танков, 215 дальнобойных орудий, 62 установки типа „катюша“, более 1,3 тысяч противотанковых ракет и другое оружие».

Согласно арабским и советским источникам, на территории Ливана были созданы «концентрационные лагеря» для арестованных палестинцев и ливанцев (Issa Nakhleh, Joanna McGeary^{[нет в источнике 4160 дней]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)) — в частности, мужской лагерь «Ансар» и женский лагерь «Ансария» («Известия»), в которых задержанные подвергались пыткам, жестокому и унизительному обращению, при этом «Израиль отказался распространить на палестинцев и других арабских патриотов, захваченных с оружием в руках на поле боя, положения Женевской конвенции» («Известия»).

Согласно же ЭЕЭ, в лагере близ ливанской деревни Ал-Ансар были интернированы «около десяти тысяч террористов».

Экономические и территориальные последствия

Согласно советским источникам,

• имела место экономическая экспансия Израиля в форме массированного, неподконтрольного правительству Ливана ввоза израильских товаров на территорию страны (как сообщил директор отдела международной торговли Министерства торговли и промышленности Израиля М. Семадара, только в период с июля 1982 по июнь 1983 года в Ливане было продано израильских товаров на сумму 150 млн долларов). Результатом стали значительные убытки и разорение ряда ливанских товаропроизводителей.
• израильтяне также приступили к «освоению водных ресурсов реки Литани», в июне 1982 года ими были произведены земляные работы в зоне максимального приближения реки Литани к линии границы с Израилем, после которых жители ряда приграничных ливанских селений отметили падение уровня воды. 11 апреля 1983 года ведущий специалист организации «Истишарат ва бухус» (земельный кадастр), доктор Кямаль Хамдаи сделал публичное заявление о том, что дальнейшее увеличение водоотвода ставит под угрозу водоснабжение орошаемых сельскохозяйственных земель в ряде районов южного Ливана.
• к 1983 году на территории южного Ливана были построены три укреплённые военные базы ЦАХАЛ, которые выполняли функции центров снабжения группировки войск в северной части страны.^{[неавторитетный источник? 4339 дней]}
• ещё в период после вторжения в Ливан в 1978 году, Израиль неоднократно, в одностороннем порядке производил изменения по линии границы в свою пользу: так, в 1980 году в районе Адаика было произведено отчуждение 1,68 км² ливанской территории; в феврале 1986 года граница вновь была сдвинута на север между селениями Метула и Ваззани, в результате было произведено отчуждение свыше 20 км² ливанской территории.

В октябре 1987 года правительство Ливана направило протест в Совет Безопасности ООН в связи с аннексией Израилем участков ливанской территории в районе границы с Израилем.

Тем не менее, после вывода израильских войск из Южного Ливана, Генеральный секретарь ООН заявил 16 июня 2000 года, что Израиль вывел свои войска в соответствии с границами, признанными ООН.

Освещение в СМИ, международная и внутри-израильская реакция

Операция «Мир Галилее» широко освещалась средствами массовой информации. Согласно «Известиям», осада вызвала негативную реакцию «мировой общественности».

Согласно Л. Вольнову, в период с начала осады до 2 августа 1982 года в результате израильских артиллерийских обстрелов и авиаударов пострадали 23 иностранных посольства и представительства (некоторые были атакованы неоднократно: так, советское посольство и торговое представительство были обстреляны шесть раз, на их территории разорвалось 30 снарядов). Обстрелы объектов, защищенных международным правом, вызвали отрицательную реакцию в мире.

При этом, Митчелл Бард приводит данные о том, что на территории части посольств находились боевые позиции ООП. Так, после того как Израиль обстрелял семь посольств в июле 1982 года, а американская телевизионная компания NBC подтвердила заявление представителей ООП о том, что у неё не было там военных позиций, Израиль тут же представил фотографии разведки, показывающие танки, миномёты, крупнокалиберные пулеметы и зенитные позиции на территории этих посольств.

Согласно Томасу Фридману, «„угрозы физической расправой“ были главной помехой в честном освещении событий в Бейруте в годы, когда юг Ливана находился […] во власти ООП, возглавляемой Ясиром Арафатом». Соответственно, «любой журналист, работающий в Бейруте, старался быть в хороших отношениях с ООП», и как результат, «западная пресса потворствовала ООП».

М. Бард также считает, что СМИ, базируясь на сведениях, представленных ООП, некорректно представляли информацию о том, что Израиль подвергал атакам гражданские объекты, рядом с которыми не было военных целей.

В самом Израиле операция в целом также воспринимались неоднозначно^{[уточнить]}. В стране прошли несколько массовых антивоенных демонстраций с осуждением политики правительства. Широкую известность получил случай с командиром 211-й танковой бригады, полковником Эли Гевой, который обратился к руководству с просьбой «освободить его от командования полком, если будет дан приказ о вступлении в западный Бейрут» и был отправлен в отставку. С осуждением действий ЦАХАЛ в Ливане выступили также полковник израильской армии в отставке Дов Иеремия и другие израильские военнослужащие.

Конфликт в искусстве, кино, музыке

• документальный короткометражный фильм «Почему?» (ФРГ), режиссёр — Моника Маурер.
• документальный полнометражный фильм «Ливанская война» (Израиль), режиссёр и сценарист — Эли Кохен.
• Документальный фильм [www.echo.msk.ru/programs/razvorot/588552-echo/ «Бейрут 82: неизвестная война Брежнева»], режиссёр Алексей Поборцев, НТВ, 2009 // Эхо Москвы, 29.04.2009
• фильм «Финал Кубка» (ивр. ‏גמר הגביע‏‎) израильского режиссёра Эрана Риклиса, номинант Московского кинофестиваля 1991 года.
• Фильм «Бофор» израильского режиссёра Йосефа Сидара по роману «Если есть рай» Рона Лешема, лауреат премии «Серебряный медведь» 2007 года за лучшую режиссуру.
• Вальс с Баширом — анимационный фильм израильтянина Ари Фольмана, лауреат премий «Сезар», «Золотой Глобус» 2009 года.
• фильм «Ливан» израильского режиссёра Шмуэля Маоза, представленный на 66-м Венецианском кинофестивале 2009 года, получил приз «Золотой Лев».

Интересные факты

В ходе войны обе стороны использовали боевых роботов. На стороне Сирии применялись советские беспилотные (БПЛА) самолёты-разведчики, а Израиль использовал БПЛА в сочетании с медленно летящими ракетами^{[уточнить]} с телеуправлением.

См. также

• Резня в Дамуре — резня христиан в ливанском городе Дамур, устроенная 9 января 1976 года палестинскими арабами от имени ООП и их мусульманскими союзниками.
• Операция «Литани»
• Потери авиации в Ливанской войне (1982)
• Многонациональные силы в Ливане
• Сабра и Шатила — резня палестинских беженцев, устроенная 16 сентября христианами-маронитами, в ходе которой погибли сотни мирных жителей.
• Международный день невинных детей — жертв агрессии — отмечается в день первого авианалета израильских ВВС на Бейрут, в ходе которого погибли дети.

Примечания

• При оценке советских источников стоит учесть их анти-израильскую риторику, а также военно-политическую поддержку СССР арабской стороны и непосредственное участие советских военнослужащих и подразделений Вооружённых Сил СССР в арабо-израильском конфликте, в том числе, в Ливанской войне, во время Холодной войны.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/12442 Ливанская война] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [www.sem40.ru/warandpeace/military/16426/ Операция «Мир Галилее» 1982 года]
• [www.waronline.org/IDF/Articles/lebanon-history.htm Хронология событий в Ливане 1974—2003 гг] waronline
• [www.waronline.org/IDF/Articles/lebanon-war.htm Сухопутные войска Израиля в начальный период войны в Ливане] waronline
• [www.waronline.org/IDF/Articles/sultan-yakub.htm Бой у Султан-Яакуб] waronline
• [www.waronline.org/IDF/Articles/T72myth.htm Два мифа одного боя: сирийские Т-72 в Ливанской войне 1982 года] waronline
• [almashriq.hiof.no/lebanon/300/350/355/occupation/maps/occupation-zone.html Карта израильской зоны безопасности] (по ливанским источникам)
• Даниэль Пайпс [ru.danielpipes.org/3882/strannaya-logika-livanskoj-vojny Странная логика Ливанской войны] New York Sun, 15 август 2006
• Jonathan Spyer [www.gloria-center.org/2009/06/spyer-2009-06-01/#_ednref7 Israel and Lebanon: Problematic Proximity] (англ.). The Global Research in International Affairs (GLORIA) Center // Interdisciplinary Center, Herzliya (IDC). (JUNE 1, 2009). Проверено 16 июля 2012. [www.webcitation.org/69hP9Tjn6 Архивировано из первоисточника 6 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Ливанская война (1982)

Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.