Перепёлкин, Юрий Яковлевич

Юрий Яковлевич Перепёлкин
Дата рождения:	19 мая (1 июня) 1903(1903-06-01)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	7 марта 1982(1982-03-07) (78 лет)
Место смерти:	Ленинград, РСФСР
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	история (египтология)
Место работы:	Музей палеографии, Институт истории АН СССР, Институт востоковедения АН СССР, ЛГУ, ЛОИИ АН СССР
Учёная степень:	доктор исторических наук (1969)
Учёное звание:	старший научный сотрудник
Альма-матер:	КГУ им. М. В. Фрунзе (1924) ЛГУ (1927)
Известные ученики:	Н. С. Петровский, М. А. Коростовцев
Награды и премии:

Ю́рий Яковлевич Перепёлкин (19 мая (1 июня) 1903, Санкт-Петербург — 7 марта 1982, Ленинград) — советский египтолог, доктор исторических наук. Сфера основных научных интересов: социально-экономическая история Египта эпохи Старого царства, переворот Эхнатона. Является автором ряда обобщающих трудов и глав в коллективных монографиях. Старший брат известного астронома, профессора Евгения Яковлевича Перепёлкина.

Биография

Юрий Яковлевич Перепёлкин родился в Санкт-Петербурге в дворянской семье офицера флота, инженера-артиллериста, изобретателя оптических прицелов к орудиям Я. Н. Перепёлкина. После 1917 года семья проживала в Крыму, где Юрий Яковлевич окончил гимназию и начал получать высшее образование. В 1927 году поступил на факультет языкознания и материальной культуры Ленинградского университета. Помимо Египта, в сферу интересов учёного входила история религии (в основном православия), однако эта тематика в СССР была менее перспективной, и его выбор остановился на египтологии, в которой религиозная проблематика составляет основу дисциплины и до конца никогда не закрывалась.

В 1920-е годы Ю. Я. Перепёлкин состоял в египтологическом кружке при ЛГУ, который являлся единственным более или менее регулярным специализированным изданием в стране. Историк-египтолог А. О. Большаков сообщает, что в работе этого сообщества Юрий Яковлевич участие принимал мало, и не желал публиковаться, связывая это с его неудовлетворением научным уровнем кружка, а также с претившим Ю. Я. Перепёлкину, как человеку религиозному, господствовавшему в то время духу богоборчества.

После аспирантуры, в 1930 году Перепёлкин защитил диссертацию, тема которой — эпиграфика так называемого амарнского периода (времени правления царя-солнцепоклонника Аменхотепа IV Эхнатона) — стала для него главной на всю жизнь.

С 1927 года он работал сотрудником Музея палеографии (впоследствии — часть Института истории книги, документа и письма) АН СССР (МКДП/ИКДП), где занимался изучением памятников письменности Древнего мира и раннего Средневековья из коллекции академика Н. П. Лихачёва, хранителем древневосточной части которой и стал. В 1936 году он опубликовал маленькую брошюру — описание выставки «Письменность Древнего мира и раннего Средневековья», служившую путеводителем по коллекции. Из этого краткого описания экспонатов видно, насколько зрелым знатоком памятников он уже был и насколько широки были его знания эпиграфиста и историка.

В 1937 году был арестован, а впоследствии и расстрелян в лагерях младший брат Юрия Яковлевича — профессор Евгений Яковлевич Перепёлкин , один из создателей советской солнечной астрономии. Это событие не могло не повлиять на отношение учёного к господствующему строю в государстве, и «… оно сделало Юрия Яковлевича осторожным в быту, но не в науке — его труды всегда были образцом свободы мысли» (А. О. Большаков).

После закрытия ИКДП в 1938 году Юрий Яковлевич перешёл работать в Ленинградское отделение Института истории АН СССР (ЛО ИИ) и до конца 1940-х годов преподавал в Ленинградском университете. Ю. Я. Перепёлкин был блестящим лектором, и на его лекции собирались полные залы, он вёл все основные египтологические курсы, включая чтение текстов, и исторические. Одним из первых его учеников, ставшим профессиональным египтологом, был будущий профессор Восточного факультета и автор единственной русской грамматики египетского языка Н. С. Петровский.

В момент начала Великой Отечественной войны учёный преподавал в Ленинградском университете. После начала блокады Ленинграда, где он провел два самых тяжёлых месяца зимы 1941-42 года, Перепёлкин был эвакуирован в Ташкент, где с 1943 года он работал в штате Института востоковедения АН СССР. После войны Перепёлкин вернулся в Ленинград, где до 1949 года он преподавал в ЛГУ, оставаясь сотрудником ИВ АН СССР. В 1951 году переведён в ЛО ИИ, в 1953 году в Сектор рукописей ИВ, в 1956 — снова в ЛО ИИ, а в 1959 — окончательно в ЛО ИВ. Все эти переводы сопровождались сменой плановых тем и осложняли его работу.

До конца своих дней Юрий Яковлевич вел жизнь затворника, оставаясь в стороне от официально одобренных и модных научных направлений, в египтологии он был в основном самоучкой, основывавшимся на немецкой традиции, которую считал наиболее заслуживающей уважения.

Основные даты биографии

• 1924 год — окончил физико-математический факультет Крымского государственного университета им. М. В. Фрунзе.
• 1927 год — окончил факультет языкознания и материальной культуры Ленинградского государственного университета.
• с 1927 года — сотрудник Музея палеографии (впоследствии — часть Института истории книги, документа и письма) АН СССР, где занимается изучением памятников письменности Древнего мира и раннего Средневековья из коллекции Н. П. Лихачёва.
• 1937 год — арестован (в 1938 расстрелян в лагере) младший брат Юрия Яковлевича, профессор Перепёлкин Евгений Яковлевич.
• 1938—1943 годы — Институт истории АН СССР, во время войны пережил начало блокады, был эвакуирован из осаждённого Ленинграда в Ташкент и вернулся в родной город уже после войны.
• 1943 год — переведён в Институт востоковедения АН СССР.
• до 1949 года — преподавал в ЛГУ, одновременно являясь сотрудником ИВ АН СССР.
• в конце 1951 года — перешёл в Ленинградское отделение ЛО ИИ АН.
• 1953 год — переведён в Сектор рукописей ИВ.
• 1956 год — переведён снова в ЛО ИИ.
• 1959 год — после образования в ЛО ИВ Кабинета Древнего Востока во главе с академиком В. В. Струве, Ю. Я. Перепёлкин стал его сотрудником.
• с 1969 года — доктор исторических наук.

Награжден орденом «Знак Почета».

Научная деятельность

Значительную сферу интересов Ю. Я. Перепёлкина составляли социально-экономические исследования Египта эпохи Старого царства (ок. 2707/2657 — 2170/2120 гг. до н. э.), которые приблизили его к пониманию основ египетской цивилизации. Хотя в первое послевоенное десятилетие вышло всего три статьи Ю. Я. Перепёлкина, он становится, наряду с Г. Юнкером, одним из крупнейших в мире исследователей Старого царства.

В первое послевоенное десятилетие Перепёлкин написал несколько глав по истории Древнего Египта для первого тома «Всеобщей истории». Основной же темой исследований Юрия Яковлевича остаётся история солнцепоклонничества Эхнатона. Семнадцатилетнее правление царя-еретика богато эпиграфическими и изобразительными материалами, в то время остававшимися совершенно не систематизированными, и перед Юрием Яковлевичем стояла грандиозная задача создания их хронологии. Подробно проследив развитие титулатур солнечного бога Атона, фараона и членов его семьи, он создал уникальную в истории египтологии систему датировочных критериев, позволяющих определять время создания памятников с точностью, иногда достигающей месяца. О. Д. Берлев писал, что исследование Перепёлкиным этого т. н. амарнского периода было в основном завершено в эвакуации и закончено по возвращении в Ленинград. А. О. Большаков считает, что скорее работа завершалась в 50-х годах. В 1959 году рукопись, посвящённая этому вопросу, была сдана в издательство, где она задержалась на несколько лет, увидев свет лишь в 1967 году под названием «Переворот Амен-хотпа IV» (I часть). В 1968 году была издана небольшая книжка «Тайна золотого гроба», посвящённая событиям, происходившим после смерти Эхнатона, позже она была опубликована издательством «Наука» в английском переводе.

Отзывы современников

Академик Д. С. Лихачёв называл Перепёлкина Ю. Я. крупнейшим в мире египтологом. В своём письме на имя заместителя Главного ученого секретаря Президиума АН СССР академика Ю. В. Бромлея, от 25 июня 1980 года, он просит в третий раз не сокращать Ю. Я. Перепёлкина по возрасту (ему тогда исполнилось 77 лет) из системы Академии наук, в связи с его активной работой и участием в повышении квалификации молодых ученых-востоковедов, для которых многие важные области египтологии могут останутся недоступными в связи с его уходом.

«Вряд ли в наше время имеется на нашей планете другой ученый, который обладал бы в этой области [египтологии] такими глубокими и всесторонними познаниями»

— академик АН СССР М. А. Коростовцев

«[…] Юрий Яковлевич пришел к мысли о необходимости учета в любом египтологическом исследовании психологии древнего человека, сильно отличающейся от современной, без чего мы не в состоянии понять его мировосприятие и обречены на фатальное непонимание его поступков. Если это действительно так (а в дальнейшем он постоянно использовал этот подход), он был, по-видимому, первым в мировой египтологии, кто принял за основу практической работы концепцию нетождества древнего и современного сознания […]»

«К сожалению, на западную науку он не оказал практически никакого влияния, хотя и был одним из крупнейших египтологов XX века. Он никогда не общался и не переписывался с иностранцами (результат его неизбывной осторожности), а его работ, опубликованных по-русски, почти никто за границей не знает. Поэтому до сих пор многое делается заново, особенно по части изучения солнцепоклонничества […]»

— историк-египтолог А. О. Большаков

«[…] Сейчас, на исходе XX века, тысячи людей в нашей стране вновь разуверились в том, что история — это наука. Превращение в одночасье бывших твердокаменных марксистов в яростных демократов, публикация писаний Фоменко и Постникова, Суворова (Резуна) и Бушкова вновь заставили наших соотечественников считать историю политикой, опрокинутой в прошлое. […] Когда исследованиями занимался Ю. Я. Перепёлкин, история из „политики, опрокинутой в прошлое“ превращалась в великую и точную науку […]»

— д.ф.н., к.и.н., профессор Вассоевич А. Л.

Неординарность личности

Исследователи творчества Ю. Я. Перепелкина указывают на наличие у ученого некоторых психофизических особенностей, накладывавших отпечаток на его методы работы, и не всегда способствовавших его адекватной социализации в кругу коллег.

В возрасте 8 лет Ю. Я. Перепёлкину приснился первый из серии примечательных снов: лес, а в этом лесу нечто вроде стеклянной гробницы, а там внутри всевозможные коллекции. Далее он видел во сне, как идёт по Василеостровской набережной Петербурга, а в окнах Кунсткамеры всевозможные персоны XVIII века.

— А. Л. Вассоевич «О Ю. Я. Перепёлкине и его научных открытиях», 2000.

«Явления этих трансцендентных персонажей, которые снились Ю. Я. Перепёлкину в детстве, потом стали вызывать у него особые психофизиологические состояния», — продолжает исследователь. В этих состояниях учёный как бы проникал в отдалённую эпоху, описывая её изнутри. «Дарования Юрия Яковлевича поражали в такой степени, что, казалось, должны были вызвать интерес к самой психофизиологической природе этого человека. Сила его проникновения в далёкий мир прошлого была способна внушить специалисту почти мистический трепет». Психофизиологические особенности Ю. Я. Перепёлкина находили и графологическое подтверждение: свои рукописи он выводил «каллиграфическим почерком, напоминающим византийский минускул IX века».

К этим же особенностям восходит и конфликт Ю. Я. Перепёлкина с ведущим египтологом страны, академиком В. В. Струве. По воспоминаниям Б. Б. Пиотровского, Ю. Я. Перепёлкин стал его «упрямым оппонентом» ещё со студенческой скамьи. При этом поводы для претензий иногда уходили далеко за пределы египтологии и востоковедения. «Василий Васильевич [Струве] говорил по-немецки, но делал ошибки, при том иной раз довольно грубые», — утверждал Ю. Я. Перепёлкин. — Он хуже вас знал, хотя он был немец? — удивился Б. Б. Пиотровский. Перепёлкин парировал: «Выходит, что так. Он здесь разучился говорить. У меня же фотографическая память!».

Сочетание в Ю. Я. Перепёлкине качеств выдающегося учёного и «совершенно своеобычного» человека отмечал и востоковед И. М. Дьяконов. Тот, кто встречался с Ю. Я. Перепёлкиным случайно, «видел только черты внешнего чудачества», начиная от непрестанного переумывания рук (как правило, скрываемых в перчатках) и рукопожатий, «представляющих целый обряд». «Что в нём содержалось — было полностью скрыто внутри, и мне понадобилось полвека, чтобы понять и оценить его», — заключает учёный.

Публикации

[www.orientalstudies.ru/rus/images/personalia/pdf/perepelkin.pdf Более полный список основных публикаций].

• Кинк Х. А. Египет до фараонов. По памятникам материальной культуры / Ответственный редактор Ю. Я. Перепёлкин. — М.: «Наука», 1964.
• Перепёлкин Ю. Я. Частная собственность в представлении египтян Старого царства / Ответственный редактор Н. В. Пигулевская. — (Православный) Палестинский сборник, выпуск 16 (79). — М.-Л.: «Наука», 1966.
• Кинк Х. А. Как строились египетские пирамиды / Ответственный редактор Ю. Я. Перепёлкин. — Главная редакция восточной литературы. — М.: «Наука», 1967.

• Перепёлкин Ю. Я. Переворот Амен-хотпа IV. Часть I. Книги I—IV / Под ред. В. В. Струве. М.: Издательство «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1967.

1968 год:

• Перепёлкин Ю. Я. Тайна золотого гроба/ Ответственный редактор М. А. Коростовцев. М.: Издательство «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1968.

1976 год:

• Кинк Х. А. Художественное ремесло древнейшего Египта и сопредельных стран / Отв. ред. Ю. Я. Перепёлкин. М.: Издательство «Наука». Главная едакция восточной литературы, 1976.

1978 год:

• Перепёлкин Ю. Я. Переворот Амен-хотепа IV. Часть 2. М.: Издательство «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1978.
• Перепёлкин Ю. Тайна золотого гроба (на англ. яз.) / Пер. с русского. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1978.

1979 год:

• Кинк Х. А. Древнеегипетский храм / Отв. ред. Ю. Я. Перепёлкин. М.: Издательство «Наука». Главная релакция восточной литературы. 1979.
• Перепёлкин Ю. Я. Кэие и Семенех-ке-рэ. К исходу солнцепоклоннического переворота в Египте. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1979.

1983 год:

• Богословский Е. С. Древнеегипетские мастера. По материалам из Дер эль-Медина / Отв. ред. Ю. Я. Перепёлкин. М.: Издательство «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1983.

1988 год:

• Перепёлкин Ю. Я. Хозяйство староегипетских вельмож / Отв. ред. Е. С. Богословский. М.: Издательство «Наука», Главная редакция восточной литературы, 1988.
• Древний Египет // История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч.II.М., 1988.

2000 год:

• Перепёлкин Ю. Я. [static.egyptology.ru/scarcebooks/Perepelkin_IDE.pdf История Древнего Египта]. СПб.: «Летний сад», 2000.

2001 год:

• Коростовцев М. А. Писцы Древнего Египта/ Под общей редакцией А. С. Четверухина. — СПб.: Журнал «Нева»; «Летний сад», 2001. — 368 с. (Книгу составили труды выдающихся русских египтологов Ю. Я. Перепёлкина и М. А. Коростовцева, посвящённые возникновению и развитию иероглифической письменности в Древнем Египте).

Ссылки

• [www.orientalstudies.ru/rus/index.php?option=com_personalities&Itemid=74&person=189 ИВР РАН (Санкт-Петербург).]
• [www.cesras.ru/ru/p/103-perepelkin Центр египтологических исследований Российской Академии наук.]

Отрывок, характеризующий Перепёлкин, Юрий Яковлевич

– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.