Переплёт

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Переплет»)
Перейти к: навигация, поиск

Переплёт — совокупность элементов бумажного издания, предназначенных для объединения отдельных страниц в единый блок, их защиты от механических повреждений и наружного художественного оформления при помощи обложки. Также переплётом называют деятельность по его созданию, точнее переплётным делом.

Переплётом также называют оконную раму. В переносном смысле слово "переплёт" означает сложную ситуацию.





Назначение

Переплёт был изобретён около 400 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3944 дня]. Сперва он выполнял только защитную функцию. Вскоре переплёт стал также элементом оформления книги.

Современный картонный переплёт также выполняет рекламно-информационную функцию.

Конструкция и типы переплётов

Переплёт состоит из переплётной крышки и приклеенных к ней дополнительных функциональных элементов, таких как, форзацы, марлевые клапаны и каптал.

Различают два основных конструктивных типа переплёта — цельный и составной. Переплёт бывает мягкий (гибкий) и жёсткий, обрезной и с кантом, интегральный.

Переплёты подразделяют на следующие типы:
№ 1 — цельнокартонный обрезной;
№ 2 — цельнокартонный с кантом;
№ 3 — цельнотканевый мягкий обрезной;
№ 4 — цельнобумажный жёсткий с кантом;
№ 5 — составной с тканевым корешком и со сторонками, крытыми обложечной бумагой;
№ 6 — цельнотканевый мягкий с кантом;
№ 7 — цельнотканевый жёсткий с кантом;
№ 8 — составной с кантом, со сторонками, крытыми одним видом ткани, и с корешком из др. вида ткани;
№ 9ж — пластмассовый жёсткий из двух слоёв эластичного пластика, между которыми проложены картонные сторонки;
№ 9м — пластмассовый мягкий из одного слоя эластичного пластика;
№ 9пж — пластмассовый полужёсткий из слоя эластичного пластика, с внутренней стороны которого приварены сторонки из жёсткого пластика.

Название на корешке переплёта

Традиция подписывать книги сбоку возникла только в XVI веке, а первые надписи наносились поперёк корешка. Название книги на корешке переплёта печатали сверху вниз. Книг было мало, их хранили в стопках и читателям так было удобно прочесть название. Традиция подписывать корешок снизу вверх более новая, она связана с размещением книг на книжных полках. Читать снизу вверх удобнее, чем наоборот, потому что это направление больше соответствует европейской традиции письма слева направо.

В Великобритании и США по-прежнему принято печатать название книг на корешке сверху вниз. В странах континентальной Европы и в России принято печатать название книг на корешке снизу вверх.

5 июня 2002 года Межгосударственный совет по стандартизации, метрологии и сертификации (в который входят все постсоветские государства, кроме прибалтийских) принял межгосударственный стандарт ГОСТ 7.84-2002 «Издания, обложки и переплёты. Общие требования и правила оформления». В России этот стандарт действует с 1 января 2003 года. Пункт 6.2 этого стандарта предусматривает, что «сведения на корешке печатают […] сверху вниз». Однако в России, как правило, названия на корешке печатают по-прежнему снизу вверх[1][2].

См. также

Напишите отзыв о статье "Переплёт"

Литература

  • ГОСТ 7.84-2002 Издания. Обложки и переплёты

Примечания

  1. [www.vokrugsveta.ru/quiz/630/ Почему, когда читаешь названия на корешках русских книжек на полке, голову надо наклонять влево, а английских — вправо?]
  2. [www.artlebedev.ru/kovodstvo/sections/122/ Книжные корешки]

Ссылки

  • [slovari.yandex.ru/переплёт/Реклама%20и%20полиграфия/Переплет/ Переплет // Стефанов С. И. Реклама и полиграфия](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2865 дней))
  • [www.hi-edu.ru/e-books/AK/2-5-3.htm Антикварная книга]
  • [www.compuart.ru/article.aspx?id=17016&iid=787 Из истории переплета]
  • [www.marketer.ru/adv/production/poligrafiya/pereplet-i-broshyurovka-2/ Статья о переплетных работах и брошюровке в полиграфии]


Отрывок, характеризующий Переплёт

– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.