Пермеке, Констант
| Констант Пермеке | |
| Имя при рождении: |
Constant Permeke |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Стиль: | |
 Работы на Викискладе | |
Констант Пермеке (нидерл. Constant Permeke, 31 июля 1886, Антверпен — 4 января 1952) — один из крупнейших бельгийских художников, экспрессионист. Известен также как скульптор.
Отец художника, Анри Луи Пермеке, был художником-пейзажистом. С 1892 года семья жила в Остенде, где он в 1897 году стал хранителем городского музея изящных искусств. Констант Пермеке посещал с 1903 по 1906 год художественную академию в Брюгге, затем в 1906 году был призван на военную службу, которую проходил в Генте. Там он также записался в академию и познакомился с такими видными в будущем художниками, как Фриц ван ден Берге и Густав де Смет. При гентской академии сложился круг молодых художников, которые под влиянием живописца Эмиля Клауса основали художественную колонию в Синт-Мартенс-Латем, недалеко от Гента. В марте 1908 года срок службы Пермеке закончился, и он вернулся в Остенде. Вместе с Гюставом де Сметом они сняли номер в гостинице на улице Kaaistraat. В результате контакта с повседневной жизнью рыбаков живопись Пермеке эволюционировала от богатства цветов, которое характерно для его ранних работ под влиянием Эмиля Клауса, к композициям в тёмных коричневых и чёрных тонах, которые характерны для всего творчества зрелого Пермеке.
Весной 1909 года Пермеке снова отправился в латемскую художественную колонию, но почувствовал, что его работы слишком далеко отстоят от работ других художников, за единственным исключением Альберта Серваеса. Серваес, с которым Пермеке был знаком ещё по гентской академии, был ярким представителем экспрессионизма, первым в Бельгии.
27 июня 1912 года Констант Пермеке женился на Марии Делаэре и поселился с ней в рыбацком районе Vuurtorenwijk в Остенде. В это время окончательно формируются черты его художественного стиля: нечёткие очертания фигур в тёмных тонах.
В 1914 году после начала Первой мировой войны Пермеке был призван в армию и отправлен на защиту Антверпена. Он был тяжело ранен около Дюффела и отправлен в Великобританию на лечение. Его жена и мать также приехали в Великобританию, и Пермеке поселился в Фолкестоуне, графство Кент, где родился его первый сын Джон. В марте 1916 года семья переехала в Чардсток, графство Девоншир. Постепенно Пермеке восстанавливался от ранения, хотя всё ещё ходил на костылях, и возобновил занятия живописью. В 1919 году семья, в которой было уже трое детей, вернулась в Остенде.
Реальный успех к Константу Пермеке пришёл в 1921 году, когда в двух галереях, в Брюсселе и в Париже, прошли его выставки, что было замечено критикой. В 1926 году он недолго находился в швейцарском Веве, где экспериментировал с горными пейзажами. В 1930 году он купил дом «De Vier Winden» («Четыре ветра») в Яббеке, где жил до своей смерти. В этом доме сейчас находится музей художника. Дом находится вдали от берега моря, и это привело к смене сюжетов в произведениях художника: на место рыбаков и моря пришли крестьяне. 1930-е годы были наиболее продуктивным периодом в творчестве Пермеке, в эти же годы он создал лучшие свои произведения. В 1934 году к художнику пришло международное призвание, когда он принял участие в венецианском биеннале. В 1937 году он впервые попробовал свои силы как скульптор.
В году немецкой оккупации (1900—1944) искусство Пермеке было сочтено «дегенеративным», его сын был арестован и вывезен в Германию (вернулся в 1946 году), а сам он вынужден был переселиться в Брюссель. После войны, в декабре 1945 года, он был назначен директором Королевской академии художеств в Антверпене (преемник Исидора Опсомера), но через год ушёл в отставку. В 1947—1948 годах прошла большая ретроспективная выставка Пермеке в Париже.
3 мая 1948 года умерла жена художника. Весной 1951 года по приглашению Мориса де Вламинка Пермеке совершил десятидневное путешествие в Бретань. После этого его здоровье ухудшилось, и с ноября того же года он вынужден был оставаться в постели. Констант Пермеке умер 4 января 1952 года в больнице в Остенде. На его могилу была установлена скульптура известного скульптора Жоржа Минне, члена латемской колонии, умершего в 1941 году.
Именем Константа Пермеке названы улицы в нескольких городах Бельгии, в том числе Брюсселе, Антверпене и Остенде. В его честь трижды (1957, 1961, 1993) выпускались почтовые марки. Он был изображён на последней (перед введением евро) банкноте в 1 000 бельгийских франков.
Источники
- Willy Van den Bussche, Constant Permeke — 1886—1952, Zwolle (Waanders), 2004. ISBN 90-400-8999-X.
Напишите отзыв о статье "Пермеке, Констант"
Отрывок, характеризующий Пермеке, Констант
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.
Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
