Перифраз

Не следует путать с Парафраз.

Перифра́з (перифра́за; от др.-греч. περίφρασις — «описательное выражение», «иносказание»: περί — «вокруг», «около» и φράσις — «высказывание») — непрямое, описательное обозначение объекта на основе выделения какого-либо его качества, признака, особенностей, например, «голубая планета» вместо «Земля», «однорукий бандит» вместо «игральный автомат» и т. п.

Хотя некоторые исследователи рассматривают перифраз как вид тропа, не все согласны с этой позицией. По мнению И. Б. Голуб, к тропам следует относить только образные перифразы, носящие метафорический характер, в то время как перифразы необразные (другие авторы называют их «логическими»), в которых сохраняется прямое значение образующих их слов, не являются тропами. Например, из двух перифразов, обозначающих А. С. Пушкина — «солнце русской поэзии» и «автор „Евгения Онегина“» — лишь первый является образным.

Указанное деление близко к разделению перифразов по способу образования на метафорические и метонимические. Критерием разделения является использование одного или нескольких слов, составляющих перифраз, в переносном значении. Сравнивая два устоявшихся перифраза — «канцелярская крыса» (чиновник) и «труженик моря» (рыбак), — можно увидеть, что лишь первый из них относится к метафорическим, так как слово «крыса» употреблено в переносном смысле, в то время как во втором оба существительных используются в их основном значении.

По частотности употребления перифразы можно разделить на индивидуально-авторские и общеязыковые, прочно вошедшие в лексикон, такие, например, как «слабый пол», «братья наши меньшие», «люди в белых халатах», «страна восходящего солнца», «третий Рим». В ряде случаев можно проследить литературные корни общеязыковых перифразов. Так, благодаря А. С. Пушкину в русский язык вошли такие перифразы, как «медный всадник» (памятник Петру I на Сенатской площади), «адмиралтейская игла» (шпиль здания Адмиралтейства в Санкт-Петербурге), «полудержавный властелин» (А. Д. Меншиков) и др.

По наличию или отсутствию в тексте перифразируемого слова перифразы разделяют на зависимые и самостоятельные. Так, в строках А. С. Пушкина «Меж тем в лазурных небесах плывет луна, царица нощи» перифраз «царица ночи» поясняется основным словом «луна». Зачастую зависимый перифраз требует обязательного раскрытия: заголовок статьи «Московский режиссёр ответил на критику в свой адрес» не дает понимания, о ком именно идет речь — для этого требуется расшифровка перифраза в тексте. Самостоятельные перифразы, не имеющие подобных пояснений, требуют от читателя или слушателя интеллектуальных усилий и определенного кругозора. Например, использованный в стихотворении Г. Р. Державина «Мой истукан» перифраз «искусство Праксителя» может быть правильно понят лишь в том случае, когда читатель знает, что Пракситель был древнегреческим скульптором, а значит, автор имеет в в виду скульптуру, искусство ваяния.

Поскольку перифразы, как правило, концентрируются на каком-либо одном признаке, в них может содержаться оценка обозначаемого объекта. Так, в журнальной статье о животных слово лев может быть заменено нейтральным перифразом («представитель семейства кошачьих»), негативным («безжалостный африканский хищник») или позитивным («властитель саванны», «царь зверей», «величественное животное»). Таким образом, перифразы могут нести как мелиоративную (восхваляющую, положительно-оценочную), так и пейоративную (отрицательно-оценочную) функции. Это свойство перифразов активно применяется в публицистике, общественно-политической речи.

Кроме того, перифразы могут выступать в роли эвфемизма: «выставить себя в худшем свете» (опозориться), «облегчить себе нос» (высморкаться) или же дисфемизма: «набить брюхо» (поесть), «воротить морду» (отказываться).

Применение перифразов

Перифразы в литературной речи служат средством художественной выразительности. Наиболее употребительными они были в XVIII — начале XIX вв., когда простые слова считались непоэтическими. Так, многочисленные перифразы использует в своих стихах М. В. Ломоносов: «прекрасное светило» (Солнце), «гремящие перуны» (молнии), «тезоименны Дед и Внук» (Иван III и Иван IV) и др. В стихотворении «Перед гробницею святой» А. С. Пушкин ни разу не называет имени М. И. Кутузова, но описывает его в развернутом перифразе:

Под ними спит сей властелин,

Сей идол северных дружин,

Маститый страж страны державной,

Смиритель всех ее врагов,

Сей остальной из стаи славной

Екатерининских орлов.

— А. С. Пушкин. "Перед гробницею святой". 1831

В аффективной речи (ораторской, разговорной) перифраз служит для усиления воздействия высказывания на адресата: «хватит языком трепать!» (вместо «болтать»), «посмотрите, что утверждают завравшиеся писаки» (журналисты).

Как в художественной, так и в деловой речи перифразы позволяют избежать повторений. Например, в тексте научной рецензии: «Работа И. Иванова оставляет хорошее впечатление. Молодой учёный сумел показать… Автор работы утверждает…».

В официально-деловой речи перифразы могут употребляться для того, чтобы избежать прямого именования объекта, события или придать ему нейтральный характер: «полиция пресекла беспорядки», «по заявлению приняты соответствующие меры».

Перифразы известных лиц

В русском языке сложились многочисленные устойчивые перифразы известных исторических личностей. Так, опросы показывают высокую степень узнаваемости таких перифразов, как отец русской авиации (Н. Е. Жуковский), отец русского радио (А. С. Попов), отец русской космонавтики (К. Э. Циолковский), создатель русского театра (Ф. Г. Волков), великий кобзарь (Т. Г. Шевченко), вождь мирового пролетариата (В. И. Ленин), вождь всех времен и народов (И. В. Сталин), великий кормчий (М. Цзэдун), буревестник революции (М. Горький), всесоюзный староста (М. И. Калинин), маршал Победы (Г. К. Жуков), архитектор перестройки (М. С. Горбачев), железная леди (М. Тэтчер) и др.

См. также

• Карамзинизм
• Кеннинг
• Языковая игра
• Синонимы

Отрывок, характеризующий Перифраз

– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.