Пярну
Поделись знанием:
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
(перенаправлено с «Пернов»)
Город
|
Пя́рну (эст. Pärnu), рус. Пернов, Пернау (нем. Pernau) — портовый город на юго-западе Эстонии с населением 40 401 житель (2012)[1], является четвёртым по величине и по численности населения городом в Эстонии.
Пярну является главным курортом Эстонии на побережье Балтийского моря. Расположен около устья одноимённой реки Пярну, на пути из Риги в Таллин. Город располагает длинным и живописным песчаным пляжем в северной части Рижского залива. Местонахождение, климат и пляж определили курортный статус Пярну ещё с XIX века, когда с 1838 здесь начали строиться первые пансионаты.
Содержание
Географическое положение
Город расположен на берегу Пярнуского залива, являющегося частью Рижского залива. Пярну находится в устье одноимённой реки. В черте города в реку Пярну впадает её приток — Сауга. Недалеко от Пярну в водах залива расположен небольшой остров Кихну. Расстояние от столицы Эстонии Таллина — около 128 км, до столицы Латвии Риги — около 175 км.
Население
| 1881 | 1897 | 1922 | 1934 | 1959 | 1970 | 1979 | 1989 | 2000 | 2009 | 2010 | 2012 |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 12966 | 12898 | 18499 | 20334 | 22367 | 50224 | 54051 | 53885 | 46476 | 44024 | 44083 | 40401 |
Климат
Климат Пярну характеризуется мягкой зимой и дождливым, прохладным летом. Относительная влажность воздуха — 81 % (от 71 % в мае до 88 % в ноябре—декабре).[2]
| Климат Пярну (1961—1990 гг.) | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Показатель | Янв. | Фев. | Март | Апр. | Май | Июнь | Июль | Авг. | Сен. | Окт. | Нояб. | Дек. | Год |
| Абсолютный максимум, °C | 7,3 | 8,3 | 13,8 | 23,4 | 28,4 | 32,6 | 30,8 | 30,7 | 27,6 | 22,4 | 12,6 | 7,8 | 32,6 |
| Средний максимум, °C | −3 | −2,6 | 1,2 | 7,5 | 15,6 | 20,0 | 21,1 | 20,0 | 15,0 | 9,5 | 3,5 | −0,7 | 8,9 |
| Средняя температура, °C | −5,7 | −5,8 | −2,2 | 3,4 | 10,8 | 15,5 | 17,2 | 16,2 | 11,7 | 6,9 | 1,6 | −2,9 | 5,5 |
| Средний минимум, °C | −8,5 | −8,7 | −5,3 | 0,4 | 6,7 | 11,2 | 13,4 | 12,8 | 8,7 | 4,4 | −0,4 | −5,5 | 2,4 |
| Абсолютный минимум, °C | −32,7 | −33,4 | −23,9 | −12,6 | −2,3 | 1,6 | 6,4 | 2,6 | −3,1 | −7,6 | −15,9 | −34,5 | −34,5 |
| Норма осадков, мм | 44 | 29 | 36 | 39 | 38 | 48 | 75 | 75 | 72 | 71 | 73 | 60 | 660 |
| Источник: [www.emhi.ee/index.php?ide=6,299,302 «EMHI»] | |||||||||||||
| Климат Пярну (1971—2000 гг.) | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Показатель | Янв. | Фев. | Март | Апр. | Май | Июнь | Июль | Авг. | Сен. | Окт. | Нояб. | Дек. | Год |
| Абсолютный максимум, °C | 7,7 | 8,3 | 13,8 | 26,2 | 30,5 | 32,6 | 31,6 | 31,0 | 28,0 | 22,4 | 12,0 | 7,9 | 32,6 |
| Средний максимум, °C | −1,5 | −1,7 | 2,0 | 8,4 | 15,9 | 19,9 | 21,7 | 20,5 | 15,1 | 9,4 | 3,5 | 0,0 | 9,4 |
| Средняя температура, °C | −3,9 | −4,7 | −1,2 | 4,1 | 11,1 | 15,4 | 17,5 | 16,5 | 11,5 | 6,6 | 1,5 | −2,1 | 6,0 |
| Средний минимум, °C | −6,4 | −7,3 | −4 | 0,9 | 6,6 | 11,2 | 13,6 | 12,9 | 8,3 | 4,1 | −0,6 | −4,5 | 2,9 |
| Абсолютный минимум, °C | −32,7 | −30,6 | −23,9 | −10,7 | −3,5 | 1,6 | 5,7 | 4,2 | −3,1 | −10,3 | −18 | −34,5 | −34,5 |
| Норма осадков, мм | 53,3 | 38,6 | 40,8 | 39,5 | 37,2 | 62,4 | 78,1 | 72,3 | 69 | 77,5 | 74,9 | 67,7 | 711,3 |
| Источник: [www.emhi.ee/index.php?ide=6,299,302 «EMHI»] | |||||||||||||
| Климат Пярну (1981—2010 гг.) | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Показатель | Янв. | Фев. | Март | Апр. | Май | Июнь | Июль | Авг. | Сен. | Окт. | Нояб. | Дек. | Год |
| Абсолютный максимум, °C | 9,0 | 8,3 | 18,1 | 26,2 | 31,2 | 32,6 | 33,2 | 31,8 | 28,0 | 22,4 | 12,0 | 10,3 | 33,2 |
| Средний максимум, °C | −1,1 | −1,6 | 2,4 | 9,6 | 16,4 | 19,9 | 22,5 | 21,2 | 15,8 | 9,8 | 3,6 | 0,2 | 9,9 |
| Средняя температура, °C | −3,5 | −4,5 | −1 | 4,8 | 11,4 | 15,2 | 18,0 | 16,9 | 11,9 | 6,9 | 1,6 | −1,9 | 6,3 |
| Средний минимум, °C | −5,9 | −7,2 | −4 | 1,1 | 6,6 | 10,8 | 13,7 | 13,0 | 8,5 | 4,2 | −0,5 | −4,4 | 3,0 |
| Абсолютный минимум, °C | −32,7 | −28,5 | −22,7 | −10,7 | −3,6 | 1,6 | 4,0 | 3,7 | −3,1 | −10,3 | −22,2 | −24,2 | −32,7 |
| Норма осадков, мм | 60 | 44 | 44 | 37 | 37 | 73 | 79 | 79 | 67 | 83 | 75 | 67 | 746 |
| Источник: [www.ilmateenistus.ee/kliima/kliimanormid/ohutemperatuur/ «EMHI»] | |||||||||||||
История города
Официальным годом основания принят 1251. В этом году епископ Сааре-Ляэнеский (Эзельвикский) переехал из старой резиденции Лихула в замок Пероне на правом берегу реки Пярну. В том же году Пероне получил права города. Но уже в 1263 г. во время военного похода литовцев Пероне был разрушен. Новый город стал расти преимущественно на левом берегу реки на территории Тевтонского ордена, в связи с чем закрепилась немецкая форма названия — Пернау. Был членом Ганзейского союза и имел большое значение для всей Лифляндии как незамерзающий морской порт. После Ливонской войны перешёл во владение Швеции. По результатам Польско-шведской войны (1600—1611) годов город с марта 1609 по июнь 1617 находился под властью Речи Посполитой, а затем снова отошёл к Швеции. Подробнее данные события описаны в статье Взятие Пернау.
В ходе Великой Северной войны в 1710 году перешёл во владение Российской империи и вернул русское название Пернов, что и было закреплено Ништадтским мирным договором от 1721 года. В 1710 году в городе был основан первый православный приход. В Пернове проживал Абрам Петрович Ганнибал — сподвижник Петра Великого и прадед Пушкина. О жизни Ганнибала в Пернове поэт Давид Самойлов написал поэму.
Последующие 200 лет были мирными в истории города. Пернов стал одним из главных русских портов на Балтийском море — в XVIII веке через него вывозилось больше товаров, чем через Ревельский (Таллинский) порт. В 1860-х годах в устье реки были насыпаны каменные пирсы (молы) для предотвращения засорения устья реки. В 1843 г. Пернов перестал быть укреплённым городом. Многие крепостные постройки были срыты, а оставшиеся начали использоваться для прогулок по городу. Тогда же началось превращение Пернова в курортный город. Первые купальни были построены в 1837 году.
В городе развивалась и промышленность. В 1913 году в Пернове было 15 предприятий (крупнейшее — целлюлозно-бумажная фабрика «Вальдгоф»). В ходе Первой мировой войны в 1915 г. на рейде Пернова появились немецкие корабли и, из-за опасений высадки немецкого десанта, по приказу коменданта города была взорвана фабрика «Вальдгоф». Попытка установления Советской власти была сорвана из-за оккупации города немецкими войсками 25 февраля 1918 г.
Эстония во время независимости в 1919—1940 гг.
В 1919 году Пернов был переименован в Пярну. В городе развивались текстильная промышленность. Была основана льняная фабрика. В 1924 году коммунистической партией Эстонии была предпринята попытка восстания. Однако, из-за подавления главного очага восстания в Таллине, планы заговорщиков в Пярну остались неосуществлёнными.
В Пярну строились виллы, гостиницы, открывались кафе, рестораны, казино. В 1937 году в Пярну отдыхали около 7 тысяч человек, из них более 4 тысяч иностранцев. В 1939 г. отмечалось 100-летие курорта Пярну. По этому поводу была выпущена серия почтовых марок.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Почтовая марка с изображением грязелечебницы - Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Почтовая марка с изображением гостиницы «Вааза» (в советский период - санаторий «Эстония»)
Вторая мировая война
В соответствии с секретным дополнительным протоколом о разграничении сфер интересов к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом от 23 августа 1939 года Эстония вошла в зону интересов СССР. Вскоре по требованию СССР на территории в Эстонии были размещены советские военные базы. 20 июня 1940 года в Пярну была провозглашена Советская власть. Начались репрессии против жителей города. Промышленные предприятия были национализированы.
В самом начале Великой Отечественной войны, 8 июля 1941 года, немецкие войска заняли Пярну. Немецкими оккупационными властями и членами эстонской военизированной организации «Омакайтсе» было расстреляно около тысячи граждан, включая 137 евреев, из которых 34 были дети[3].
Вторая мировая война прервала развитие курорта.
23 сентября 1944 года Пярну был освобождён в ходе Таллинской операции от немецких оккупантов войсками Ленинградского фронта под командованием маршала Л. А. Говорова. Москва салютовала освобождению Пярну 23 сентября 1944 года в 23 часа двенадцатью залпами из 124 орудий[4].
Советский период в истории Пярну
В послевоенное время в городе был построен крупный рыбоконсервный комбинат. Развивались текстильная и деревообрабатывающая промышленность. Ускоренно развивался и курорт. Были открыты санатории «Эстония», «Сыпрус», «Раху», «Тервис». В Пярну ежегодно отдыхали десятки тысяч человек из всех регионов СССР. В городе был специальный санаторий, где отдыхали и поправляли здоровье советские космонавты.
В 1950—1956 и 1962—1991 годах Пярну был центром Пярнуского района.
Курорт после 1991 г.
После обретения независимости Эстонии многие улицы в Пярну были переименованы (те названия, которые были связаны с деятелями коммунистической партии и советскими понятиями).
| Ул. Калеви | Ул. Рюйтли / Rüütli |
| Ул. Кингисеппа названа в честь революционера Виктора Кингисеппа (1888—1922) |
Ул. Кунинга / Kuninga |
| Ул. Ныукогуде (Советская) | Ул. Супелусе / Supeluse |
| Ул. Барбарусе, названа в честь поэта и государственного деятеля Эстонской ССР Иоханнеса Вареса-Барбаруса (1890—1946) |
Ул. Пюхавайму / Pühavaimu |
| Ул. Комсомоли | Ул. Эспланади / Esplanaadi |
| Аллея Ленина | Ул. Пикк / Pikk |
| Ул. Выйду (Победы) | Ул. Николай / Nikolai |
| Ул. 9 Мая | Ул. Мая / Mai |
| Ул. Бориса Кумма | Ул. Лыуна / Lõuna |
После обретения независимости Эстонии система санаториев, существовавшая в советский период, распалась. Часть зданий была приватизирована, часть осталась в ведении городских властей. Дальнейшее развитие курорта зависело от инициативы и способности местной власти.
«Помимо лечебных учреждений в создание и поддержание репутации города-курорта свою лепту внесли городские власти, учреждения культуры, а также фирмы и горожане, занимающиеся гостиничным бизнесом, бизнесом в сфере развлечений и общественного питания. Город неустанно занимается благоустройством пляжей, заботится о порядке в парках и на бульварах. Горожане активно приступили к реконструкции своих жилищ и созданию декоративных садов, ухоженный вид которых также способствует улучшению общего облика города-курорта».
— [www.parnu.ee/index.php?id=884 По материалам официального сайта города Пярну]
Хронология истории Пярну
По данным официального сайта города[5]
- 1000−1200 — Создано поселение в устье реки Рейу
- 1241 — Первое упоминание основанного и укреплённого датчанами[6] порта Пероне в устье реки Сауга (тогда Перона)
- 1251 — Освящение кафедрального собора Эзель-Викского епископства епископом Генрихом I в городе Пероне, основание Домской школы — официальная дата основания города
- 1263 — Уничтожение Пероне литовцами, перевоз кафедрального капитула в Гапсаль
- 1265 — Основание Нового Пернау (Уус-Пярну) на левом берегу реки Пярну (тогда Эмбекке) магистром Ливонского ордена Конрадом фон Мандерном
- 1318 — Расширение прав города Новый Пернау, расширение привилегий Нового Пернау правом города Рига
- ок. 1330 — Основание города Старый Пернау (Вана-Пярну) привилегией епископа Якова вокруг прежнего кафедрального собора
- XIV−XIV век Период расцвета торговли Нового Пернау в рамках Ганзейского союза
- 1473 — Ограбление Старого Пернау пиратами
- 1525−1526 — Реформация, перенимание церковного имущества радой Нового Пернау, иконоборчество в церквях города
- 1533 — Поджигание Нового Пернау, в котором обвиняли священника Старого Пернау и сжигание Старого Пернау во время гражданской войны Эзель-Викского епископства
- 1560 — Последний командор немецкого ордена передал Новый Пернау польским властям, начало периода войн
- 1561 — Русские войска под предводительством князей Глинского и Серебряного разбили под Перновым войска гетмана Радзивилла[6]
- 1567 — Взятие Пернова шведским генералом Горном
- 1575 — Пернов взят штурмом русскими войсками под командованием воеводы Никиты Юрьева[6]
- 1582 — По Ям-Запольскому мирному договору Новый Пернов и Старый Пернов были переданы Речи Посполитой
- 1598 — Образование Перновского воеводства
- 1599 — Запрет поляками на восстановление Старого Пернова и ликвидация города
- 1609 — Войска Великого княжества Литовского взяли Пернов
- 1617 — Захват Пернова шведами, конец периода войн
- 1623 — Основание первой аптеки в Пернау Кристофером Басовым
- 1696 — Прекратили расширять (увеличение на 2,5 раза) и окружать город поясом бастионных укреплений
- 1699 — Открытие Academia Gustavo Carolina (Academia Pernaviensis) в прежнем замке командора, первая типография в городе
- 1710 — Капитуляция шведского гарнизона в Пернау перед русскими войсками, закрытие академии, чума в городе
- 1734−1741 — Основание в Пернове домов торговли «Jacob Jacke & Co.» и «Hans Diedrich Schmidt», которые позже с помощью экспорта зерна и льна стали самыми крупными в Эстонии
- 1745 — Образование Перновского уезда
- 1762 — Открытие первого (Шведского) консульского представительства в Пернове
- 1779 — Начало строительства парусных лодок дальнего плавания на эллинге дома торговли «Heinrich Harder & Co» на берегу реки Сауга
- 1798 — Начало деятельности основанной Фр. Флери в Пернове первой в Эстонии мастерской по производству хлопка и шёлковой ленты
- 1837−1838 — Открытие первого купального заведения в Пернове
- 1857 — Под редакцией Йоганна Вольдемара Яннсена в Пернове начинает действовать первая, регулярно издаваемая газета на эстонском языке — «Perno Postimees»
- 1863−1864 — В Пернове были построены каменные молы, Пернов превратился в экспортный порт с самым крупным оборотом (в основном лён) в Эстонии
- 1889 — Городская управа купила купальное заведение и стала создавать из Пернова курортный город со значением на всю Российскую империю
- 1896 — Первая железная дорога соединила Пернов с Валкой, древесина стала крупнейшим экспортным артикулом
- 1900−1915 — В Пернове действовала крупнейшая в Российской империи целлюлозная фабрика «Waldhof»
- 1918 г., 23 февраля — Первое оглашение манифеста независимости Эстонии с балкона перновского театра «Эндла»
- 1919 — Переименование Пернова в Пярну
- 1919−1920 — Учреждение Pärnu Linatööstuse AS (льняная промышленность) и моторный завод AS M. Seiler, крупнейшие подобные в Эстонии
- 1926 — Пярну было признано местом отдыха летом и лечения государственного значения в Эстонии, началось строительство новой грязелечебницы
- 1937 — Была открыт маршрут корабля из Пярну через Балтийское море (в Стокгольм), появились первые отели функционального стиля Rannahotell и Villa Vasa
- 1939 — Были построены самый длинный в Эстонии железобетонный мост (255 м) через реку Пярну и самое крупное в Прибалтийских странах кафе (1200 мест) Rannakohvik
- 1940 — Ликвидация демократического самоуправления, национализация мыз, курортных заведений и др. имущества города, установление Советской власти
- 1944 — Разрушение центра города и новых мостов по ходу бомбардировки во время Великой Отечественной войны
- 1945−1949 — Преобразование городского хозяйства и культурной жизни по примеру Советского Союза
- 1952 — Создание Пярнуской области и строительство нового центра на территории разрушенного старого города
- 1958 — Пярнуский рыбокомбинат стал крупнейшим рыбопромышленным предприятием в Прибалтике
- 1965 — Пярну был в третий раз назван курортом общегосударственного значения, на этот раз в масштабах Советского Союза
- 1976 — Население Пярну впервые превысило 50 000 человек
- 1986−1987 — С ослаблением политического давления в Пярну вновь возникла возможность организовать международные фестивали (Fiesta Jazz, кинофестиваль визуальной антропологии)
- 1990 — Для всех кораблей был открыт Пярнуский порт, который в течение 50 лет находился под контролем советских властей
- 1994 — Пярнускому яхтенному порту, который выполнил требования Фонда экологического образования (FEE) дали первый в Восточной Европе синий флаг, в Пярну были проведены соревнования на первенство мира для яхт класса «Финн»
- 1996 — Пярну стал летней столицей Эстонии. Открыт Пярнуский колледж Тартуского университета.
- 2001 — Пярну отметил свой 750-летний юбилей
- 2006 — был открыт Пярнуский Прибрежный променад
- 2013 — были открыты сразу две пешеходных дорожки: Район Май — Прибрежный променад и Тервизерада по берегу реки между двумя мостами
Из неформальной истории Пярну советского периода
Население Пярну в 70-80-е годы составляло около 50 тыс. человек. Из них 80 % — эстонцы и 20 % — русскоязычное население, в основном семьи отставных офицеров Советской Армии. Кроме того, в Пярну постоянно проживало около 500 еврейских семей.
В летние месяцы количество отдыхающих в Пярну составляло примерно 70 тыс. человек за сезон. Среди отдыхающих большинство составляли евреи, в основном из Москвы и Ленинграда. Однако можно было встретить людей из Киева, Одессы, Днепропетровска и даже таких далеких мест, как Омск, Пермь, Ташкент, Душанбе.
В те годы в Пярну был популярен такой анекдот:
|
Ясир Арафат представил ультиматум израильскому правительству: если Израиль не освободит территории, занятые во время Шестидневной войны, то он (Арафат) сбросит бомбу на… Пярну. | 
|
Многие деятели культуры облюбовали Пярну и многие годы отдыхали там. Долгие годы в Пярну приезжал выдающийся скрипач Давид Ойстрах. С ним приезжали его жена Тамара, сын Игорь с женой и внук Валерий. В Пярну они проживали на ул. Муули. В настоящее время в Пярну проводятся музыкальные фестивали памяти Давида Ойстраха. Неоднократно бывали в Пярну актёры Михаил Козаков и Зиновий Гердт, писатель Давид Шраер-Петров, известный бард Юлий Ким, искусствовед Борис Бернштейн, музыковеды Юзеф Кон и Ольга Бочкарева, скрипач и руководитель оркестра «Виртуозы Москвы» Владимир Спиваков. Поэт Давид Самойлов поселился в Пярну, где и прожил последние годы своей жизни.
Любил отдыхать в Пярну Юрий Андропов, чья дача-вилла сохранилась под Пярну.
В Пярну снимали художественные фильмы «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» (1974), «Одиножды один» (1974), «Гроссмейстер» (1972) и сериал «Человек в проходном дворе» (1971).
Экономика
Согласно официальным данным налогового управления Эстонии в городе действовали 4343 частных предприятия (на 1 января 2005 г.). Средняя зарплата составляла 8256 крон (на декабрь 2005 г.). В 2004 г. Было создано 376 новых рабочих мест. Распределение бизнесов по отраслям на 2004 г.: Торговля — 28 %, Финансы и торговля недвижимостью — 23 %, Промышленность — 9 %, Транспорт и связь — 8 %, Строительство — 6 %, Гостиницы и рестораны — 4 %, Образование и культура — 5 %, Лесное хозяйство — 3 %, Энергетика и топливо — 0,3 %.
Пярнуский пивзавод (эст. Pärnu Õlu) был основан в 1879 г. и был одним из крупнейших в Эстонии. В 1994 г. завод был приватизирован и получил новое название «АО Puls Brewery». В советский период Пярнуская промышленность славилась на всю страну производством мебели и лыж. Пярнуский рыбокомбинат (крупнейший в Прибалтике) производил лучшие в СССР шпроты.
Транспорт
В Пярну действовали 23 внутригородских автобусных маршрута. В год перевозилось 24 209 000 пассажиров (данные на 1 января 2005 г.). Пярнуский аэропорт обслуживал ежегодно около 5000 пассажиров, Количество полётов с 2000 г. по 2004 г. несколько выросло (с 928 до 1155 в год). На 1 января 2005 г. в городе было зарегистрировано 14 075 легковых автомобилей, 228 автобусов, 2454 грузовых автомобилей, 336 мотоциклов и 1443 большегрузных автомобилей.
Междугородный транспорт представлен железной дорогой (тупиковый остановочный пункт Пярну, от которого дважды в день отправляется дизель-поезд на Таллин, следующий через узловую станцию Лелле, где можно пересесть на дизель-поезд до Вильянди).
Спорт
Футбол. Пярнуская футбольная команда «Вапрус» в 2006 году дебютировала в высшей лиге Эстонии и заняла седьмое место. Команда, по сведениям газеты «Пярнуский экспресс», переживает финансовые трудности. В Советское время пярнуская футбольная команда «Калев» выступала не менее удачно и постоянно участвовала в высшей лиге республики.
Волейбол. Пярнуская команда ESS Falck Pärnu, выступая в 2007 году в объединённом чемпионате стран Прибалтики, занимает шестое место.
Пярнуские шахматные турниры. В Пярну регулярно проводились турниры с участием ведущих шахматистов СССР. Среди участников можно назвать экс-чемпиона мира Михаила Таля, экс-чемпионку мира Нону Гаприндашвили, претендентов на звание чемпиона мира Давида Бронштейна и Пауля Кереса, ведущих гроссмейстеров, экс-чемпионов СССР Леонида Штейна и Бориса Гулько.
Музеи города
- [www.pernau.ee Пярнуский краеведческий музей] был создан обществом любителей старины (основано в 1895 г.) с целью исследования и сохранения местной истории. В 1909 г. музей переехал в здание на ул. Элеванди 7, которое сгорело в сентябре 1944 г. во время Второй мировой войны. Коллекция также сильно пострадала во время пожара. Во время Советского периода музей переехал в здание на ул. Рюйтли 53. В 1971 г. была открыта новая постоянная экспозиция и здание модернизировано. Предполагается расширение музея в связи с ростом коллекции. В 2012 г. музей переехал в здание на ул. Айда 3.
- [www.pernau.ee Дом-музей Л. Койдула] является филиалом краеведческого музея. Мемориальный музей основоположницы эстонской литературы Лидии Койдулы расположен в школьном здании XIX века в районе Юлеыйе (ул. Яннсени 37).
- Городская галерея открыта в помещении концертного зала.
- [www.chaplin.ee Пярнуский музей современного искусства] находится в здании бывшего горкома КПСС. Музей открыт в 1992 г. и носит имя Чарли Чаплина, так как создатели музея, по их словам, имеют ту же цель и разносторонние интересы. Кроме выставок в музее проводятся кинофестивали, концерты, конференции и т. д. Музеем руководят члены совета директоров из таких городов, как Таллин, Хельсинки, Нью-Йорк… Руководителем музея является кинодокументалист Марк-Тоомас Соосаар. Сейчас в коллекции находятся работы таких мастеров, как Пикассо, Йоко Оно, Жан Рустен и др.
- Дом художников
- [www.endla.ee Театральная галерея] расположена в здании театра «Эндла».
- Κрасная Башня
Достопримечательности Пярну
- Ратуша (ул. Уус 4 / ул. Николай 3) — здания построены в 1797 г. в стиле классицизма и вначале использовались как жилые дома. В 1806 г. в одном из них останавливался император Александр I. С 1839 г. в зданиях разместилась ратуша. Пристройка появилась в 1911 г. Во времена Советской власти в зданиях располагался горсовет.
- Церковь Екатерины (архитектор Пётр Егоров) — построена для Перновского гарнизона в 1768 году по распоряжению императрицы Екатерины II, посетившей город. Церковь является наиболее богатой барочной церковью Эстонии. Архитектура церкви оказала влияние на архитектуру других православных церквей Прибалтики.
- Церковь Елизаветы (ул. Николай 22; архитекторы Иоганн Генрих Вюльберн и Иохим Генрих Гютербок[7] — оба из Риги) — построена в 1744—1747 гг. и также в стиле барокко. Церковь была освящена в 1750 г. Поскольку императрица Елизавета Петровна финансировала строительство, церковь получила её имя. В 1850 г. были достроены неоготические элементы в интерьере. Алтарь был завершён в 1854 г. В 1893 г. было достроено южное крыло. Орган был построен в 1929 г. и является одним из лучших в Эстонии.
- Таллинские ворота — сохранились с XVII века. Были частью фортификационных сооружений, до 1710 г. носили имя Карла Густава. После ликвидации в XIX веке военных укреплений было решено сохранить Таллинские Ворота, два бастиона и крепостной вал.
- Холм Мунамяги — сохранившаяся часть бастиона Меркурия. В начале XX века на вершине холма располагалось кафе со смотровой площадкой.
- Валикяэр (крепостной вал) — также остатки укреплений. На месте бастиона Луны в 1970 г. была построена открытая эстрада, а позднее — навес и кафе.
- Красная башня — сохранилась от тюрьмы XV века ганзейского города Новый Пернау. Ранее башня была облицована красным кирпичом, что и дало название сооружению. Ранее башня была четырёхэтажной с 6-метровым подземным этажом. В 1780 г. башня была перестроена и с тех пор является трёхэтажной. В 1893—1908 гг. использовалась как архив. В 1973—1980 гг. проведены реставрационные работы, но облицовка не восстановлена.
- Жилое здание (ул. Рюйтли 21/23) — дом купца К. Х. Мора, построены в 1681 году. В 1710 г. в доме останавливался шведский король Карл XII. На фронтоне расположена подкова, найденная поблизости в 1700 г. В 1764 г. в доме останавливалась Екатерина II. В настоящее время является зданием муниципалитета.
- Два мола общей протяжённостью 5 км уходят в море примерно на 2 км. Они были построены в устье реки Пярну в 1863—1864 гг. При отливе видны остатки деревянных молов, сооружённых в 1804—1811 гг. Мол на левом берегу реки стал символом города.
- Вилла «Амменде», построенная в 1905 г. является представителем архитектурного направления «Югендстиль». Авторы проекта — Ф. Миритц и И. Герасимов. В 1927—1935 гг. В здании работало казино, а после Второй мировой войны — клуб. Также некоторое время в здании находилось физиотерапевтическое отделение санатория «Сыпрус». Здание было недавно отреставрировано, в 1999 году в здании открыты гостиница и ресторан.
Памятники и мемориалы
- Памятник поэтессе Лидии Койдуле, скульптор Амандус Адамсон (1929)
- Памятник шахматисту Паулю Кересу, скульптор Маре Микков (открыт в 1996 г.)
- Памятник композитору Раймонду Валгре
- Памятник учёному-физику Георгу Вильгельму Рихману (открыт в 2011 г.)
- Памятник Победы в Освободительной войне 1918—1920 гг. (открыт в 1923 г., демонтирован в 1945 г., восстановлен в 1993 г.)
- Памятник еврейским детям, убитым нацистами и их приспешниками в Пярнуской синагоге 2 ноября 1941 года (установлен в 2009 г.)
- Памятник Густаву Фаберже (установлен 3 января 2015 года перед Пярнусским концертным холлом, подарок городу от Александра Тензо, скульптор Евгений Бурков)
Города-побратимы
-
Паланга (Литва, 1990)[8] -
Юрмала (Латвия, 1990)[8] -
Драммен (Норвегия, 1994)[8] -
Новгород (Россия, 1996)[8] - Мурманск (Россия, 1999)[8]
-
Одесса (Украина)[8] - /[9] Ялта (Россия/Украина[9])[8]
Напишите отзыв о статье "Пярну"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.stat.ee/ppe-46953 Eesti statistika 2012 Статистика Эстонии 2012] (эст.)
- ↑ [www.emhi.ee/index.php?ide=6,299,303 Эстонский Институт Метеорологии и Гидрологии: Осадки и влажность воздуха]
- ↑ [www.eja.pri.ee/history/Parnu%20lapsed_rus.html Уничтожение евреев Пярну]
- ↑ [grachev62.narod.ru/stalin/orders/chapt192.htm ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО от 23 сентября 1944 года (№ 192)]
- ↑ [www.parnu.ee/uus/index.php?id=200&L=3 parnu.ee]
- ↑ 1 2 3 Пернов // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
- ↑ Памятники искусства Советского Союза. Белоруссия, Литва, Латвия, Эстония. Справочник-путеводитель. Москва: Искусство. 1986. ISBN 5-210-00094-X. С. 406.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.parnu.ee/index.php?id=2080 Sõpruslinnad] (эст.)
- ↑ 1 2 Данный населённый пункт расположен на территории Крымского полуострова, бо́льшая часть которого является объектом территориальных разногласий между Россией и Украиной. Согласно административно-территориальному делению Российской Федерации, фактически контролирующей Крым, на его территории располагаются субъекты федерации Республика Крым и город федерального значения Севастополь. Согласно административно-территориальному делению Украины, на территории Крыма расположены входящие в состав Украины Автономная Республика Крым и город со специальным статусом Севастополь.
</ol>
Литература
- Открой для себя Пярну. Издание Пярнуского центра туристической информации, Пярну, 2007 г.
- Пярну. Город между рекой и морем. Составитель — Пярнуская городская управа, Пярну, 2006 г.
- Пярну. Составитель Э. Хелемяэ. Таллин, изд. «Ээсти раамат», 1977 г.
- Михаил Козаков. Актёрская книга. М., изд. «Вагриус», 1996 г.
- Давид Самойлов. Перебирая наши даты. М., изд. «Вагриус», 2000 г.
- Максим Д. Шраер (Maxim D. Shrayer). [fmwww.bc.edu/SL-V/ShrayerBalticWorldsSept2013.pdf Dunes of Happiness: Fifteen Summers in Estonia]. Baltic Worlds (September 2013).
- Пернов // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.
Ссылки
- [www.parnu.ee/index.php?id=884 Официальный сайт города Пярну]
- [www.visitparnu.eu Туристический сайт города Пярну]
- [www.parnuexpress.ee/ Газета «Пярнуский экспресс»]
- [web.archive.org/web/20040910233907/www.geocities.com/mtrkly/place-Parnu.htm Сайт о Пярну, автор — А. С. Ключ]
- [www.parnuexpress.ee/arts/arts_4662.html Как в Пярну появилась льнофабрика]
-
Путеводитель «Пярну» в Викигиде
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Пярну
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
