Закон Гримма

Расмус Раск (1787—1832)

Якоб Гримм (1785—1863)

Закон Гримма, или закон Раска — Гримма (другие названия — первое [общегерманское] передвижение [первый сдвиг, перебой] согласных), — фонетический процесс в истории прагерманского языка, заключавшийся в изменении индоевропейских смычных согласных. Впервые описан в 1814 году (иногда называется 1818 год) датским языковедом Расмусом Раском, а в 1822 году полностью сформулирован и исследован немецким филологом Якобом Гриммом, чьё имя в конечном счёте и получил. Сам Гримм использовал термин «передвижение согласных» (нем. Lautverschiebung). Закон Гримма (наряду с законом Вернера) считают одним из самых известных фонетических законов в компаративистике.

Описание процесса

Сущность первого передвижения согласных можно представить в виде следующей схемы:

Спирантизация глухих (вероятно, через стадию глухих придыхательных или аффрикат):

• пра-и.е. *p → прагерм. *ɸ (позднее, по-видимому, уже в отдельных германских языках перешёл в *f, однако в реконструкции прагерманских праформ традиционно вместо *ɸ пишется *f)
• пра-и.е. *t → прагерм. *þ (θ)
• пра-и.е. *k → прагерм. *x (часто записывается как χ) → *h
• пра-и.е. *kʷ → прагерм. *xʷ (часто записывается как χʷ) → *hʷ

Оглушение звонких:

• пра-и.е. *b → прагерм. *p
• пра-и.е. *d → прагерм. *t
• пра-и.е. *g → прагерм. *k
• пра-и.е. *gʷ → прагерм. *kʷ

Спирантизация звонких придыхательных (которые в конце истории прагерманского языка перешли в смычные после носовых и в удвоении, *ƀ и *ð также в начале слова, а *ð после *l и z, но сохранили спирантный характер в остальных положениях):

• пра-и.е. *bʰ → прагерм. *ƀ (β) → *ƀ / *b
• пра-и.е. *dʰ → прагерм. *ð → *ð / *d
• пра-и.е. *gʰ → прагерм. *ǥ (ɣ) → *ǥ / *g
• пра-и.е. *gʷʰ → прагерм. *ǥʷ → *ǥʷ / *gʷ

А. Мейе полагал, что передвижение согласных стало возможным из-за смены носителями прагерманского языка характера артикуляции с такого, при котором голосовые связки смыкаются (при произнесении глухих) или начинают вибрировать (при произнесении звонких) одновременно с началом произнесения согласного (как в романских или славянских языках), на такой, при котором смыкание или вибрация связок запаздывают относительно начала произнесения согласного (как в северонемецких и некоторых армянских говорах).

Иногда передвижение трактуется не как один процесс, а как три последовательных: сперва произошла спирантизация глухих, за ней последовало оглушение звонких и, наконец, осуществилась спирантизация звонких придыхательных. Однако, согласно П. Кречмеру, последовательность процессов была обратной.

Сопоставление праиндоевропейских и прагерманских согласных, затронутых законом Гримма:

Индоевропейские согласные

	губные	зубные	велярные	лабиовелярные
Глухие взрывные	p	t	k	kʷ
Звонкие взрывные	b	d	g	gʷ
Звонкие придыхательные	bʰ	d	gʰ	gʷʰ

Прагерманские согласные

	губные	зубные	велярные	лабиовелярные
Глухие взрывные	p	t	k	kʷ
Глухие фрикативные	ɸ	þ	x	xʷ
Звонкие фрикативные	ƀ	đ	ǥ	ǥʷ
Звонкие взрывные (аллофоны фрикативных)	[b]	[d]	[g]	[gʷ]

Примеры

Спирантизация глухих:

Передвижение	Формы германских языков	Праформа и соответствия в других языках
*p → f	прагерм. *fehu > готск. faíhu, др.-англ. feoh, др.-в.-нем. fihu, др.-сканд. fé «скот»	пра-и.е. *pék̂u > др.-инд. पशुः (páśu IAST), лат. pecu «скот»
*t → þ	прагерм. *þrejez > готск. þreis, др.-англ. ðrí, др.-в.-нем. drī, др.-сканд. þrír «три»	пра-и.е. *trejes > др.-инд. त्रयः (trayaḥ IAST), др.-греч. τρεῖς, лат. trēs «три»
*k → h	прагерм. *hertan > готск. haírtō, др.-англ. heorte, др.-в.-нем. herza, др.-сканд. hjarta «сердце»	пра-и.е. *k̂erd- / *k̂ṛd- > др.-греч. καρδία, лат. cor «сердце»
*kʷ → hʷ	прагерм. *hʷaþeraz > готск. hvaþar, др.-англ. hwœþer «который (из двух)»	пра-и.е. *kʷoteros > др.-инд. कतरः (kataráḥ IAST), др.-греч. πότερος «который (из двух)»

Оглушение звонких:

Передвижение	Формы германских языков	Праформа и соответствия в других языках
*b → p	прагерм. *deupaz > готск. diups, др.-англ. dēop, др.-в.-нем. tiof, др.-сканд. djúpr «глубокий»	пра-и.е. *dʰeubus > лит. dubùs «глубокий»
*d → t	прагерм. *twō > готск. twai, др.-англ. twā, др.-сканд. tveir «два»	пра-и.е. *dwoh1 > др.-инд. द्व (dva IAST), др.-греч. δύο, лат. duō «два»
*g → k	прагерм. *knewan > готск. kniu, др.-англ. cnēo(w), др.-сканд. kné «колено»	пра-и.е. *ĝónu > др.-инд. जानु (jā́nu IAST), др.-греч. γόνυ, лат. genu «колено»
*gʷ → kʷ	прагерм. *kʷikwos > *kʷikʷaz > др.-англ. cwic, др.-сканд. kvikr «живой»	пра-и.е. *gʷih3wos > санскр. जीवः (jīváḥ IAST) «живой», лат. vīvus «живой», др.-греч. βίος «жизнь»

Спирантизация звонких придыхательных:

Передвижение	Формы германских языков	Праформа и соответствия в других языках
*bʰ → *b	прагерм. *brōþēr > готск. brōþar, др.-англ. brōðor, др.-сканд. bróðir «брат»	пра-и.е. *bʰréh2tēr > др.-инд. भ्राता (bhrā́tā IAST) «брат», др.-греч. φράτηρ «член фратрии», лат. frāter, ст.-слав. братръ «брат»
*dʰ → *d	прагерм. *midjaz > готск. midjis, др.-англ. middel «средний»	пра-и.е. *médʰjos > др.-инд. मध्यः (mádhyaḥ IAST), лат. medius «средний»
*gʰ → g	прагерм. *gans > др.-англ. gōs, др.-в.-нем. gans, др.-сканд. gás «гусь»	пра-и.е. *ĝʰans > др.-инд. हंसः (hamsáḥ IAST), др.-греч. χήν, лат. (h)anser «гусь»
*gʷʰ → gʷ	прагерм. *sangʷaz > др.-англ. saggws «песня», др.-англ. sang «звук, пение», др.-в.-нем. song, др.-сканд. sǫngr «песня»	пра-и.е. *songʷʰ- > др.-греч. ὀμφή «голос, звук, пение»

Исключения

Непосредственно после спиранта [s] глухие [p], [t], [k] в спирант не переходят. В группе из двух смычных спирантизируется только первый:

Переход	Формы германских языков	Праформа и соответствия в других языках
*sp → sp	прагерм. *spurnanan > др.-англ. spurnan «пинать»	пра-и.е. *spŗnh1- > лат. sperno «отделяю, отстраняю, отвергаю»
*st → st	прагерм. *gastiz > готск. gasts, др.-англ. giest	пра-и.е. *gʰostis > лат. hostis «иностранец, враг», ст.-слав. гость
*sk → sk	прагерм. *fiskaz > готск. fisks, др.-англ. fisc, др.-в.-нем. fisc, др.-сканд. fiskr «рыба»	пра-и.е. *pisk- > лат. piscis «рыба»
*pt → ft	прагерм. *haftaz > готск. hafts, др.-англ. hœft, др.-в.-нем. haft «связанный»	пра-и.е. *kh2ptos > лат. captus «схваченный»
*kt → ht	прагерм. *ahtōu > готск. ahtau, др.-англ. eahto, др.-в.-нем. ahto «восемь»	пра-и.е. h3oḱtoh3(u) > др.-греч. ὀκτώ, лат. octō, тохар. A okät, B okt «восемь»

Ещё одно исключение заключается в том, что праиндоевропейское сочетание *-tt- в прагерманском языке на стыке морфем переходило в *-ss-:

пра-и.е. *wittos > прагерм. *wiss- > готск. gawiss «связь».

Причины первого передвижения согласных

В науке нет установившегося мнения о причинах первого передвижения согласных в прагерманском языке. На данный момент существует четыре теории:

1. Психологическая теория. Принадлежит самому Гримму. По его мнению, передвижение согласных объясняется особым характером германцев, их свободолюбием. В данный момент теория последователей не имеет.
2. Географическая теория. Германцы некоторое время селились в горах, где разреженный воздух влиял на дыхание и следовательно на произношение согласных. Теория пользовалась некоторой популярностью в XIX веке, сейчас практически не имеет сторонников. И психологическая, и географическая теории не соответствуют современным представлениям о причинах фонетических процессов.
3. Теория догерманского субстрата. Согласно данной теории, некоторые особенности германских языков, в том числе закон Гримма, вызваны действием субстратного языка, на котором говорил побеждённый и ассимилированный германцами народ.
4. Глоттальная теория. По этой теории, постулирующей для праиндоевропейского языка систему смычных, отличающуюся от традиционной (на место звонких смычных помещаются глоттализованные согласные), германские языки преобразовали индоевропейскую систему смычных не путём передвижения согласных как такового, а рядом других процессов: 1) утрата серией глоттализованных признака глоттализации, 2) спирантизация звонких придыхательных в середине слова и утрата ими дополнительного признака придыхательности в начале слова, 3) спирантизация глухих придыхательных. Согласно глоттальной теории, германские языки сохраняют более архаичную систему согласных, чем большинство других индоевропейских языков.

Праиндоевропейское состояние глоттализованные звонкие глухие губные (p') b[h] p[h] зубные t' d[h] t[h] палатовелярные k̂' ĝ[h] k̂[h] велярные k' g[h] k[h] лабиовелярные kw' gw[h] kw[h]

Прагерманское состояние глухие звонкие глухие фрикативные губные (p) b\β f зубные t d\ð θ палатовелярные — — — велярные k g\γ h лабиовелярные kw gw\γw hw

Хронология

Немецкий учёный Ф. Клуге относит время действия закона Гримма ко II тысячелетию до н. э. Его соотечественник А. Бах так же датирует начало действия закона и полагает, что к 500 году до н. э. процесс уже завершился. А. Мейе датирует процесс первыми столетиями до нашей эры.

Первое передвижение отражено в следующих заимствованиях из латыни и кельтских языков в германские языки:

• лат. Graecus «грек» > готск. krekos, др.-в.-нем. kriahha;
• лат. Volca «вольк» > др.-в.-нем. walh, др.-англ. wealh;
• кельтск. rīg- «король» > готск. reiks.

Однако ценность этих свидетельств для хронологии первого передвижения согласных оспаривается теми учёными, которые считают, что в данном случае мы имеем дело с субституцией иноязычных звуков при заимствовании.

Французский учёный Ж. Фурке, основываясь на отражении закона Гримма в надписи на шлеме из Негау, относит действие закона к 500 году до н. э.

Типологические параллели

Почти аналогичное прагерманскому передвижение согласных произошло в протоармянском языке:

	Латынь	Древнегреческий	Санскрит	Армянский
«отец»	pater	πατήρ	pitā́	hayr
«то»	(is)tud	τό	tat	thē
«десять»	decem	δέκα	dáśan	tasn
«женщина»	-	γυνή	jániḥ	kin
«несу»	fero	φέρω	bharāmi	berem
«делаю/кладу»	feci	τίθημι	dadhāmi	dir
«горячий»	fornax	θερμός	gharmaḥ	jerm

Сходные процессы обнаружены в некоторых китайских диалектах и чадских языках.

Подобное же передвижение согласных отличает южную группу языков банту от их северных соседей:

	Прото-банту	Коса	Сото
«скручивать»	*kama	khama	xama
«три»	*tatu	thathu	raru
«давать»	*pa	pha	φa

История открытия

Постановка вопроса

Конец XVIII — начало XIX века ознаменовались бурным развитием сравнительно-исторического направления в языкознании. Родство языков, позднее названных индоевропейскими, стало очевидным после открытия санскрита — древнего священного языка Индии. Уильям Джонс установил, что в грамматических структурах и глагольных корнях, существующих в санскрите, латыни, греческом, готском языках, наблюдается строгое, систематическое сходство, причём количество сходных форм слишком велико, чтобы его можно было объяснить простым заимствованием. Его работу продолжил Ф. фон Шлегель, предложивший сам термин «сравнительная грамматика» в труде «О языке и мудрости индийцев» (1808), сравнивая между собой санскрит, персидский, греческий, немецкий и другие языки, развил теорию своего предшественника, постулируя необходимость особо внимательного отношения к сравнению глагольных спряжений и роли морфологии в «сравнительной грамматике».

Однако германские языки для ранних компаративистов являлись настоящим камнем преткновения, вплоть до того, что раздавались голоса, сомневавшиеся в отнесении этой группы к индоевропейским, так как по совершенно непонятным в то время причинам германские постоянно демонстрировали резкое расхождение в произношении согласных с санскритом, греческим, латынью, причём изменение это, казалось, не являло собой системы. Так, индоевропейскому корню со значением «есть» (др.-греч. ἔδω «ем», лат. edo «ем», др.-инд. अद्मि (admi ^IAST) «ем») в английском языке соответствует «eat», а в немецком — «essen». Латинскому «dies» (день) по-английски, как и, казалось бы, следовало ожидать, соответствует «day», но в немецком языке по совершенно непонятным причинам используется слово «Tag».

Навести порядок в противоречащих друг другу формах казалось совершенно немыслимым; Уильям Джонс даже не пытался это сделать, ограничившись осторожным замечанием что «готский несомненно имеет единое с санскритом происхождение, но сильно искажён иной языковой привычкой».

Расмус Раск. Первоначальная формулировка

Расмус Кристиан Раск прожил короткую, но очень насыщенную жизнь, посвятив её путешествиям, а также изучению множества живых и мёртвых языков, сопоставлявшихся им для определения родства. Следует сказать, что он первым определил круг языков, позднее названных индоевропейскими. Он же понимал язык как природную сущность, некий организм, для изучения которого пытался привлечь недавно разработанный Карлом Линнеем метод классификации растений. Этим он раз и навсегда порывал с романтической мистикой, свойственной ранним компаративистам, в частности, Фридриху Шлегелю, по мнению которого, рождение санскрита («материнского языка») объявлялось единовременным мистическим актом, порождённым божественной волей. Раск первым провозгласил правило, по которому опираться при сравнении языков следовало не только — и не столько — на лексические соответствия, сколько на грамматические параллели, единство структур.

В 1811 году вышла его работа «Грамматика исландского и древненорвежского языков», в которой Раск среди параллельных процессов, связывающих эти языки с прочими индоевропейскими, говорит и о законе изменения согласных звуков (или, по терминологии того времени, «согласных букв»). Следует сказать, что эти переходы замечали и раньше, но никто и никогда не занимался специальной их разработкой, не говоря уже о том, чтобы понять стоящий за этими переходами закон. Не понял его и Раск, не придав особого значения своему открытию. Для него, как и для многих других компаративистов, мельчайшей и неделимой основой языка выступало слово, основой компаративистики — грамматика, и потому фонетические изменения просто не привлекли его внимания, и решающий шаг так и не был сделан. Современные исследователи отмечают, что Раск в своих формулировках всё же допустил одну ошибку, позднее исправленную Гриммом. По его мнению, индоевропейскому b также соответствует b в германских. Объяснение этой неточности, по-видимому, состоит в том, что звук этот не слишком распространён был в изучаемых языках, и у Раска не нашлось достаточно примеров для сравнения. Второй раз о передвижении согласных Раск говорит в своей работе «Undersogelse om det gamle nordiske eller islandske Sprogs Oprindelse» («Введение в грамматику исландского и иных древних северных языков»), где вновь кратко сформулировал правило перехода p — f, t — th, k — h (p. 168).

Якоб Гримм. Окончательная формулировка

Якоб Гримм, старший из двух братьев, начинал как романтик, участник т. н. гейдельбергского кружка ценителей и собирателей немецкого фольклорного материала. Вместе с братом Вильгельмом он собирал и публиковал народные песни, сказки, поэтические творения мейстерзингеров, песни Старшей Эдды. Однако в 31-летнем возрасте (в 1816 году) Якоб Гримм постепенно стал отходить от фольклористики, всё больше времени посвящая лингвистическим занятиям. Переписываясь с Раском, он заинтересовался сравнительно-историческим языкознанием и в 1816 году выпустил с ним в соавторстве первую свою работу, посвящённую разработке теории явления, впоследствии названного i-умлаутом. Это исследование, изложенное, как было принято в то время, в открытом письме к Георгу Фридриху Бенеке, вызвало резко негативную реакцию; так, Фридрих Шлегель, не слишком стесняясь в выражениях, объявил этимологии Гримма «вавилонским смешением языков», создать которое мог лишь полный невежда, не имеющий представления даже об азах той науки, за которую взялся. Шлегель закончил свою филиппику советом начинающему автору, прежде чем писать самостоятельные работы, серьёзно изучить науку о языке.

Гримм воспринял критику конструктивно; принял совет Шлегеля и, начиная с 1816 года, полностью погрузился в лингвистические занятия. Следующей его работой стала четырёхтомная «Немецкая грамматика», написание которой растянулось с 1819 до 1837 года. Первый том вышел в 1819 году. В это время Гримм ещё ничего не знал о работе своего предшественника, но вскоре после этого времени он получил в своё распоряжение шведское издание «Исландской грамматики», что подвигло его полностью переработать свой труд, прибавив к уже написанному второй том, полностью посвящённый на этот раз законам фонологии. Этот второй том составлял 595 страниц, и среди прочего там была изложена формулировка закона, в дальнейшем названного его именем. Новое издание вышло из печати в 1822 году. Сам Гримм никогда не скрывал, что был знаком с «Исландской грамматикой» Раска, более того — отзывался о ней в самых лестных выражениях в предисловии к своему труду и нескольких письмах, датированных началом 1820-х годов.

Значение и последствия

Главным последствием открытия Раска — Гримма для современников стала окончательная доказанность принадлежности германских языков к индоевропейской языковой семье. Кроме того, слово перестало быть единым и неделимым элементом языка, но распалось на составляющие звуки. Фонетические исследования, ранее считавшиеся второстепенными и проводившиеся от случая к случаю, заняли своё место рядом с грамматикой и морфологией.

Но, как это часто бывает с большими достижениями, в полной мере смысл закона Гримма раскрылся значительно позднее — во второй половине XIX века. Сам Гримм оставил своё открытие без внятного объяснения (если не считать таковым идею о свободолюбивом германском характере). Только в работах младограмматической школы родилось понятие фонетического закона, объединявшего внешне разнообразные случаи в единую систему перехода. Основой этого нового понятия стал закон Гримма.

См. также

• Закон Вернера
• Второе (верхненемецкое) передвижение согласных
• Ингвеонизмы

Литература

• Арсеньева М. Г., Балашова С. П., Берков В. П., Соловьёва Л. Н. Введение в германскую филологию. — М.: ГиС, 2006. — С. 61—64. — ISBN 5-8330-0102-1.
• Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры: В 2-х книгах. — Тбилиси: Издательство Тбилисского университета, 1984.
• Мейе А. Основные особенности германской группы языков. — М.: УРСС, 2010.
• Сравнительная грамматика германских языков. — М.: Издательство АН СССР, 1962. — Т. 2.
• Collinge N. E. The Laws of Indo-European. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1985. — P. 63—76.
• Fortson B. Indo-European language and culture. An Introduction. — Padstow: Blackwell Publishing, 2004.
• Hock, Hans Henrich; Joseph, Brian D. Language History, Language Change, and Language Relationship. — B. / N. Y.: Mouton de Gruyter, 1996.
• Ringe D. From Proto-Indo-European to Proto-Germanic. — N. Y.: Oxford University Press, 2006. — P. 93—102.

Лингвистика

Отрывок, характеризующий Закон Гримма

– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».