Периандр

Периандр др.-греч. Περίανδρος<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Периандр, римская копия греческого оригинала, IV век до н. э., Ватиканские Музеи</td></tr>
Тиран Коринфа
627 до н. э. — 587 до н. э.
Предшественник:	Кипсел
Преемник:	Псамметих
Смерть:	587 до н. э.(-587) Коринф
Отец:	Кипсел
Мать:	Кратея
Супруга:	Мелисса
Дети:	5 сыновей

Периандр (др.-греч. Περίανδρος) — второй коринфский тиран. Сын Кипсела и Кратеи. В 627 до н. э. унаследовал власть отца Кипсела, умер 587 г. до н.э.

Был женат на Мелиссе, дочери тирана Прокла из Эпидавра, внучке аркадского царя Аристократа II.

Репутация Периандра в античной традиции двойственная, как и у его отца. С одной стороны, он обычно причислялся к семи мудрецам; в этом качестве ему приписывается изречение: «размышление — все». С другой стороны, Геродот описывает Периандра как тип злого тирана. Согласно его рассказу, сначала Периандр был милостив, но изменился из-за общения с тираном Милета Фрасибулом, который, срывая на поле самые высокие колоски, тем самым подал Периандру совет уничтожать всех выдающихся людей в городе. Геродот рассказывает, в частности, что Периандр, случайно (в гневе) убив свою жену Мелиссу, затем пожелал доставить ей погребальные одеяния; с этой целью он велел всем коринфским женщинам собраться в храме Геры в праздничных нарядах, после чего их неожиданно окружили телохранители и раздели догола. Согласно Геродоту, его сын Ликофрон, узнав о причине смерти матери, перестал разговаривать с отцом. Против отца его настраивал и дед Прокл из Эпидавра. Периандр напал на Прокла и покорил Эпидавр, а сына сослал. Другой его сын - Эвагор, во главе колонистов, основал колонию Потидея. Ещё одного сына - Николая - Периандр посадил править в покорённой Керкире. И когда Николай был там убит, Периандр пошёл войной на керикирян, победил их и, отобрав 300 сыновей знатнейших людей острова, послал их в Лидию для оскопления. А на острове он посадил своего племянника Псамметиха, от сводного брата Горга, которого он затем и сделал своим наследником в Коринфе.

Аристотель также называет Периандра "настоящим тираном, но человеком воинственным". В отличие от отца он окружил себя телохранителями; он запрещал собираться группами на площади, боясь заговоров; с той же целью - воспрепятствовать скоплению народа - запретил общественные праздники и частные пиршества и т.д.; он запретил приобретать рабов, предметы роскоши и заниматься беспорядочными половыми сношениями - меры, направленные прежде всего против аристократии.

В то же время он начал чеканить монету, организовал территориальные филы вместо прежних родовых, ввёл таможенные пошлины; он вновь подчинил Коринфу Керкиру, завоевал Эгину и Эпидавр, основал колонию Потидею (в Македонии) и Аполлония (на Черном море, в нынешней Болгарии), а также Амбракию (где некоторое время правил его племянник - Периандр). Он известен модернизацией и усовершенствованием Диолка (en:Diolkos), древнего корабельного (Истмского) волока через Коринфский перешеек - было создано что-то вроде рельсовой дороги из каменных плит с желобками, по которой корабли перевозили на повозках. Его строительство позволило получать сказочные барыши (и полностью отменить налоги в самом Коринфе), так как альтернатив в плавании через Грецию по сути не было: плавание вокруг Пелопоннеса, мимо мыса Малея было очень опасно. По обеим сторонам волока он построил гавани: Кенхреи в Сароническом заливе и Лехей в Коринфском.

Периандр был первым правителем, начавшим копать коринфский канал, но остановил своё начинание, уговоренный инженерами, указавшими ему на вероятное затопление большей части полуострова из-за разницы высот морей (по этой же причине были прерваны работы при римском императоре Нероне).

Периандр, как и многие старшие тираны, покровительствовал искусствам, в частности знаменитому поэту и певцу Ариону; именно на пути в Коринф Арион пережил знаменитое приключение с дельфином. При помощи Ариона Периандр ввёл в Коринфе как государственный культ Диониса.

Периандр правил в Коринфе почти 40 лет (с 627 по 587 гг. до н. э.); его охраняли 200 наёмных солдат. При нем Коринф украсился прекрасными зданиями, при дворе тирана подолгу гостили знаменитые поэты.

По одной из версий, Периандр скончался в одиночестве и печали. Племянник его продержался у власти всего несколько дней: коринфяне восстали и навсегда уничтожили у себя тиранию. Некоторые говорят, будто он не хотел, чтобы его могила была известна, и поэтому измыслил вот какую хитрость. Двум юношам он велел ночью выйти по указанной дороге и первого встречного убить и похоронить; потом велел четверым выйти за ними следом, убить их и похоронить; а потом еще большему отряду выйти за четверыми. После этого он сам вышел навстречу первым двум и был убит.

После смерти Периандра, никого из его пяти сыновей не осталось в живых. Тиран передал власть своему племяннику Псамметиху, сыну своего сводного брата Горга; он принял её, вернувшись с Керкиры. Однако Псамметих не отличался сильными личными качествами и был убит в результате заговора спустя 3 года..

Изречения Периандра

• Ничего не делай за деньги: пусть нажива печётся о наживе.
• Кто хочет править спокойно, пусть охраняет себя не копьями, а общей любовью.
• На вопрос, почему он остаётся тираном, он ответил: «Потому что отречение и низложение опасны одинаково».
• Прекрасен покой, опасна опрометчивость, мерзостна корысть.
• Власть народная крепче тирании.
• Наслаждение бренно – честь бессмертна.
• В счастье будь умерен, в несчастье разумен.
• К друзьям и в несчастье будь неизменен.
• Сговора держись.
• Тайн не выдавай.
• Наказывай не только за проступок, но и за намерение.
• Главное в жизни - конец.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20070311034838/linemed-sf.boom.ru/ID_16_11_02.htm Николай Дамасский. История]
• [a-nomalia.narod.ru/rrG52.htm Геродот. История]
• [vladimirbilenko.narod.ru/pages/periandr.html Диоген Лаэрций. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов]
• Г.Берве "Тираны Греции"

Литература

• Скржинская М. В. Образ коринфского тирана Периандра в устной традиции и в древней литературе. // // Античность и современность. К 80-летию Федора Александровича Петровского. М., 1972.- С.103-113.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Периандр

– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!