Перикола (оперетта)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Перикола
La Périchole

Гортензия Шнейдер в роли Периколы (1868)
Композитор

Жак Оффенбах

Автор(ы)
либретто

А. Мельяк
Л. Галеви

Количество действий

3

Первая постановка

6 октября 1868 года

Место первой постановки

Театр Варьете, Париж

«Перико́ла» («Птички певчие», фр. La Périchole) — опера-буфф, или оперетта, в трёх актах и четырёх картинах французского композитора Жака Оффенбаха на либретто Анри Мельяка и Людовика Галеви (на французском языке), основанное на одноактной пьесе «Карета святых даров» (1829) Проспера Мериме.





Премьеры спектакля

В первой редакции произведение состояло из двух актов и было впервые исполнено 6 октября 1868 года в Театре Варьете в Париже, с Гортензией Шнейдер в главной роли и Хосе Дюпюи в роли Пикилло.

Вне Франции, «Перикола» была впервые показана:

  • 5 декабря 1868 года — в Брюсселе,
  • 4 января 1869 года — в Нью-Йорке, Pike's Opera House,
  • 9 января 1869 года — в Вене,
  • 6 февраля 1869 года — в Стокгольме,
  • 27 июня 1870 года — Лондоне, Princess's Theatre.

В 1869 году оперетта была впервые исполнена в России французской труппой в театре В. Берга в Санкт-Петербурге, а затем 26 ноября 1869 года — в петербургском Александринском театре, на русском языке под названием «Птички певчие». Кроме того, премьеры были в Южной Америке: в 1869 году — в Рио-де-Жанейро, а в 1870 — в Буэнос-Айресе.

25 апреля 1874 года состоялась премьера трёхактной редакции этой оперетты, в том же театре и с теми же актёрами в главных ролях: Шнайдер и Дюпюи. 9 марта 1877 года в возрожденной второй редакции в Театре Варьете главную роль исполняла Анна Жюдик. Затем, вплоть до 1895 года, «Перикола» исчезла с парижской сцены, хотя регулярно с тех пор ставилась во Франции.

Действующие лица

  • La Périchole — Перикола, уличная певица, сопрано
  • Piquillo — Пикилло (Пикильо), уличный певец, тенор
  • Don Andrès de Ribeira — Дон Андре де Рибейра, вице-король Перу, баритон
  • Don Miguel de Panatellas — Дон Мигель де Панателла, камергер, тенор
  • Don Pedro de Hinoyosa — Дон Педро де Гимойоза, губернатор Лимы, баритон
  • Guadalena — Гвадалена, первая сестра-трактирщица, сопрано
  • Berginella — Бергинелла, вторая сестра-трактирщица, сопрано
  • Mastrilla — Мастрилла, третья сестра-трактирщица, меццо-сопрано
  • Manuelita — Мануэлита, первая фаворитка, сопрано
  • Ninetta — Нинетта, вторая фаворитка, сопрано
  • Brambilla — Брамбилла, третья фаворитка, меццо-сопрано
  • Frasquinella — Фрасквинелла, четвертая фаворитка, меццо-сопрано
  • Marquis de Tarapote
  • Premier notaire — первый нотариус
  • Deuxième notaire — второй нотариус
  • Le marquis de Santarem — Маркиз де Сантарен, старый узник
  • Un geôlier — Тюремщик

Хор: перуанцы, перуанки, солдаты, комедианты, гости на балу, придворные и лакеи.

Действие происходит в столице Перу Лиме в XVIII веке.

Исполнители

Исполнителями главных ролей за историю существования оперетты были в том числе следующие актёры:

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Перикола (оперетта)"

Литература

  • Lamb, Andrew. La Périchole // The New Grove Dictionary of Opera / ed. Stanley Sadie. — London, 1992. — ISBN 0-333-73432-7.
  • Годлевская, М. М., Ефремова, М. Г. Перикола // Оперетта. 109 либретто. — СПб.: Композитор • Санкт-Петербург, 2014. — С. 299—300. — 472 с. — ISBN 978-5-7379-0584-2.

Отрывок, характеризующий Перикола (оперетта)

Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…