Первый Ватиканский собор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Первый Ватиканский собор
Дата 1869-1870
Признаётся Католицизм
Предыдущий Собор Тридентский собор
Следующий Собор Второй Ватиканский собор
Созван Пием IX
Под председательством Пия IX
Число собравшихся 744
Обсуждавшиеся темы рационализм, либерализм, материализм, вдохновение Писания, непогрешимость папы
Документы и заявления Dei Filius, Pastor Aeternus
Хронологический список Вселенских соборов

Пе́рвый Ватика́нский собо́р — согласно принятому в Римско-католической церкви счёту, XX Вселенский собор. Открылся 8 декабря 1869 года. Прервал свою работу 1 сентября 1870 года; после капитуляции папской армии 20 сентября 1870 года Пий IX буллой Postquam Dei munere того же дня объявил его отложенным на неопределённое время (sine die). Не возобновлялся.





История

Был созван буллой Римского Папы Пия IX Aeterni Patris 29 июня 1868 года.

Открылся 8 декабря 1869 года; 20 сентября 1870 был вынужден приостановить свои заседания ввиду захвата Рима войсками Итальянского королевства.

Предполагалось, что Собор обсудит большое количество догматических и канонических вопросов, но из-за того, что работа Собора была прервана, было принято только две догматические конституции:

1. Dei Filius излагала католическую позицию относительно Бога как Творца всех вещей, относительно естественного познания Бога человеком, сверхъестественного Откровения, веры и доверия и об отношении веры и разума.

2. Pastor aeternus провозглашала позицию по ряду тем: примат апостола Петра, папа как преемник Петра, вселенская юрисдикция Римского епископа, догмат о безошибочности Папы (лат. infallibilitas — безошибочность) в вере и морали. Конституция — наиболее полное официальное изложение позиции Римско-Католической Церкви относительно папской власти.

Частичная победа ультрамонтанской точки зрения была в значительной мере обусловлена ожесточённой борьбой папства за сохранение своей светской власти перед натиском войск Виктора Эммануила, в 1871 году воцарившегося в Риме вместо пап.

Споры и реакция

Проект конституции Pastor aeternus находился на обсуждении Собора с 21 января 1870 года и содержал 15 глав: первые 10 глав — о Церкви вообще, 11-я и 12-я — о верховной юрисдикции (примате) Папы, три последние — о отношениях между Церковью и государством. Включённая позже в проект глава о infallibilitas вызвала острую реакцию ряда европейских держав: французский министр Дарю послал в Секретариат Церковного государства 2 ноты, выражавшие опасения в связи с предполагаемым определением; австрийское правительство направило ноту своему послу в Риме для передачи госсекретарю кардиналу Антонелли, выражавшую недоумение и озабоченность. В результате 21 марта Антонелли попросил Пия IX отозвать проект декрета о infallibilitas; однако папа дал указание продолжить работу.

Догмат о непогрешимости папы по делам веры и морали, также вызывал возражения значительной части духовенства, присутствовавшего на Соборе, хотя не столько по существу догмата, сколько в связи с сомнениями в его политической своевременности. Идейным вождём антиультрамонтанской партии был профессор церковной истории И. Дёллингер (Johann Joseph Ignaz von Döllinger).

Дискуссия по определению infallibilitas проходила с 13 мая по 17 июля. Соборная ассамблея заслушала 65 выступлений, 26 из которых были направлены против принятия подобного догматического определения. Предварительное голосование по проекту конституции 13 июля 1870 года выявило 88 голосов «против» (non placet), что составляло четверть ассамблеи, в том числе 3 кардинала, 2 патриарха, архиепископы Парижа, Лиона, Милана, Кёльна, Мюнхена, епископы Ф. Дюпанлу, В. фон Кеттелер, К. Й. Гефеле, А.-Л. Маре и др. Раздосадованный Пий IX на следующий день написал письмо кардиналу Л. Билио с указанием внести в текст определения папской безошибочности слова «ex sese, non autem ex consensu Ecclesiae», что отменяло саму необходимость соборного одобрения. К 17 июля несогласные епископы (61 человек) покинули Рим. 18 июля на торжественной сессии (4-м пленарном заседании) в присутствии Пия IX было проведено голосование, на котором только двое проголосовали против. Папа ратифицировал голосование.

В 1871 году Дёллингер и его сторонники были отлучены. Впоследствии германское, австрийское и швейцарское духовенство, отвергшее решения Собора, основали Церковь, известную как старокатолическая.

Принятие догмата в значительной мере спровоцировало появление в Германии Бисмарка политики Kulturkampf, проводившейся в 1870-е годы.

Догматические определения Собора были категорически отвергнуты как протестантами, так и православной церковью[1].

Infallibilitas

В итоге ожесточённых прений по догмату о папской вероучительной непогрешимости (Infallibilitas) соответствующее определение было принято в следующей формулировке:

«Romanum pontificem, cum ex cathedra loquitur, id est, cum omnium christianorum pastoris et doctoris munere fungens, pro suprema sua apostolica auctoritate doctrinam de fide vel moribus ab universa ecclesia tenendam definit, per assistentiam divinam, ipsi in beato Petro promissam, ea infallibilitate pollere, qua divinus Redemptor ecclesiam suam in definienda doctrina de fide vel moribus instructam esse voluit; ideoque eiusmodi Romani pontificis definitiones ex sese, non autem ex consensu ecclesiae irreformabiles esse. Si quis autem huic nostrae definitioni contradicere, quod Deus avertat, praesumpserit: a. s.»[2]

«<…> определяем, что Римский епископ, когда говорит с кафедры, то есть когда, выполняя обязанности пастыря и учителя всех христиан, своей высшей апостольской властью определяет, какого учения в вопросах веры или нравственного поведения должна держаться вся Церковь, — в силу божеского содействия, обещанного ему в св. Петре, обладает тою же безошибочностью по делам веры и морали, какою по воле божественного Искупителя должна обладать Церковь Его, когда определяет учение, относящееся к вере или нравственному поведению, а посему таковые Римского епископа определения являются неподлежащими отмене сами по себе, а не по решению Церкви. Кто же, — да не допустит Бог! — дерзнет против сего нашего определения возражать, да будет анафема[3]

Умеренная (с точки зрения кругов, опасавшихся политических последствий принятия догмата) трактовка догмата была изложена в статье епископа Санкт-Пёльтенского Йозефа Фесслера Die wahre und falsche Unfehlbarkeit des Päpste (Вена, 1871), одобренной Пием IX как официальный комментарий. Изложенная им точка зрения ограничивает безошибочность учительства только теми случаями, когда Папа ясно выражает волю от имени всей Церкви под угрозой отлучения в противном случае.

Напишите отзыв о статье "Первый Ватиканский собор"

Литература

  1. Католическая энциклопедия. Издание Францисканцев. М., 2002, Т. I, стр. 858—863.
  2. [www.newadvent.org/cathen/15303a.htm I Ватиканский собор. Статья в Католической энциклопедии]
  3. [www.krotov.info/libr_min/g/gorgey/10.html#I4 I Ватиканский собор (1869-1870) и его последствия (1870-1878) // Енё Гергей. История папства]

Примечания

  1. [pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=328 свящ. Максим Козлов. Католическая экклезиология: папский примат и папская безошибочность по делам веры и морали]
  2. [catholicity.elcore.net/CoreOnOrdinatioSacerdotalis_PA.html Caput IV. De Romani pontificis infallibili magisterio] Латинский оригинал Определения о «непогрешительном учительстве Римского понтифика»
  3. Русский перевод по П. М. Бицилли. Католичество и Римская Церковь. // Россия и латинство. Статьи. Берлин, 1923, стр. 40.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Первый Ватиканский собор

– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.