Первый Континентальный конгресс

Первый Континентальный конгресс (5 сентября — 26 октября 1774 года) — съезд депутатов от 12 американских колоний Великобритании (из 13 колоний). Причиной созыва послужили Невыносимые законы — законы, принятые британским парламентом и направленные на остановку растущего сопротивления американских колоний. Конгресс заседал в Филадельфии, в Карпентерс Холле. В его работе принимали участие 56 представителей от всех американских колоний Великобритании, за исключением Джорджии, Канады, Бермудских, Багамских островов и островов Карибского моря. В ходе съезда депутаты выработали ряд важных документов, намереваясь добиваться для колоний права самоуправления.

Результаты работы Конгресса

Была издана «Декларация прав и жалоб», которая содержала заявление о правах американских колоний на «жизнь, свободу и собственность», а также выражала протест против таможенной и налоговой политики метрополии.

Было принято решение об объявлении торгового бойкота метрополии. Начиная с 1 декабря 1774 года была запрещена как покупка английских товаров, так и продажа американских товаров англичанам. Это решение было ответом на блокаду Бостона английским флотом (см. Бостонское чаепитие).

Также было принято решение о созыве второго Континентального Конгресса 10 мая 1775 года.

Интересные факты

• Количество товаров, импортировавшихся в американские колонии из Великобритании, в 1775 году упало на 97 % по сравнению с 1774 годом.
• Нарушителей торгового бойкота в качестве наказания обмазывали дёгтем и обваливали в перьях.

Отрывок, характеризующий Первый Континентальный конгресс

Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.