Перес Годой, Рикардо

Рикардо Перес Годой Ricardo Pérez Godoy
временный президент Перу
18 июля 1962 — 3 марта 1963
Предшественник:	Мануэль Прадо и Угартече
Преемник:	Николас Линдлей
Рождение:	9 июня 1905(1905-06-09)
Смерть:	26 июля 1982(1982-07-26) (77 лет) Лима
Место погребения:	«Пастор Матиас Маэстро»

Рикардо Перес Годой — (исп. Ricardo Pérez Godoy) — (9 июня 1905 — 26 июля 1982, Лима) — перуанский военный и политический деятель. В 1962 году возглавил государственный переворот и стал президентом Перу.

Выборы 1962 года

На президентских выборах 1962 года основными кандидатами были Виктор Рауль Айя де ла Торре, Фернандо Белаунде и бывший диктатор Мануэль Одриа. Айя де ла Торре набрал больше голосов, чем остальные кандидаты, получив на 1 % голосов больше, чем Белаунде, но он не смог набрать необходимой по закону трети голосов, чтобы возглавить страну. Решение о том, кто станет президентом, в соответствии с Конституцией теперь должен был принять Конгресс. Айя де ла Торре вступил в союз с Мануэлем Одриа для того, чтобы последний стал президентом, но этому не суждено было сбыться.

Военный переворот 1962

За десять дней до окончания шестилетнего президентского срока Мануэля Прадо, 18 июля 1962 года в 3.20 утра один из тридцати танков, участвовавших в операции, обстрелял кованые задние ворота Президентского Дворца и въехал на территорию резиденции президента. Президент Прадо и Угартече был отстранён от должности и вынужден был покинуть Перу, а к власти пришёл председатель комитета начальников штабов Рикардо Перес Годой.

В стране была образована военная хунта с Рикардо Пересом во главе, в неё также вошли командующий армией Перу генерал Николас Линдлей, вице-адмирал Хуан Франсиско Торрес Матос, командующий ВВС Перу генерал Педро Варгас Прада.

Военный переворот был осуждён во всём мире, реакция многих стран была резко отрицательной, чего военная хунта не ожидала. Девять латиноамериканских стран разорвали дипломатические отношения с Перу. США также разорвали дипломатические отношения с Перу, но возобновили их через несколько месяцев.

Обещая «Новое Перу», Перес Годой провёл новый бюджет, увеличенный на 24 %, и установил новые налоги, чтобы его обеспечить. Один из таких налогов, по которому с каждой тонны выловленного анчоуса в казну нужно было уплатить один доллар, вызвал ряд протестов и забастовок, которые чуть было не привели к развалу процветающей рыбной промышленности в Перу.

После переворота Рикардо Перес обещал провести в стране свободные выборы, и по оценкам историков, на них победил бы лидер АПРА Виктор Рауль Айя де ла Торре, однако в начале 1963 года Перес продемонстрировал, что не собирается проводить выборы и стремится остаться у власти.

Отказавшись выделить деньги на строительство нового госпиталя для ВВС и для приобретения шести новых кораблей для ВМС, Рикардо Перес Годой настроил против себя своих же товарищей по оружию Педро Варгаса Прада и Франсиско Торреса Матоса.

Свержение

Зная, что против него готовится переворот, Рикардо Перес искал поддержки у региональных чиновников и командующих вооружёнными силами для подготовки новых выборов, но не нашёл у них понимания.

Генерал-майор ВВС Педро Варгас Прада и вице-адмирал Франсиско Торрес Матос выдвинули ультиматум президенту Рикардо Пересу: либо он добровольно уйдёт в отставку, либо его сместят насильственным путём. Рикардо Перес отказался уйти в отставку.

Рикардо Перес Годой был свергнут генералом Николасом Линдлеем, который занял президентский пост 3 марта, после чего провёл демократические выборы и передал власть победившему на них Фернандо Белаунде.

Умер Рикардо Перес Годой в Лиме 26 июля 1982 года в возрасте 77 лет.

Отрывок, характеризующий Перес Годой, Рикардо

– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.