Пержина, Франтишек

Франтишек Пержина
чеш. František Peřina
Прозвище	Генерал неба
Псевдоним	Франсуа Ринопе (фр. François Rinopé
Дата рождения	8 апреля 1911(1911-04-08)
Место рождения	Моркуве, Бржецлав, Австро-Венгрия
Дата смерти	6 мая 2006(2006-05-06) (95 лет)
Место смерти	Прага, Чехия
Род войск	ВВС Чехословакии ВВС Франции ВВС Великобритании
Годы службы	1929 — 1953
Звание	Командир авиакрыла
Часть	312-я эскадрилья RAF
Сражения/войны	Вторая мировая война: Французская кампания Битва за Британию
Награды и премии

Фра́нтишек Пе́ржина (чеш. František Peřina) — чехословацкий лётчик-ас Второй мировой войны, имеющий 14 побед в воздушных боях с противником.

Биография

Франтишек Пержина родился в крестьянской семье 8 апреля 1911 года в деревне Моркувке (чеш. Morkůvky), район Бржецлав Южноморавского края (на тот момент Австро-Венгрия). Когда Франтишеку исполнилось 14 лет, семья переехала в Брно, где после получения начального школьного образования Пержина Франтишек записался на курсы помощника машиниста. Через 6 месяцев, после полученияч квалификации, 1 декабря 1929 года Пержина вступил в Чехословацкие воздушные силы.

Чехословацкие ВВС

После прохождения лётной подготовки, выпускник 1931 года Франтишек Пержина за два года получил звание сержанта и лётчика 1-го класса. В 1932 году он был направлен на четырёхмесячные курсы в Хеб, где на различных видах бипланов осваивал взаимодействия типа воздух-воздух и воздух-земля. По возвращению в расположение части, Пержина был прикреплён к 34-й истребительной эскадрильи в Оломоуце.

В 1937 году на международном авиасалоне в Цюрихе Франтишек Пержина на Avia B-534 представлял Чехословацкие ВВС, где познакомился с немецкими лётчиками-асами Первой мировой войны Эрнстом Удетом и Эрхардом Мильхом. Немецкая команда была оснащена новыми Heinkel He 51 и Мессершмитт Bf.109. Пержина занял третье место в пространственном маневрировании и четвёртое в маршрутном полёте (уступив в обоих случаях немецким коллегам).

В 1938 году Пержина был переведён в 36-ю истребительную эскадрилью, где прослужил до 15 марта 1939 года, начала Немецкой оккупации Чехословакии. Там, выполняя разведывательные рейды, Петришна познакомился с другим известным чехословацким лётчиком-асом Йозефом Франтишеком. После завершения Судетского кризиса, в Чехословакии начали формироваться новые эскадрильи, и Пержина присоединился к 52-й истребительной.

24 июня 1939 года Франтишек женился на Анне Климешевой (чеш. Anna Klimešová), а 26 июня Пержина уже отправился в Польшу (правда, без жены, которая не смогла покинуть страну из-за проблем с документами), с целью вступить в Французский Иностранный легион в Северной Африке.

Французские ВВС

После первого распада Чехословакии и присоединения Моравии и Богемии к нацистской Германии (так называемый Протекторат Богемии и Моравии), Чехословакия получила контракт от Французского министерства авиации о вступлении офицеров в иностранный легион для службы в ВВС Франции. 1 декабря 1939 года Пержина получил назначение в Groupe de Chasse I./5, базировавшиюся в Сюипе (фр. Suippes), недалеко от Реймса (департамент Марна). Эскадрилья в основном состояла из французских лётчиков, участвовавших в авиасалоне в Цюрихе в 1937 году. Пержина взял французский псевдоним Франсуа Ринопе (фр. François Rinopé), так как в немцы относились к французским военнопленным лучше, чем к чехословакам.

С 10 мая 1940 года, с началом исполнения Германией плана Манштейна (план «Гельб»), против стран современного Бенилюкса: Бельгии, Голландии, Люксембурга, а также Франции, Пержина сбил четыре самолёта противника за два боевых вылета. Когда через несколько дней Франтишек сбил пятый самолёт, он стал первым чешским асом Второй мировой войны. Сбив на следующий день еще два самолёта, Пержина получил повышение и, благодаря освещению в СМИ его подвигов, стал известен на всю Францию.

14 мая эскадрилья была переброшена в Сен-Дизье на Марне, и когда в июне 1940 года Люфтваффе сконцентрировали своё внимание на Париже, эскадрилья Пержины была брошена на перехват вражеских бомбардировщиков. В бою Франтишек сбил один Bf.109, но сам был ранен. Однако, вскоре после госпитализации, Пержина бежал в Париж, а затем в Шатр (фр. Châtres), департамента Сена и Марна. Затем Пержина отправился в Каркасон, где получив в расположении части GC I/5 самолёт, переправился в Оран, чтобы присоединиться к силам Сражающейся Франции. За свою первую воздушную победу Пержина был удостоен, но так и не получил «Военный крест» (англ. Croix de guerre), тем не менее Франтишек, будучи в рядах Сражающейся Франции, был награждён орденом Почётного легиона и получил следующий (с семью пальмами) «Военный крест». Затем добравшись на поезде до Касабланки, Франтишек Пержина переправился в Великобританию.

ВВС Великобритании

После 29-дневного плавания добравшись до Великобритании, Франтишек Пержина поступил в расположение 312-й (чехословацкой) истребительной эскадрильи ВВС Великобритании (англ. No. 312 (Czechoslovak) Squadron). Однако, практически сразу же по приезде, Пержина слёг с приступом аппендицита, и был госпитализирован в Или. После его возвращения к службе, эскадрилья была переведена в Эр (Шотландия).

В составе эскадрильи Пержина занимался сопровождением бомбардировщиков (3 июня 1942 года, находясь в сопровождении, Пержина сбил самолёт (вторая победа была не подтверждена) противника), а затем год занимал должность артиллерийского сектора. Остаток войны Франтишек провёл в штабе истребительной авиации, занимаясь подготовкой чехословацких воздушных подразделений.

Возвращение в Чехословакию

После окончания войны Перина вернулся в Чехословакию, где его жена находилась в заключении с 1942 по 1945 годы. Получив должность начальника артиллерийской школы, Пержина продолжал заниматься высшим пилотажем. С освоеннием в стране коммунистов и началом холодной войны, Пержина был заподозрен в лояльности к западным союзникам, и в декабре 1948 года, после конфликта с заместителем министра национальной обороны Бедржихом Рейцином (чеш. Bedřich Reicin), Франтишек был выгнан из армии.

Возвращение в RAF

В апреле 1949 года Франтишек с женой бежали из страны и во время перелёта в Западную Германию попали в аварию, совершив аварийную посадку в Пассау, недалеко от советского сектора. Некоторое время Анна Пержина находилась на лечении в Висбадене, затем супруги отправилсь в Великобританию, где Франтишек вернулся в Королевские ВВС.

Будучи старше 36 лет, Пержина не мог летать постоянно, однако, пилотируя небольшие самолёты, Франтишек прослужил в RAF 5 лет. После чего Анна и Франтишек эмигрировали в США (заявление на гражданство было подано ещё в 1949 году, но так как не было квоты на чехов, ждать пришлось практически 10 лет).

Работа в Америке

Переехав в Лос-Анджелеса, Пержина устроился на работу в авиастроительную компанию Веббера (англ. Weber Aircraft LLC) в Бербанке. Первоначально Франтишек занимался в отделе по созданию катапультируемых кресел. В дальнейшем, подразделение под началом Франтишека, из более чем 300 человек, занималось производством туалетов и кухонь для самолётов Дуглас, Локхид и Боинг (в частности Боинг 747), проектом сидений для капсул по космической программе Джемини.

15 марта 1979 года Франтишек Пержина вышел на пенсию, и переехал с женой в Аризону, откуда (из-за слишком жаркого климата) переехали в Лас-Вегас (Невада).

Возвращение в Чехию

В 1993 году, после отстранения коммунистов от власти, Франтишек с женой вернулись в Чехию. За выдающиеся заслуги Пержина получил от президента Вацлава Гавела высшую государственную награду Чехии — Орден Белого льва (на 95-летие Пержина был удостоен звания офицера ордена) и звание генерала Чешских Вооружённых сил.

21 апреля 2006 года умерла жена Франтишека, и через несколько дней сам он попал в больницу, в военный госпиталь Праги. 6 мая 2006 года, в возрасте 95 лет, Франтишек Пержина умер. Его именем была названа школа в Праге.

Награды

Четырежды кавалер Чехословацкого Военного креста 1939—1945 годов;

Кавалер Военного креста, Франция;

Кавалер Ордена Почётного легиона, Франция;

Кавалер звезды «Экипаж над небом Европы», Великобритания;

Кавалер «Звезды 1939—1945» со знаком участника Битвы за Британию, Великобритания;

Офицер Ордена Белого льва, Чехия.

Литература

• Файтл Ф. Generál nebe: podle vyprávění čs. válečného stíhače Františka Peřiny a jeho manželky Anny. — 2. — Praha: Ostrov, 2002. — 223 с. — ISBN 80-86289-22-2.

Ссылки

• [www.airwar.ru/history/aces/ace2ww/pilot/perina.html Франтишек Пержина] (рус.) на сайте [www.airwar.ru/index.html авиационной энциклопедии «Уголок неба»].
• [www.pametnaroda.cz/witness/index/page/2/id/212?locale=cs_CZ Životopis: Generál v. v. František Peřina (1911 - 2006)] (чешск.) на сайте [www.postbellum.cz/ Память народа (Post Bellum)].
• Каймаков А. [www.radio.cz/ru/rubrika/portrety/frantishek-perzhina-chexoslovackij-as-vtoroj-mirovoj Франтишек Пержина – чехословацкий ас Второй мировой] (рус.). [www.rozhlas.cz/ radio.cz] (5 мая 2010). [www.webcitation.org/67f4er3ug Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].
• Каймаков А. [www.radio.cz/ru/rubrika/portrety/general-neba Генерал неба] (рус.). [www.rozhlas.cz/ radio.cz] (3 мая 2006). [www.webcitation.org/67f4foTQ9 Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Пержина, Франтишек

Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.