Перель, Соломон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Соломон Перель
Solomon Perel, Shlomo Perel, Solly Perel
Соломон Перель (2015)
Род деятельности:

писатель, оратор

Дата рождения:

21 апреля 1925(1925-04-21) (98 лет)

Место рождения:

Пайне, Нижняя Саксония, Германия

Гражданство:

Израиль Израиль

Соломон Перель (также известен как Шломо Перель или Солли Перель; род. 21 апреля 1925, Пайне) — немецкий еврей, жил в советском детском доме, участвовал в качестве немецко-русского переводчика немецкой армии в допросе сына Сталина, был в рядах нацистской молодёжной организации Гитлерюгенд. После войны уехал в США, а затем в Израиль. Писатель, оратор, общественный деятель. Видоизменённая история его жизни рассказана в художественном фильме 1990 года «Европа, Европа», основанном на автобиографии Соломона Переля «Я был Соломоном из Гитлерюгенда» (нем. «Ich war Hitlerjunge Salomon»).





Биография

Ранние годы и вторжение

Родился 21 апреля 1925 года в Пайне, Нижняя Саксония, Германия. Его семья переехала в Германию с оккупированной немцами территории Российской империи незадолго до революции. Отец — Азриэль, мать — Ребекка, старшие братья Давид, Исхак и сестра Берта. Семья преследовалась, когда нацисты пришли к власти. В 1935 году, после разрушения отцовского обувного магазина нацистами, отец Соломона перевёз семью в Лодзь (Польша), свой родной город.

Когда немцы напали на Польшу в сентябре 1939 года, Соломон и его брат Исаак попытались бежать в оккупированную Советским Союзом часть Польши. Соломон попал в детский дом в Гродно (территория современной Беларуси), находившийся под опекой комсомола, в то время как его брат уехал в Вильнюс.

Маскировка

Соломон бежал из детского дома, когда Германия напала на Советский Союз, и был захвачен немецкой воинской частью. Поскольку он был рождён в Германии и говорил на немецком в совершенстве, Соломон смог убедить немцев, что он был фольксдойче (этнические немцы, проживающие за пределами Германии), и был принят в воинскую часть в качестве русско-немецкого переводчика. Он участвовал в допросе сына Иосифа Сталина, Якова, офицера Красной Армии. Как обрезанный еврей, Перель постоянно находился под угрозой разоблачения немецкими солдатами и пытался несколько раз бежать через линию фронта, но каждый раз безуспешно.

Поскольку Соломон был ещё несовершеннолетним, он был направлен в школу Гитлерюгенда в Брауншвейге, где он продолжал скрывать своё еврейское происхождение под именем Йозеф Перьель (нем. Joseph Perjell). В то время у него была подруга по имени Лени. Она была горячей сторонницей нацизма, поэтому, несмотря на то, что Соломон любил Лени, он не осмелился сказать ей, что он еврей, опасаясь, что она проинформирует представителей власти. Позднее мать Лени обнаружила, что Соломон еврей, но не стала раскрывать его тайну.

Ближе к концу войны Соломон был захвачен подразделением армии США, но был освобождён на следующий день. После путешествия в свой родной город и подачи десятков письменных запросов он, наконец, нашёл своего брата Исаака. Соломон узнал, что его отец умер от голода в гетто Лодзи, его мать была убита в машине-душегубке, а его сестра была застрелена во время марша смерти.

После войны

В 1948 году Перель переселился в только что получивший независимость Израиль, где он вступил в армию, чтобы воевать в Арабо-Израильской войне. Впоследствии он стал бизнесменом. Соломон не возвращался в Германию вплоть до 1985 года, когда по приглашению мэра города Пайне он приехал на годовщину разрушения городской синагоги.

Автобиография и кино

Позже Перель написал книгу о своей жизни, озаглавленную «Ich war Hitlerjunge Salomon» («Я был Соломоном из Гитлерюгенда»). Книга впоследствии была экранизирована в фильме 1990 года «Европа, Европа». Соломон Перель часто разъезжает по миру и проводит беседы по всей Европе о своём опыте войны.

Библиография

  • Английский: Perel, Solomon. Europa Europa. — John Wiley & Sons Inc, 1997. — ISBN 0-471-17218-9.
  • Французский: Perel, Shlomo, 1925-, Europa, Europa (Paris: Ramsay, 1990), translated from the Hebrew by Lysette Hassine-Mamane, 265 pages.
  • Иврит: Korim li Shelomoh Perel! (Tel-Aviv: Yedi’ot Aharonot, 1991); Eropah, Eropah (Tel-Aviv: Yedi’ot Aharonot, 1994, 2004)
  • Польский: Europa, Europa (Warszawa: Wydawn. Cyklady, 1992)
  • Немецкий: Ich war Hitlerjunge Salomon (München: Heyne, 1993; Berlin: Nicolai, 1998, 2001)

Напишите отзыв о статье "Перель, Соломон"

Литература

  • Немецкий/Голландский/Английский: Du sollst leben/Je zult leven/You shall live (Play by the Dutch Author Carl Slotboom)

Ссылки

  • [www.history.ucsb.edu/faculty/marcuse/classes/133d/prevyears/98/EuropaEuropa/EUROPA.HTM Страница курса колледжа на английском языке с тремя текстовыми отрывками и пятью фотографиями]
  • [www.history.ucsb.edu/faculty/marcuse/classes/33d/projects/jewishlife/JewishPerelRuth.htm Студенческая газета на английском языке с обзором, обсуждением и ссылками]

Отрывок, характеризующий Перель, Соломон

– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“