Первые марки Маврикия

Розовый и Голубой Маврикий
англ. Mauritius «Post Office» или Red Penny and Blue Penny
(Скотт #1 и 2)
Тип марки (марок)	стандартные
Страна выпуска	Маврикий, Британская империя
Место выпуска	Порт-Луи
Гравёр	Джозеф Осмонд Барнард
Способ печати	металлография
Дата выпуска	20 сентября 1847
Номинал	1 пенни, 2 пенса
Зубцовка	беззубцовые
Причина редкости	ошибка в надписях
Особенность	первый официальный выпуск Маврикия
Тираж (экз.)	1500 × 2
Сохранилось (экз.)	26 (14 и 12)
Из них гашёных	13 и 10 (раритеты международного класса)
Из них негашёных	1 (уникум) и 2 (раритет мирового класса)
Оценка (Скотт)	гашёный «розовый» — $600 000; негашёный «розовый» — $1 100 000; гашёный «голубой» — $675 000 (2007)

«Розовый Маврикий» (или «Оранжевый Маврикий») и «Голубой Маврикий» — филателистическое название первых стандартных марок Маврикия, выпущенных 20 сентября 1847 года. Являются одними из самых редких и ценных почтовых марок в мире (раритетами).

Описание

На марках изображён профиль королевы Виктории (1819—1901). Номиналы: 1 пенни — марка красного (оранжевого) цвета и 2 пенса — марка синего цвета. Автор клише — Джозеф Осмонд Барнард (англ. Joseph Osmond Barnard). С левой стороны на марках ошибочный текст: «Post Office» («Почтовое отделение»), вместо «Post Paid» («Почтовый сбор оплачен»). Тираж — 1500 экземпляров каждого номинала.

История

В 1846 году вышел указ губернатора Британского Маврикия Уильяма Гомма за № 13 о перевозке и оплате почтовых отправлений. В статье 9 этого указа, в частности, говорилось, что каждое письмо, газета и посылка любого вида, отправленное в колонии и подчинённых ей территориях, снабжённое маркой или марками, выпущенными правительством, отвечающими по своей номинальной стоимости тарифу и не использованными ранее, пересылаются по почте без оплаты почтового сбора. Были установлены и тарифы: один пенни за унцию веса, а письмо в пределах колонии — 2 пенса за пол-унции. Стоимость письма за пределы колонии была такой же, если оно посылалось из Порт-Луи, и увеличивалась вдвое при отправке из других мест.

Поскольку марки из Англии не поступали, было решено изготовить их самостоятельно. Печатную форму, содержавшую клише марок в один и два пенса, сделал местный гравёр Джозеф О. Барнард. Печатали поочерёдно то с одного, то с другого клише.

Большую часть марок использовала супруга губернатора Элизабет Гомм для рассылки приглашений на устраиваемый ею бал. С 15 июля 1847 года в колонии вводился запрет на использование французского языка в суде. 14 июля, возвращаясь с приёма местной масонской ложи, супруга губернатора была окружена возмущённой толпой, бурно требовавшей отмены этого решения. Для разгона толпы вызвали солдат. Чтобы загладить этот инцидент и восстановить отношения с франко-маврикийцами, на 30 сентября назначили костюмированный бал в резиденции губернатора. Приглашения, на которые предварительно наклеили новые марки, разослали 21 сентября 1847 года.

Филателистическая ценность

Сохранившиеся марки, в основном, находятся в частных коллекциях, однако экземпляры выставлены на публичное обозрение в Британской библиотеке в Лондоне, включая конверт с наклеенной маркой с приглашением на упоминавшийся бал губернатора Маврикия. Одну из чистых двухпенсовых марок приобрёл в 1904 году на аукционе принц Уэльский, будущий король Георг V, за огромную по тем временам сумму 1450 фунтов стерлингов. «Голубой Маврикий» был в коллекции у командира знаменитого крейсера «Варяг» Всеволода Руднева.

В 1993 году на аукционе в Цюрихе консорциум маврикийских бизнесменов приобрёл две чистые марки 1847 года обоих достоинств. Они были возвращены на остров и экспонируются теперь в Музее Голубого Маврикия, открытом в Порт-Луи в 2001 году. Две марки также экспонируются в берлинском Музее связи (нем. Museum für Kommunikation). В 1995 году одну из марок «Голубой Маврикий» приобрёл на аукционе Нидерландский почтовый музей (ныне Музей связи, нидерл. Museum voor Communicatie) в Гааге.

«Маврикии» являются самыми дорогими почтовыми марками мира: стоимость одного экземпляра, по некоторым сведениям, достигает на аукционах 15 миллионов долларов и даже более.

Ценность этих марок основана на двух составляющих — они были первыми марками Британской империи, выпущенными вне метрополии, и их первоначальный выпуск содержал ошибку. Таким образом, они ещё более ценны и редки, чем если бы они были эмитированы правильно.

Возникновение надписи

«Неправильностью» марок стала надпись «Post Office» («Почтовое отделение»), вместо правильного «Post Paid» («Почтовый сбор оплачен»), напечатанная с левой стороны рисунка марок. Последующие выпуски имели правильную надпись «Post Paid», и любая существующая марка оригинального выпуска может быть легко определена и аутентифицирована. Существует легенда, объясняющая происхождение этой ошибочной надписи.

Традиционная легенда

Традиционная история возникновения ошибочной надписи приводится во многих книгах, посвящённых филателии, начиная с опубликованного в 1878 году справочника «Марки острова Маврикий» (фр. «Les timbres de l’ile Maurice»), написанной Жаном-Батистом Моэнсом, упоминалась также в изданиях 1920-х и 1930-х годов, таких как «Легендарные марки» (англ. «Fabulous stamps») Джона Никлина (John Nicklin), написанной в 1939 году, или в книге «Почтовые марки острова Маврикий» (фр. «Les Timbres-Post de l'Île Maurice»), написанной Жоржем Брюнелем (фр. Georges Brunel) в 1928 году.

Согласно этой истории, Джозеф Барнард, часовщик и создатель печатной формы, был пожилым, слабовидящим и рассеянным человеком и он просто-напросто забыл, какую надпись следует сделать на марках. Он отправился из своей мастерской к почтмейстеру, мистеру Браунриггу, и, проходя мимо здания почты, бросил взгляд на него. Это дало толчок его памяти, и он вернулся в мастерскую заканчивать работу над клише, однако вместо «Post Paid» он выгравировал «Post Office».

Критика легенды

Это довольно занимательная история, однако более серьёзные исследователи, такие как Питер Ибботсон в своей работе «Миф о Барнарде» (англ. The Barnard myth) и Гарольд Адольф и Раймон д’Юньенвилль в статье «Жизнь и смерть Джозефа Осмонда Барнарда» (The life and death of Joseph Osmond Barnard), показывают, что это всего лишь легенда.

Адольф и д’Юньенвилль пишут, что «более вероятно то, что Барнард использовал Post Office, поскольку именно это название было и остаётся юридическим обозначением соответствующего государственного ведомства». Клише были одобрены и марки были отпечатаны без лишних слов.

Джозеф Барнард был англичанином еврейского происхождения, родом из Портсмута. Он прибыл на Маврикий в 1838 году зайцем и был ссажен на берег с борта коммерческого судна, направлявшегося в Сидней. Он не был часовщиком, хотя возможно он и занимался ремонтом часов, не был полуслепым, и уж явно не был стариком — он родился в 1816 году, так что к моменту выпуска марок в 1847 году ему был всего 31 год.

Книги и исследования

В 2006 году вышла книга «Голубой Маврикий» («Blue Mauritius»), принадлежащая перу Хелен Морган. Это подробное исследование о «Голубом Маврикии» с описанием социально-экономических факторов, повлиявших и на современную почтовую систему Маврикия.

См. также

• История почты и почтовых марок Маврикия
• Музей Голубого Маврикия
• Ошибки в надписях на почтовых марках
• Почтовая марка
• Раритет (филателия)
• n:В Праге можно посмотреть самую дорогую марку мира
• en:List of people on stamps of Mauritius
• Проект:Филателия и почта/Списки/Список почтовых марок

Литература

• Нинин Н. Юбилей первых марок Маврикия // Филателия. — 1998. — № 5. — С. 61—62.
• [web.archive.org/web/20090217192808/www.expert.ru/printissues/d/2008/12/dorogie_marki/ Самые дорогие марки в мире] // «D`». — 2008. — № 12 (51). — 23 июня — 7 июля.
• Стрыгин А. [web.archive.org/web/20070929125232/collection.ng.ru/exposition/2001-03-07/4_female_subject.html Женская тема в филателии. Некоторые рассуждения о коллекционировании марок] // НГ — Коллекция. — 2001. — № 3 (52). — 7 марта.  (Проверено 9 октября 2010)
• Стрыгин А. [www.ng.ru/antiquare/2009-02-27/13_bal.html Приглашение на бал. Сколько стоит самая дорогая марка в мире] // Независимая газета. — 2009. — 27 февраля. — С. 13. (Проверено 11 мая 2011)
• Филарама // Филателия. — 1995. — № 3. — С. 58.
• Brunel G. [www.helenmorgan.net/bm/bib/P00000092.htm Les Timbres-Poste de l’Ile Maurice: Emissions de 1847 à 1898.] — Paris: Editions Philatelia, 1928. (фр.)
• Morgan H. [www.helenmorgan.net/the-book/ Blue Mauritius: The Hunt for the World’s Most Valuable Stamps.] — London: Atlantic Books, 2006. (англ.)
• Nicklin J. W. Fabulous Stamps: The Romance of the Rarities. — New York: Hastings House, 1939. — 172 p. (англ.)

Ссылки

• [www.helenmorgan.net/bm/home.html «Blue Mauritius»] — сайт [www.helenmorgan.net/about/ Хелен Морган] (Helen Morgan) (англ.)
• [www.mauritiusencyclopedia.com/Society/Communication/Stamps/index.html Classic Stamps of Mauritius] (англ.). The Mauritian Encyclopedia. Encyclopaedia Mauritiana. Проверено 8 октября 2010. [www.webcitation.org/65o4KouIi Архивировано из первоисточника 29 февраля 2012].
• [www.encyclopedia.mu/Society/Communication/Stamps/Barnard.htm Joseph Osmond Barnard]. The Mauritian Encyclopedia. Classic Stamps of Mauritius(недоступная ссылка — история). Encyclopaedia Mauritiana. — Биографическая справка о Джозефе Осмонде Барнарде и история появления «маврикиев». Проверено 8 октября 2010. [web.archive.org/20070821053202/www.encyclopedia.mu/Society/Communication/Stamps/Barnard.htm Архивировано из первоисточника 21 августа 2007].
• [www.mtc-nyc.org/current-season/mauritius/about.htm «Mauritius»] — идущая с 2007 года бродвейская пьеса Терезы Ребек (Theresa Rebeck), в основу которой легла история легендарных марок (англ.)
• [www.newsru.com/finance/25aug2006/marki.html Покупать почтовые марки выгоднее, чем акции]. Новости экономики. NEWSru.com (25 августа 2006). — Заметка с информацией о первых марках Маврикия. Проверено 11 мая 2011. [www.webcitation.org/65o4LHEmK Архивировано из первоисточника 29 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Первые марки Маврикия

– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.