Первые декреты советской власти

Пе́рвые декре́ты сове́тской власти — принятое в советской историографииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) обозначение ряда декретов, выпущенных немедленно после Октябрьского вооружённого восстания 1917 года в Петрограде пробольшевистскими II Всероссийским съездом советов рабочих и солдатских депутатов, Всероссийским центральным исполнительным комитетом (ВЦИК) и Советом народных комиссаров РСФСР (СНК РСФСР). Большинство исторических источников относят к этим декретам документы, выпущенные в ноябре — декабре 1917 года, некоторые источники также относят к их числу некоторые документы, изданные в январе 1918 года.

Американский историк Ричард Пайпс обращает внимание на то, что по своему стилю «первые декреты советской власти» заметно отличались от более поздних декретов, выделяясь своей пропагандистской составляющей. По мнению исследователя, власть большевиков в конце 1917 года ещё была крайне неустойчива; В. И. Ленин всерьёз рассматривал возможность того, что в случае победы «контрреволюции» первые декреты станут образцом для будущих, более удачливых, поколений революционеров. В первые месяцы 1918 года в штате Народного комиссариата юстиции СССР (Наркомюста) начали появляться профессиональные юристы, и большевистские декреты постепенно стали всё сильнее напоминать по своему стилю традиционные законы.

Декреты II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов

См. также: II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов

• Декрет о мире 26 октября (8 ноября) провозгласил целью новой власти отказ от тайной дипломатии и немедленное заключение «всеми воюющими народами и их правительствами» «справедливого, демократического мира» «без аннексий и контрибуций». Наркому иностранных дел Троцкому Л. Д. удалось изъять и опубликовать секретные договоры царского правительства с союзниками; эти договоры использовались в большевистской пропаганде для изображения войны, как ведущейся в заведомо несправедливых, захватнических целях. Более важная цель декрета — достижение мира, однако, достигнута не была. Из воюющих держав к мирным переговорам присоединилась одна лишь Германия, превратив тем самым мир из всеобщего в сепаратный. Выдвинутые Германией требования оказались крайне тяжёлыми для России, фактически они содержали и аннексии, и контрибуции (более подробно см. Брестский мир).
• Декрет о земле 26 октября (8 ноября) легализовал массовые самозахваты крестьянами помещичьей земли, фактически начавшиеся уже с апреля 1917 года, и принявшие особый размах летом. По оценке Ричарда Пайпса, после принятия декрета крестьянское большинство населения страны на несколько месяцев полностью отошло от политической деятельности, с головой погрузившись в «чёрный передел» земли.
• Декрет об образовании Рабочего и Крестьянского правительства 26 октября (8 ноября) образовал первый состав Совнаркома во главе с Лениным;
• Постановление об отмене смертной казни на фронте 26 октября (8 ноября);
• Постановление об аресте министров Временного правительства 26 октября (8 ноября);
• Постановление о борьбе с погромным движением 26 октября (8 ноября);
• Постановление об образовании в армии временных революционных комитетов 26 октября (8 ноября);
• Декрет о полноте власти Советов от 28 октября (10 ноября) объявил о ликвидации системы «двоевластия», отстранении всех комиссаров Временного правительства.

Декреты Совета народных комиссаров РСФСР (СНК РСФСР)

• Декрет о печати 27 октября (9 ноября) 1917 года открыл историю советской цензуры, объявив вне закона «буржуазную прессу»;
• Постановление «О созыве Учредительного собрания в назначенный срок» 27 октября (9 ноября) подтвердило дату выборов в Учредительное собрание 12 (25) ноября. Эта дата была назначена ещё Временным правительством, после долгих проволочек. Неприятным для большевиков фактом было то, что Всероссийская комиссия по делам о выборах в Учредительное собрание (Всевыборы) была также образована ещё Временным правительством, и отказалась признавать Октябрьскую революцию. Большевики захватили контроль над комиссией только 29 ноября, когда выборы были уже проведены;
• Декрет о введении восьмичасового рабочего дня 29 октября (11 ноября) 1917 года;
• Декларация прав народов России от 2 (15) ноября 1917 года провозгласила:

1) Равенство и суверенность народов России.

2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.

3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.

4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России.

• Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов 11 (24) ноября 1917 года уничтожил все сословия, титулы и чины Российской империи, заменив их единым «наименованием» — «гражданин Российской Республики»;
• Декрет о суде 22 ноября (5 декабря) 1917 года (см. Декреты о суде) инициировал слом старой судебной системы. Петроградский ВРК прекратил деятельность Правительствующего Сената уже 25 ноября (7 декабря). Сам Сенат не признал ни Октябрьскую революцию, ни собственный роспуск;
• Декрет об аресте вождей гражданской войны против революции 28 ноября (11 декабря) 1917 года объявил вне закона партию кадетов;
• Постановление об образовании ВЧК 7 (20) декабря 1917 года. Первой (по хронологии) задачей ВЧК стала борьба с массовым бойкотом (в советской историографии — «контрреволюционным саботажем») новой власти старыми госслужащими (см. Бойкот Советского правительства госслужащими (1917—1918), История советских органов госбезопасности).

Декреты Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК)

• Положение о рабочем контроле 14 (27) ноября 1917 года, легализовавший систему фабзавкомов;

В интересах планомерного регулирования народного хозяйства во всех промышленных, торговых, банковых, сельскохозяйственных, транспортных, кооперативных, производительных товариществах и пр. предприятиях, имеющих наемных рабочих или же дающих работу на дом, вводится рабочий контроль над производством, куплей, продажей продуктов и сырых материалов, хранением их, а также над финансовой стороной предприятии.

• Декрет о праве отзыва депутатов 21 ноября (4 декабря) 1917 года легализовал внеочередные перевыборы любого представительного учреждения по требованию более половины избирателей. В первой половине 1918 года с помощью подобных перевыборов большевики смогли вытеснить умеренных социалистов из целого ряда советов на местах.
• Декрет о национализации банков 17 (24) декабря 1917 года.

Совместные декреты ВЦИК и СНК

За ноябрь — декабрь 1917 года

• Декрет об образовании ВСНХ (Высшего совета народного хозяйства) от 2 (15) декабря 1917 года стал важной вехой на пути строительства режима военного коммунизма. Высший Совет народного хозяйства стал высшим органом централизованного управления экономикой; основным архитектором нового органа долгое время оставался Юрий Ларин, поначалу имевший определённое влияние на Ленина. По мнению Ричарда Пайпса, Ларин образовал главки ВСНХ по образцу германских «Кригсгезельшафтен» (центры регуляции индустрии в военное время);
• Декреты «О выборном начале и организации власти в армии» и «Об уравнении в правах всех военнослужащих» 16 (29) декабря 1917 года завершили процесс демократизации бывшей царской армии (см. Демократизация армии в России (1917)). В соответствии с этими декретами, в армии была введена выборность командиров всех уровней, и полностью отменены все воинские звания (оставались только солдаты и командиры);
• Декрет о гражданском браке, о детях и введении книг-актов состояния 18(31) декабря 1917 года провозгласил, что «Российская Республика впредь признает лишь гражданские браки…Церковный брак, наряду с обязательным гражданским, является частным делом брачующихся» (см. также Гражданский брак);

За январь 1918 года

• Декрет Народного комиссариата просвещения (Наркомпроса) «О введении нового правописания» от 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года) предписал «всем правительственным и государственным изданиям» печататься по новому правописанию с 1 января 1918 года (по старому стилю) (см. Реформа русской орфографии 1918 года);
• Декрет СНК «Об организации РККА» от 15 (28) января 1918 года инициировал создание Красной Армии на добровольных началах;
• Декрет ВЦИК «Об аннулировании государственных займов» от 21 января (3 февраля) 1918 года объявил займы, «заключенные правительствами российских помещиков и российской буржуазии» аннулированными;
• Декрет СНК «О введении западноевропейского календаря» от 24 января (6 февраля) 1918 года отменил юлианский календарь: «Первый день после 31 января сего года считать не 1 февраля, а 14 февраля, второй день — считать 15 и т. д.» После издания этого декрета он был обсуждён Поместным Собором РПЦ; после некоторых дискуссий Церковь отказалась переходить на новый стиль (см. православный календарь)

1918

В течение 1918 Совнарком РСФСР издал ряд декретов, лишавших граждан России права собственности. Были приняты декреты «Об отмене частной собственности на недвижимость в городах», «Об отмене права пользоваться сбережениями», «О национализации предприятий», «Об отмене права наследования».

Ссылки

• [www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/index.html Декреты советской власти 1917–1918 гг.] // hist.msu.ru
• [istmat.info/node/27646 Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917—1918 гг.] // istmat.info

Отрывок, характеризующий Первые декреты советской власти

Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.