Первое сражение при Эль-Аламейне

Первое сражение при Эль-Аламейне
Основной конфликт: Война в Северной Африке Средиземноморский и Африканский театры военных действий Второй мировой войны
Британские пехотинцы, укрепившиеся у Эль-Аламейна 17 июля 1942 года
Дата	1—27 июля 1942
Место	Эль-Аламейн, Египет
Итог	Тактическое равенство Стратегическая победа союзников
Противники
Британская империя: Великобритания Великобритания Австралия Австралия Третий рейх Третий рейх Королевство Италия Королевство Италия
Командующие
Клод Окинлек Эрик Дорман-Смит Эрвин Роммель Энеа Наварини
Силы сторон
150 000 человек 1114 танков 1000+ орудий 1500+ самолётов 96 000 человек 585 танков ~500 самолётов
Потери
18 700 убитых и раненых 17 000 убитых и раненых

Первое сражение при Эль-Аламейне (1—27 июля 1942) — битва между силами Оси (Германия и Италия) под командованием Эрвина Роммеля и силами союзников (Великобритания, Австралия, Новая Зеландия, Южно-Африканский Союз и Британская Индия) под командованием Клода Окинлека в ходе Североафриканской кампании Второй мировой войны. В ходе сражения союзникам удалось остановить второе (и последнее) наступление сил Оси на Египет вблизи города Эль-Аламейн в 106 километрах от Александрии.

Подготовка

Отступление из Газалы

После поражения в Битве при Газале в июне 1942 года 8-я армия Великобритании начала отступление от Газалы к Мерса-Матруху в 160 километрах от египетской границы. 25 июня глава Ближневосточного командования генерал Клод Окинлек сменил Нила Ричи на посту командующего 8-й армией. Окинлек решил не устраивать сражение с Эрвином Роммелем при Мерса-Матрухе, поскольку эта позиция была открыта и уязвима с юга. Он повёл войска к городу Эль-Аламейну, который находился в 100 милях восточнее. Это место было выгодно для обороны: на 64 километра в сторону юга от Эль-Аламейна располагалась безводная впадина Каттара, которая исключала использование танков с южного фланга, а также уменьшала ширину фронта, требовавшего обороны.

Битва при Мерса-Матрухе

Приказ о переходе к Эль-Аламейну вызвал путаницу в составе 10-го и 13-го корпусов, выбиравших между желанием нанести удар врагу и намерением не попасть в ловушку у Мерса-Матруха. Результатом этого стала плохая координация действий между двумя корпусами и их частями. 2-я новозеландская дивизия оказалась окружена 21-й танковой дивизией у Минкар-Каима, однако, 27 июня ей удалось без серьёзных потерь прорваться через окружение и присоединиться к остальной части 13-го корпуса на позиции близ Эль-Аламейна. Несогласованность действий привела к тому, что отступление 13-го корпуса открыла врагам южный фланг 10-го корпуса. В итоге 10-й корпус понёс тяжёлые потери, включая 29-ю пехотную бригаду, потерявшую значительную часть бойцов.

Защита Эль-Аламейна

Окинлек создает надёжную защиту по всей линии Эль-Аламейна, расположив по краям линии свежие силы (1-ю южноафриканскую и 2-ю новозеландскую дивизии, не принимавшие участия в Битве при Газале), а также соорудив окопы для пехоты и артиллерийских орудий. К моменту прибытия сил Роммеля (30 июня) Окинлек присоединил к двум дивизиям на краях линии Эль-Аламейна 18-ю индийскую пехотную бригаду и 8-ю индийскую пехотную дивизию.

Битва

1 июля в 03:00 войска Роммеля атаковали правый край союзников, но были отброшены назад 1-й южноафриканской дивизией. В 10:00 танковая армия «Африка» атаковала Дэйр-эль-Шейн. Индийская бригада весь день сдерживала атаки в безнадёжной попытке остановить продвижение противника, но к вечеру их позиции были заняты войсками Оси. Ожесточённое сопротивление индийской бригады дало время Окинлеку организовать оборону западной оконечности кряжа Рувейсат. Окинлек также послал 1-ю танковую дивизию в направлении Дэйр-эль-Шейна, где она вступила в бой с 15-й танковой дивизией. К концу дня боёв Африканский корпус потерял 37 танков из 55 имеющихся. 90-я лёгкая пехотная дивизия двинулась на восток, но попала под артиллерийский огонь трёх южноафриканских бригад и была вынуждена окопаться.

Для снижения напряжённости на правом фланге и центре линии 3 июля Окинлек предпринял контратаку с позиции Каттары. Атака силами 2-й новозеландской дивизии при поддержке 5-й индийской дивизии и 7-й танковой бригады была направлена против северного фланга Роммеля. После трёх дней ожесточённых боёв союзникам удалось приблизиться к Дэйр-эль-Шейну. В течение этого времени Роммель решил перегруппировать истощённые войска и окопаться. Поле боя стало статичным: обеим армиям не удавалось достичь заметного прогресса.

В это время авиация союзников начала атаковать слабые места продовольственных поставок Роммеля, а мобильные колонны атаковали войска Оси с юга, внося путаницу в задних эшелонах противника. Из Италии резко сокращается количество поставок для Роммеля: 5000 тонн боеприпасов против 34 000 тонн в мае и 400 автомобилей против 2000 в мае. Союзнические войска же получают новую технику по плану.

10 июля Окинлек проводит атаку при Тель-эль-Эйсе, пленив более 1000 солдат противника. Контратака Роммеля заметных успехов не достигла. Войска союзников начали атаку у Рувейсата, проведя первую (14 июля) и вторую (21 июля) битвы при этом кряже. В целом, обе битвы оказались безуспешными, однако, 5-я индийская пехотная бригада уничтожила 24 танка немецкой 21-й дивизии.

Не желая упускать инициативу, Окинлек 27 июля предпринял две атаки. Первая на севере при Тель-эль-Эйсе оказалась неудачной. Вторая, у кряжа Митейрия, принесла огромные потери войскам союзников из-за не расчищенных минных полей и немецкой контратаки по пехоте британцев, оставленной без поддержки бронетехники.

8-я армия была истощена и 31 июля Окинлек отдал приказ об укреплении оборонительных позиций.

Последствия

Сражение привело к патовой ситуации. Однако, союзники остановили продвижение Роммеля на Александрию. 8-я армия потеряла более 13 000 человек, но пленила более 7000 солдат противника и нанесла серьёзный урон бронетехнике Роммеля.

См. также

• Второе сражение при Эль-Аламейне

Ссылки

• Лиддел Гарт. [militera.lib.ru/h/liddel-hart/20.html История Второй мировой войны]
• Генерал-лейтенант Фриц Байерлайн. [militera.lib.ru/h/fatalerror/06.html Эль-Аламейн]

Отрывок, характеризующий Первое сражение при Эль-Аламейне

В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.